Песнь пустоши

Песнь пустоши

                                                              Сказка старой Вольги

 

- Нянюшка, расскажи сказку про Вацлава-мора, - тоненький детский голос прорезал тишину сгустившихся сумерек. 

Тяжелое марево жаркого дня спало, словно свадебный покров с лица невесты, и люди вздохнули свободно. Небо облачилось в шелковый наряд цвета азурита с драгоценной россыпью жемчужин. Все притихло, насторожилось в безмолвии, только ветер посмел нарушить покой, затеяв игрища с вереском. Он стучался властной дланью в ставни резные, спутывал лошадиные гривы, словно потешалось дите малое, рвал и метал стяги княжьи, и не было на него управы. 

- Ох, княжич, поди Даждьбог уж солнышко в ларец запрятал, а вы все не уйметесь. Княгиня-матушка гневаться будет. - Сухой, словно кусок бересты, голос старушки прошелестел в княжьих покоях, его подхватил легкий сквозняк, поднял высоко над чертогами, закружил, завертел и вынес в открытую дверь. Няня склонилась над оберегом, что плела негнущимися пальцами и слепо прищурилась, нанизывая бусины на нить.

- Матушка уже спит! - голос властный, не по годам мужественный, сразу видно - истинный князь Вольнограда. 

В перелеске ухнул филин. Старуха опустила заготовки на костяной столик у княжьего ложа. Ходила молва, что столик этот специально для молодого княжича мастер заморский вырезал из хребта рыбы невиданной величины: ростом - две боярские усадьбы, дыхало на спине воду морскую мечет, цветом - точно лазурит, что в ожерелье княгини вплетен. 

Рассыпались по столу яркие бусины, совиные перья разлетелись по палате, зычно брякнули костяшки. Не удержала в скрюченных старостью пальцах няня добро свое. Княжич весело запрыгал по покоям, ловя непослушное пестрое перышко: оно ускользало из его пальцев, словно вода, опускалось и снова взмывало вверх, гонимое сквозняками. 

Старуха невольно залюбовалась молодым княжичем: волосы, подвязанные красной тесьмой на челе, струились по плечам, цветом, словно мед, что собрали ранней весной. Густые брови взмывали вверх, оттого казалось, что княже всегда серчает. Прямой породистый нос выдавал в нем потомка знатных вельмож. Очи - горный малахит. Исподняя рубаха, вышитая золотом по подолу, свободно болталась на тонком стане, словно надетая на жердь. Ростом он обошел уже своих сверстников, хотя ему не исполнилось еще и восьми лун. 

- Что же, княже, я поведаю вам сказ о Вацлаве-море. - Сдалась няня, понимая, что иначе дитятко в постель не уложить. 

Княжич встрепенулся: загорелись два малахита в огне любопытства, мягко зашелестел полог княжьего ложа, навострились детские ушки, прислушиваясь к тихому, бесцветному голосу старухи. 

- Некогда правил в землях русских князь Милослав, и было у него два сына - Вацлав и Ивар, - начала свой рассказ няня. - Не сыскать было во всех владениях правителя мудрее. Он разумно распоряжался данной ему властью, мирно делил мед и кров с правителями соседних государств. Ларцы его ломились от богатств, а крестьяне никогда не знали голода. Не теряли при его правлении жены мужей своих, не оплакивали сестры сраженного вражьей рукой братца. Так было, пока не пришел в город Мор! Он окутал черным маревом своим дома и усадьбы, покосил скот и погубил урожай. И не спрятаться от него было ни под каким камнем, ни уберечься в воде студеной, ни схорониться в подвалах темных. Пожирал Мор людей изнутри, гнили и чернели люди, покрываясь гнойными нарывами. Не обошла беда и князя. Приказал он воеводе своему увезти княжичей далеко на север, попросить пристанища у друга его верного. Пропал город: истлели со временем кости предков, пожрало пожарище княжьи постройки, заросли поля плодородные густым бурьяном. - Старуха сухо прокашлялась и отпила водицы из чары. Княжич вжался в перину, будто хотел с ней срастись. Малахитовые глаза его метались по палате, ручонки крепко сжимали покрывало - боязно ему - маленький еще для сказок старухиных. 

- Вольга, почему замолкла? Продолжай! - не стерпел гордый мальчик жалостливого взгляда, на себя обращенного. Отбросил покрывало, словно надоевшего щенка, подобрался на ложе, грозно взглянул на старуху. Щеки его пылали жаром, стан прямой, словно струна, трясся в бессильной злобе. Никто, никто не смеет жалеть княжича Олешку, сына князя Радомира: ни матушка, ни воевода и уж тем более, не дряхлая старая ведьма. 

- Почто серчаешь, княже? Водицы я испить решила, дабы горло промочить, - Вольга хитро взглянула на княжьего сына, с прищуром, будто пытаясь заглянуть в самые недра, выведать самое сокровенное, но Олешко и так виделся ей, словно берестяная грамота - бери и читай. И сейчас он боялся... Нет, не сказа про Вацлава-мора, а именно ее, он ощущал в ней силу - силу, что даровали ей пращуры степных полей, поэтому не пререкался, а тихо исходил злобой, зубоскаля от каждого старухиного взгляда. Вольга погодя продолжила:

- Двадцать зим прошло, воротились князья на землю родную. Поделили между собой владения: старшему - Ивару, по праву наследования достался главный город, младшему же - земли на востоке. Стали поднимать братья из пепла города, возрождая их былое величие. Множество лун разлетался по полям стук плотника, пела пила под руками мастера, разнося свои песни по вересковым пустошам, бил по наковальне кузнец, раздувая меха в жаровне. Восстали города из праха, наладились торговые пути, зажили прежней жизнью крестьяне. Да только не сиделось на престоле старшему сыну, жаждал он завоеваний, походов славных и битв кровавых. Грезились ему дальние страны: со своими богатствами, смуглыми девами да рабами, чья кожа черна, словно смоль. Не мог князь Ивар ни спать, ни есть. Ходил чернее тучи да думы думывал. 

- Негоже, нянюшка, великому князю в покоях просиживать! - подскочил Олешко на перине, руку вверх взмыл, будто мечом путь соратникам указывал. Унеслись далеко мысли его, туда, где степь широкая под копытами коня гнедого стелется. Туда, где воины славные стяги княжьи гордо несут, чеканя шаг, подминая сапогами траву высокую. Всхрапнул конь и заржал протяжно, почуяв дух басурманский. Насторожились ратники, подняли пики копий. Встали на одно колено лучники, натянули тетиву и запела стрела, разрезая густой воздух, насыщенный ароматом степных трав. Пал басурманин, пронзенный стрелой, не знающей промаха. Возрадовался князь, поднял меч свой к синему небу и наотмашь рубанул воздух. Подстегнул коня, вонзил шпоры в бока, понесся с кличем боевым на войско вражье...



Отредактировано: 15.05.2017