Пестрые крылышки

Пестрые крылышки

  - Эй, хозяин, поставь им выпивки! Я плачу.

   Голосок, как ни странно, принадлежал девице. Хотя обычно девицы не ведут себя так нагло и не кладут ноги в сапогах на замусоленный стол в низкопробном кабаке.

   Вито отдал подбежавшей девчонке сверток, который прислала мать, забрал денежку и позволил себе немного поглядеть на шумную посетительницу.

   - Э! Хозяин! Шевели копытами, мы пить хотим! А ты, рыжий, чего пялишься? За погляд - архента.

   Девица была красивая, что правда, то правда - черноволосая, с зеленущими, как у драной кошки, глазами, какими-то несытыми, беспокойными и, как у кошки же, раскосыми, обведенными темными ресницами.

   Одета она была в мужское, господское - бархатная котта, дорогого сукна шоссы, изукрашенные сапожки. Наборный пояс оттягивали ножны с коротким мечом.

   Вито исправно глазел, как приличествует всякому уважающему себя школяру. Зеленый глаз подмигнул.

   - Ну, рыжий. Что, язык проглотил? Топай сюда.

   Вито неторопливо подошел.

   - Ну ты и рыжииий, - удивилась девица. - С кем это твоя мамашка путалась.

   - Не знаю. А твоя?

   - И наглый. Пить хочешь?

   - Да я не пью, спасибо.

   - А что ж ты тут делаешь?

   - Лекарство принес.

   - Ты костоправ что ли? - она пнула сапогом скамейку, выдвигая ее из -под стола. - Умащивай седалище.

   Он умостил.

   - Ну и как тебя звать, рыжий?

   - Вито. Вито Королек.

   Она по мужски протяжно присвистнула, сделала глоток из кожаной кружки, потом отшвырнула ее на край стола, подперла мордашку локтями и проникновенно уставилась, тараща зеленые глаза.

   - Не великоват ты для королька, э?

   Он пожал плечами.

   - Мама так в детстве прозвала, за то, что, ну, цвет волос такой. А потом как-то подрос...

   - Мама, ишь ты... Она что, тоже лекарка?

   - Ну, вроде того. Притирания всякие делает для дам, духи.

   - А ты что же, у нее на побегушках?

   - Нет, я вообще-то в Катандеране учусь. А на лето приезжаю помогать. А тебе зачем все это?

   Она удивленно моргнула, сдула упавшую на нос прядку. Зеленые глаза порядком разъезжались.

   - А, не знаю. Набралась вот, и спрашиваю. И потом, зачем ты такой рыжий? Костопраааав. Моя мамашка, к примеру, просто глупая курица. Вечно таскается за отцом и ноет, что тот ее не любит. А он знаешь какой! Из найгонских Экелей! Только тюфяк. Сидит со своими книжками. Книжками надо печки топить. Я никогда замуж не выйду. Мать говорит, что я подзаборная, а отец мне не родной. Врет, конечно, коза драная. Кос-то-прав... Людей резать будешь?

   Глаза у нее смотрели уже совершенно в разные стороны.

   Толпа мрачных парней в незнакомых Вито цветах, сидела тихо по соседним лавкам, потягивала свое пиво. Десять и более пар глаз пялились на него довольно недобро.

   - Ногу мне как-нить отрежешь, ух я орать буду, - неразборчиво пробормотала девица, ложась лицом на стол. - Как Бергарду... ох я оборусь... колено ему камнем раздробило... резали -резали, а все одно помер от гнилой горячки. Ну, скажи рыжий, отрежешь мне ногу?

   - Я... скорее теоретик. Не хирург.

   - Слышь, теоретик, придумай там что-нибудь... - ее бормотание стало совсем уж невнятным. Вито наклонился, прислушиваясь. - Чтобы...не...в муках...сдохнуть... Благолепно...чтобы.

   Стало тихо, только слышен был обычный невнятный шум трактира.

   - Ну, я пойду? - спросил Вито, обращаясь к мрачным рожам. - Беседа, как мне кажется, исчерпала себя, хотя насчет книг я просто не успел выразить свое несогласие.

   - Проваливай, - буркнул кто-то. - Теоретик...

   Трактирщик философски взирал на них, накручивая бороду.

   - Кто это? - тихонько спросил у него Вито.

   - Ласка Экель, капитан арбалетчиков лорда Раделя. Они в Вереск товарища привезли хоронить. Оторва девка, но дело свое похоже знает.

   - Понятно.

   Уходя, он еще раз глянул на тот столик - девица так и лежала, не шевелясь, положив голову на скрещенные руки - и ее окружали одинаковые, как персты, молчаливые солдаты.

   ***

   Дома он положил мешочек с деньгами матери на стол и сразу поднялся в лабораторию. У него была своя, отдельная - Вито часто устраивал жуткую вонь и, случалось, взрывы. В университете он считался подающим надежды, но мать его выселила в отдельную комнату от своих гидролатов, мацератов, бесчисленных склянок с ароматами и перегонных кубов.

   В лаборатории он достал склянку с бабочками и долго смотрел на нее. Вроде заснули. Но как теперь решить... Вито повертел в руках флакон с желтоватой маслянистой жидкостью, сжал губы.

   - Занимаешься?

   Мать, как всегда, вошла неслышно, наверное наблюдала за его творческими муками.

   - Да вот... смотри, бабочки заснули. Похоже что-то у меня наконец получается. Я вот только думаю...

   - О чем?

   - Как понять, сами они задохнулись, или все-таки мое снадобье подействовало. Они постоянно в разное время засыпают. Знаешь, мне не нравится, что военные медики так плохо снаряжены. Во всем должен быть порядок, и во время войны и во время мира... Бабочки засыпают, значит и раненые будут засыпать...

   Она смотрела на то, как сын - здоровенный, рыжий, всклокоченный, с простецким широкоскулым лицом - вертит в руках крохотную склянку и хмурит светлые брови - и думала, что ничего в нем нет от отца, ни ярких глаз, ни черных пригожих перьев, ни сокрушающей стены харизмы, обычный альдский паренек. Вот он достает уснувшую бабочку и пристраивает ее на предметном стекле, ловко и осторожно вскрывает... Цель его жизни - сделать так, чтобы в военной хирургии царил порядок, чтобы все было тихо, пристойно, без корчей и закушенных губ, без рвоты, сломанных зубов, без выкаченных глаз... наверное ей надо было раньше уйти из госпиталя, пока он был мелкий и не понимал... сразу заняться кремами и притираниями, помадами, духами, масками и прочей дребеденью... не ассистировать при ампутациях. Хотя... господи, только бы у него получилось... только бы это было возможно... у Кая тогда родилась дочь... от какой-то крестьянской девицы, она уж и не помнила, как ее звать... а потом, потом... господи, хоть бы получилось... боже праведный и святая Невена...