Перстенек

- Бросьте, девушки, венки в воду, - приговаривали сбившиеся толпой деревенские парни, во все глаза разглядывая славниц, разодевшихся, кто во что горазд, - а того, кто вам венок ваш назад вернет, - поцеловать будет надобно.

Подружки пересмеивались-переглядывались, мяли в руках веночки, переплетенные лентам. Да какими лентами! Одна другой краше, такие только в праздничные дни носить, а гляди-ка, не пожалели, даже в косы - и то скромней вплели. И еще друг на друга зыркают, у кого лента приметней. А парни-то с венков глаз не сводят, запоминают, чтоб уж точно не перепутать. Половина-то с милыми уже загодя сговорилась, а вторая половина зазноб приглядела. Ну а что? Сперва поцелуй, а там дальше, глядишь, и свадьба будет. Дело молодое оно быстрое, оглянуться не успеешь, а уже умчат девку с родительского двора.

- А ты, Любаша, чего без венка-то? - всполошилась Нюрка, дьяконова дочка.

Углядела, что руки у меня пустые. Ничего я не заготовила, да и не хотела. Пусть и смотрит на меня Алёшка, воеводин сын, глаз оторвать не может, а не по сердцу он мне. Принесет венок мой назад - все одно плату отдавать надобно, и пусть хорош он да статен, а в губы целовать не хочу. Пусть другую сыщет.

- Любаша, не дело это! Праздник! Надобно и тебе венок по воде пустить! - загомонили подружки, теребя меня со всех сторон. - Или не хочешь суженого найти?

Я-то суженого нашла... да потеряла. А другого искать уж и не желала, как бы ни гневался батюшка, ни вздыхала матушка. Уж лучше в девках до гроба ходить, чем идти за постылого, да до гроба в подушку плакать. Пусть я и сейчас все ноченьки слезами умывалась.

А подружки все не унимались, наперебой цветы подсовывали. "Плети, Любаша, плети!" И не отстанут ведь, оглашенные, пока не соглашусь. А Алёшка все глядит пристально, не отворачивается, как есть придет с моим венком, да еще, подикось, раньше всех прочих. Кажись, за моим венком он и в омут с головой кинется.

В омут...

- А не буду я венка пускать! И не упрашивайте! - рассмеялась я весело. - Брошу в речку мой злат перстенек! Кто мне его назад вернет - того и поцелую!

С пальца заветное колечко стянула - да как запустила в реку. Сверкнул перстенек золотой искоркой и в воду речную упал. Только по сердцу ножом резануло. Пусть теперь достает воеводин сын, коли дури хватит.

А сама про себя приговариваю: "Ты забери, река, мой перстенечек, отнеси в самый глубокий омут! Не давай его в руки ни живому, ни мертвому, а пусть возьмет мой злат перстень тот, кем он дарен".

- Ох и удумала, - всплеснула руками Милка, на меня уставилась. - Батюшка тебе за перстенек-то дома всыплет.

- А если и всыплет - так тому и быть, поделом, - махнула рукой я, о том нисколько не беспокоясь. - Да только мой поцелуй так легко не выторговать. Кому люба - тот пусть постарается и вернет мне перстень мой. Хоть со дна речного, хоть со дна морского - а пусть достанет.

Увидят дома, что нет моего заветного кольца на пальце безымянном - так только успокоятся. Не знают ведь, кем дарено, однако ж, все одно будто чуют что, выспрашивают, выведывают. Я же на вопросы отмалчиваюсь, ни слова не говорю. Кто мне злато кольцо на руку надевал, да в губы целовал, тот уж за мной не явится.

А молодцы все смеются, перешучиваются, над Алёшкой незадачливым подтрунивают:

- Будто не знаем, кому Люба люба. Близко яблочко наливное, а не укусишь. Не достать тебе, Алёшка, с речного дна любашиного перстенька, разве что русалок помочь упросишь.

Понурился Алёшка, пригорюнился, прочь пошел, не оглядываясь. Уж понял, не мил он мне, не по сердцу, оттого и бросила перстень в воду.

Про мой норов в слободе уж давно толк идет. Мол, горда без меры, потому и замуж не иду, хоть и сватаются ко мне каждую седмицу. И бела, и румяна, и коса русая ниже пояса, и стан тонкий как осинка... Родители мои тоже не голь перекатная, из купеческого рода. А все ни на одного парня ласково не глянула. Вот и говорят, что подавай мне царевича, не иначе. Матушка с батюшкой бранятся, только все же не неволят, а мне и вовсе, что под венец - что с высокого моста, да в глубокую воду.

Долго с подружками по берегу гуляли, песни песни пели и хороводы водили. Всем до одной венки назад принесли, а девки веселые только тому и рады - каждому добытчику положенную плату отдали, да готовы были еще доплатить. А воеводин сын только на реку смотрел, брови соболиные хмурил.

Обвела я его вокруг пальца. Вода, что взяла, то уже и не отдаст.

До самого вечера гулянье шло. Солнышко красное село - так по лесу бродили, через костры прыгали, да папротников цвет искали. Все зверье смехом, подикось, распугали, а вот цветка волшебного так никто и не нашел. Только леший по чащобе поводил. Но об этом и не горевали: счастье, оно и без чародейства сыщется, ежели хорошо искать.

А как луна из-за тучи вышла и светом все посеребрила - так вдруг разом все огни погасли, и такая жуть напала, что сердце в груди зашлось и в пятки упало. Слышим, будто бредет кто от реки по густой траве, ноги приволакивает. Подружки как завизжат, да россыпью в лес прыснут. Парни, кто поробей, за ними припустили не оглядываясь. Остались на поляне у потухшего кострища только я, Алёшка, да двое его побратимов из дружины. Дрожат, как осиновы листы, а все ж таки прочь не бегут.

- Принес я твой злат перстенек, - из темноты донеслось.

Меня будто холодом могильным обдало. На глаза слезы навернулись, коленки мелко затряслись. И хотела бы закричать, но будто кто голос перемкнул.

- Целуй, красна девица.

Тут луна на гостя незваного светом плеснула. Глянула я на лицо его бледное, ахнула, да без чувств на землю и свалилась.

Очнулась только на зореньке в своей горнице на кровати, а рядом Алёшка сидит и все приговаривает ласково: