Петух святой Инквизиции Книга Первая

Глава 9

В которой читатель вновь встретится с юным Гансом Людером, а также узнает, о чем беседовали преподобный Илларий с архиепископом Замометичем

 «Мертвые ничего не знают,

 и уже нет им воздаяния…

 и нет им более части во веки ни в чем,

 что делается под солнцем.»

Экклесиаст 9:5

   Дорога к Швицу оказалась намного длиннее, чем обещал Гансу добрый его сосед, герр Шульц. Как ни старался юный Людер, но пройти в день более тридцати тысяч туазов ему не удавалось. Сказывалась многодневная усталость, да пришедшие в совершенную негодность башмаки. Отец, почтенный Гейне Людер, собирался справить сыну новую обувь еще в прошлом году, но, как на грех, императорским указом создавался новый военный гарнизон, и телячья шкура, которую старый Людер приберег для новой обуви, ушла в уплату нового  налога. Ганс подкладывал в башмаки то лопухи, то листья подорожника, но они мало помогали стертым в кровь ногам. От Базеля идти стало совсем уж тяжело - дороги неуклонно поднимались вверх, и бедолага Ганс в пути чаще отдыхал, чем шел.

    Попрошайка Мартин увязался за Гансом с самого Эрфурта. Переночевав в эрфуртской синагоге, Ганс засобирался в путь, едва забрезжил рассвет.   Нахальный Мартин тоном, не терпящим возражений, сообщил, что тоже решил податься в Швиц и что вдвоем дорога легче, а потому пойдет он на пару с Гансом. Людер-младший вовсе не обрадовался нежданному попутчику. Имея по натуре своей нрав независимый, Ганс тяготился тесным общением с кем бы то ни было, а уж тем более с малознакомым ему парнем, которому мало доверял. Но возражать было бесполезно. Нахальный Мартин, болтавший без перерыва, напрочь лишал Ганса способности к сопротивлению. Потому первая неделя совместного путешествия была для Ганса неимоверно трудна. Находясь, поневоле, в компании наглого юнца, Ганс потерял покой и сон, волнуясь за сохранность отцовского гульдена. Он постоянно ощупывал монету, и каждую ночь, когда Мартин уже засыпал, привязывал узелок с золотым на новое место под камзолом, рубахой или штанами. Для нищего крестьянского мальчишки золотой гульден был настоящим сокровищем. «Настоящий золотой, не какой-то там гульденгрош  тирольский»  - рассудительно думал Ганс, перепрятывая монету подальше от глаз Мартина.  Но дни шли вслед за пройденными туазами, и Ганс привык к попутчику. Хотя он по-прежнему охранял свой драгоценный гульден, компания Мартина стала ему нравиться. На третьей неделе совместного пути мальчишки подружились. Они подолгу обсуждали возможности устроиться в Швице, болтали о девушках и о невесте Ганса. Вернее, болтал Мартин. Гансу оставалось лишь улыбаться и краснеть, поскольку личный его опыт сводился только к скромным поцелуям в щеку, в те редкие минуты, когда он мог уединиться с юной дочерью почтенного соседа герра Линдемана, Маргаритой. Мартин же, познавший все искушения большого города, мог часами болтать о своих приключениях с девицами. Ганс все же подозревал, что Мартин привирает, так как все его рассказы заканчивались почему-то одинаково – Мартину в превеликой спешке приходилось покидать очередную девицу, спасаясь бегством из окна от ее разгневанного отца, матушки  или братьев. Но Мартин был так весел и так забавно горланил похабные песенки, что Ганс легко прощал ему слабость к сочинительству. Для простодушного Ганса  Мартин был тем оконцем, через которое он постепенно познавал мир.

     По настоящему юный Людер оценил приятеля лишь тогда, когда рванина, заменявшая ему башмаки, окончательно перестала защищать ступни от дорожных камней. Мартин заметил, что приятель хромает и внимательно осмотрел его ноги. Цокнув языком, на минуту задумался, затем, ни слова не говоря, снял с себя камзол, затем рубаху. Прижав крепкую ткань рубахи ногой к земле, оторвал от нее рукава и перевязал ими истертые ступни Ганса.

- Благослови Господь добрую служанку Шванфогелей, оставившую эту одежду сушиться без присмотра, - жизнерадостно заявил он, натягивая на себя остатки рубахи и камзол.

   Благодаря мартиновым рукавам Ганс смог худо-бедно брести по дороге. А когда становилось совсем невмоготу, и бедняга Ганс начинал потихоньку плакать и скулить, Мартин подставлял спину и тащил на себе приятеля иной раз и по тысяче туазов.

    Да и решать вопросы пропитания вдвоем было легче. Благонравный Ганс подрабатывал где мог, за кусок хлеба и тарелку похлебки, которые честно делил с Мартином. Мартин же занимался тем, что получалось у него лучше всего – попрошайничал, распевая церковные гимны под окнами горожан или селян. И хотя иной раз он возвращался к Гансу со следами побоев вместо хлеба, но веселого нрава не терял. Не гнушался и мелких краж, как ни противился этому богобоязненный и честный Ганс. Поначалу юный Людер даже отказывался есть ворованное, не желая гореть на том свете в геенне огненной. Но постепенно привык и, предварительно помолившись, ел. А курицу, стянутую Мартином со двора какого-то зажиточного горожанина, так и вовсе  собственноручно ощипал, запек в золе и уплетал за обе щеки, забыв помолиться.

    Так, где споря, где веселясь, прошли они город Базель. То и дело справляясь у встречных крестьян о дороге, подобрались к огромному Цугскому озеру.