Пирог для сына

Пирог для сына

Сорочий стрекот был слышен издалека. Бесстрашная птица не испугалась снега - сидя на ветке дуба, она то колотила клювом кусок чего-то красного, то кричала на всю округу: Уррака! Уррака! Брат Энрике рассказывал - святой Амасий превратил в сороку одну чересчур болтливую королеву - та слишком долго прекословила мужу, а когда епископ Астурийский явился увещевать негодницу, заболтала святого отца до смерти. Впрочем, Энрике был слишком стар и в его бритой голове давным-давно смешались отрывки писаний, мавританские манускрипты и сказки смуглых босых бродяг, что бороздили дороги от гордых гор до морских гаваней.

Надтреснутый голос колокола наконец-то спугнул сороку. Братия потянулась к трапезной, монахи кутались в рясы, зябко переступали ногами в легких сандалиях - даже скверный порыв зимы не смягчил аббата. Сказано смирять плоть, значит смиряйте и не потворствуйте. И суровый брат Овьедо, бессменный повар и хлебопек, повторял «смиряйте» и воздевал к небу толстый корявый палец с вырванным ногтем. Удивительным талантом отличался сей брат - любая пища, приготовленная его мощными ручищами, насыщала, питала и не вызывала расстройств, но была совершенно безвкусной. Хитрецов же, что втихомолку норовили приправить чечевичную похлебку  пряными травами, диким луком или каперсами, ждали двадцать кругов «Отче наш» по четкам.

Лишь дважды в год наступал праздник - по особому благословению брат Овьедо сотворял трапезы к Пасхе и Рождеству. По полгода монахи глотали слюнки и каялись, вспоминая, чем баловал их великий искусник, и гадая - чем же он попотчует братию в следующий раз. Запечет ли цыплят в хрустящем тесте, сварит густую олью с бобами и свиными хвостиками, нафарширует ягненка оливками и инжиром, соберет из миндального теста воздушный замок, какого небось не пробовал сам Альфонсо Зубастый?

Шептались, будто могучий повар побывал однажды в плену у мавров и подавал яства к столу эмира Гранады, а потом полюбил его дочь, прекрасную Фатиму и пытался бежать с девицей, за что и был... Впрочем, спрашивать у Овьедо правду не рисковал никто, да и представить заросшего кучерявым волосом кривоногого и кривозубого великана влюбленным представлялось весьма непростой задачей. Без малого десять лет повар досыта кормил братию, а где он подвизался раньше, знал лишь аббат. Впрочем, у каждого монаха есть прошлое, запечатанная шкатулка, которую лучше не открывать.

Старательные послушники уже разложили румяные караваи, расставили кувшины с родниковой водой и внесли котлы с бледной овсяной кашей. Болящим и немощным полагались вареные яйца, отцу настоятелю - пара тощих рыбешек. Брат Гонсало начал молитву, братия подпевала - кто истово, кто косясь на столы. И тут в трапезную вбежал перепуганный брат привратник:

- Женщина! У нас под стенами женщина, как дьяволица верхом!

- Облаченная в багрянец и на звере рыкающем? Ах, нет? Так что ж ты орешь, как осел оглашенный, можно подумать женщину никогда не видел.

Отец настоятель грустно взглянул на рыбок - все недоеденное по обычаю передавалось нищим - и отправился к воротам, выяснять, кто почтил визитом святую обитель и почему. Он ожидал взбалмошную крестьянку, которой в хлеву почудился сатана, или знатную донью, ищущую спасения от преследователей. Но под воротами крепко обняв ногами бока бурого мула красовалась матушка Беренгера в совершенно непотребном виде - серая ряса задрана до колен, белое покрывало сбилось, обнажая непокорную массу черных кудрей. Что за напасть привела ее к стенам монастыря?

Не первый год аббат переписывался с аббатисой, обсуждая святые писания, трактуя строки Златоуста и Экклезиаста, опутывая тонкой сетью цитат и посланий. Она была единственным человеком на сто лиг вокруг, способным оценить парадоксы Плотина и поэзию Фортуната. И единственной женщиной, заслужившей уважение настоятеля - пылкая вера сочеталась в ней с ясным умом и разумной практичностью натуры. С чего бы ей мчать по горной дороге подобно необузданной амазонке?

Сухие горячие губы женщины коснулись пальцев аббата, вызвав невольный трепет. Беренгера походила на натянутую стрелу, готовую пробить сердце.

- Утром к сестре Химене прилетел голубь. Король Фруэла умер, яд оказался слишком силен, а у лекарей не отыскалось снадобий. Королева Уррака от горя утопилась в собственной ванне...

- Или кто-то помог ей утонуть, чтобы избавиться от фигуры. Значит новым королем стал первенец короля, инфант Бермудо?

- Его зарезал собственный виночерпий. А после солдаты ублюдка Маврегато ворвались во дворец и залили кровью королевские покои. Будь проклят тот день, когда Фруэла взял на ложе чванную мавританку! Началась междоусобица, войска пошли на север за мятежными грандами.

- И непременнейше навестят монастырь святой Магдалены, чтобы выкурить оттуда Химену - если инфанты убиты, она единственная дочь короля и единственная его наследница... Мать Беренгера, я предлагаю вам и вашим достопочтенным сестрам приют и защиту в стенах нашего монастыря. Наши башни выдержат любую осаду и припасов хватит на год.

- И к концу этого года у меня на руках будет два десятка непраздных монашек, не считая послушниц. Благодарю, отче, мы уж как-нибудь сами. Но у меня к вам другая просьба - через перевал пришли беженцы. Среди них - дети, много детей из столицы и уничтоженных деревень. Мы возьмем к себе девочек и воспитаем их хорошими невестами Господа. Но останутся мальчики, в большинстве своем сироты, напуганные и измученные. Им нужны хлеб и кров.

- Сколько их?

Не более двадцати. И да, отче... не уверена, что все они добрые католики.

- Какая разница, Беренгера? Крестим их, а Господь разберет своих.

За детьми вместе с матушкой отправился брат Хайме, бывший копейщик из Сарагосы. Монахи под руководством аббата поспешили устроить приют - натаскали в пустую конюшню мешков с соломой, раздобыли одеяла, миски, ложки и четки из можжевельника. Брат Энрике вырезал из коряги лошадку и рыцаря с булавой в деревянной руке, но его побранили - детям нужны молитвы и уроки Писания, а не игрушки. Сороки насмешливо трещали на хлопоты, снег не таял.