Песня

Песня

Обустроенная в бывшем складе церковь выглядела наивно и даже невежественно. Грубая кладка могучих каменных стен с притыкающимися ступенчатыми подпорами и узкие бойничные окна – чем не древняя крепость? Но впечатления рушились примитивностью новодела: дешевая, почти плоская крыша из волнистого шифера, криво и безвкусно скругленный купол, обитый потемневшей «оцинковкой», а в его завершии крест, даже для совершенно неверующего Савелия, очевидно неправильный, скроенный грубо и неграмотно.

Скрипнув невысокой деревянной калиткой, Савелий вступил в огороженный штакетным забором церковный дворик. В лицо жарко пахнул душный воздух, загустевший от землистых испарений недавнего дождя. Смешавшийся с приторностью клумб, разбросанных повсюду, он вдыхался тяжко, как дух старого дома, пропитанный тальком и запахами ветхой мебели.

– Здра-асти! – вслед за калиткой проскрипела согнувшаяся над одним из цветников старуха в белом ситцевом платочке и потертом мужском пиджаке. Кряхтя и охая, вначале опираясь руками о колени, она принялась распрямляться, то хватаясь за поясницу, то неосознанно ловя невидимую опору в воздухе, то вновь возвращаясь к коленям. Савелий двинулся было ее подхватить, но прямой дороги в лабиринте клумб не рассмотрел, а топтать вязкий и мокрый чернозем напрямую не стал.

Наконец, старуха «выровнялась» как могла, вынула из кармана мешковатого пиджака укутанные в платочек очки, надела и с интересом уставилась на Савелия.

– Христос посреди нас, – поведала она уже человеческим голосом и улыбнулась.

– Христос? Вы имеете ввиду Иисуса Христа? Ясно… – Савелию припомнились европейцы на диком берегу с их аборигенами. Двадцать первый век, а эти все верят в намертво выпотрошенные наукой постулаты. – Мне нужен начальник.

– Начальник? – старуха удивилась. – Чего начальник?

– Начальник всего этого, – он обвел взглядом церковный двор. – Этой организации. Как там? Батюшка… Священник… Кто главный у вас?

– А-а… Батюшка? Да, есть у нас батюшка. Отец Павел, – старуха вспыхнула любопытством, и поглядывая на Савелия, как бы приглашая следовать за ней, зашаркала в сторону грубой деревянной скамьи, раскоряченной под навесом у крошечной сторожки. Здесь она так же неспешно и неуклюже «приземлялась» на скамейку, повторяя те же движения, что минутой ранее, когда выпрямлялась над клумбой. Только теперь в обратной последовательности. Усевшись и поправив под подбородком узел платка, она снизу-вверх уставилась в лицо Савелия и, сложив руки на коленях, приготовилась слушать.

– У меня постановление. Судебное решение. Тут сказано… иеромонах Павел, – Савелия охватила мысленная брезгливость от погружения в детали церковной жизни. Он был атеистом спокойным и равнодушным к религиозности других людей, но предпочитал приличную от них удаленность. Как от сумасшедших, которых, хотя и жаль по-своему, но видеть неприятно весьма. – Иеромонах Павел… Это кто?

– Батюшка наш, Павел, – старуха расцвела добродушной улыбкой при упоминании знакомого имени. – Он у нас настоящий иеромонах: ходит путями Божьими. Такой он!

– Ага. Иеромонах – это батюшка. И как мне его найти?

– Батюшку-то? А его уж нету – служба отошла, и он убыл восвояси, – старуха снова поправила узел под подбородком, руками оперлась о лавку по обе стороны от себя и, улыбаясь как довольный ребенок, заболтала под скамьей ногами, обутыми в теплые тряпичные тапочки. Зацепленная носком ее обуви из-под скамьи, звонко тарахтя о неровности асфальта, выкатилась жилистая, отполированная частым пользованием старушечья палка. Старуха всплеснула руками: – Ах ты ж, ясное мое деревце! Хитрюга! Вона где ты прячешься! Ну ка иди сюда!

Она потянулась к палке, но уверившись, что довольно согнуться ей не в мочь, закряхтела, засуетилась, «разгоняясь» к подъему. Савелий быстрым движением подхватил «хитрюгу» и вручил хозяйке.

– Ой, спаси вас Господи! – старуха привычно уставила палку в землю и оперлась о ее верхний конец обеими руками. – Такая хорошая палочка – легенькая, крепенькая. Из Божьего дерева! Но прячется все время и шутит надо мною, – и она рассмеялась свистящим старческим смехом.

– Как же мне его застать, Павла этого, иеромонаха?

– А что за дело у вас? Ежели серьезное, то могу ему позвонить. У меня благословение есть, – и она восклицательным знаком выставила вверх намозоленный палец.

– Да серьезнее некуда: постановление суда о возвращении собственности владельцу, то есть мне, – Савелий тряхнул перед старухой папкой с документами, но бумаг показывать не стал – что толку с нее. – Все это имущество, включая участок и каменный склад, было передано церкви незаконно и принадлежит мне, как законному владельцу кирпичного завода. Звоните батюшке своему иеромонаху. Будем решать.

Старуха, в недоумении уперилась в лицо Савелия сквозь толстенные линзы очков и замерла как зависший старый компьютер со стеклянным монитором. Пришлось повторить:

– Я говорю, здание это возвращается вла-дель-цу. Вам придется выселя-аться, – на всякий случай Савелий произнес эти слова четче и громче, как при разговоре с глухим или умалишенным.

Старуха отшатнулась, удивленно выпучила глаза, которые и без того сквозь мощные очки выглядели совиными, испуганно и наиграно весело возмутилась, так же громко и растяжно произнося слова:

– Чего ж это вы «шумитя»? Я слышу-то хорошо! – и добавила тише, уже не обращаясь к собеседнику: – Соображаю только медленно…

Напряженное размышление и впрямь давалось ей туго, и она пристально и оценочно принялась разглядывала выставленные вперед ноги. Наконец, налюбовавшись своей обувью и почавкав беззубым ртом, вслух пришла к выводу: – Хорошие тапочки. А у вас туфли… Туфли-то «похужее»…

Савелий покосился на ее обувь, потом на свою, помолчал в растерянности и повторил:

– Раз имеете благоволение звонить – звоните! – в его голосе появилось раздражение.

– Какое благоволение? А-а…! Благословение что-ль? Имею! А то как же? Сейчас позвоним. У меня и телефон имеется собственный. Сотовый, – из правого кармана она достала прозрачный пакетик, вынула из него такой же тряпичный сверточек, из которого извлекла увесистый кнопочный телефон. Положив его на скамью рядом с собою, старуха сняла очки, обмотала платочком и сунула в левый карман. Затем достала третий сверточек – это оказались другие очки, которые она принялась старательно долго усаживать на нос.