Пища бога

Пища бога

Когда боги пришли на землю, мы были совершенно не готовы. Мир стал слишком прагматичен и приземлён, чтобы обратить внимание на предзнаменования, а многочисленные пророки и священники, что смотрят скорее в кошелёк, чем на небо, в гороскоп или в душу, разумеется, ничего не смогли предсказать. Предшествующие приходу эпидемии, войны и стихийные бедствия воспринимались как сами собой разумеющиеся, невиданное сияние Авроры привлекло внимание считаных мечтателей, и даже засверкавшая в небе вторая луна была сочтена просто забавным явлением.

Большинство людей благоразумно решили забыть о существовании подобной силы рядом с собой. Они закрывали глаза, рвали газеты и жгли книги, затыкали рот не в меру любопытным и пополняли казну несговорчивым.

Другие, не успевшие вовремя обезопасить себя неведением, поплатились рассудком. Заслышав о появлении бога в городе, восторженные безумные толпы бесновались на улицах, рвали на себе одежду, волосы и кожу, ломали руки в тщетной попытке дотянуться и карабкались по телам погибших в давке.

Были и такие, что видели бога и пережили это, но с тех пор ничто больше не отражалось в их пустых глазах, их души были выжжены, а разум уничтожен.

Тогда богов спрятали в бетонных бункерах и стеклянных небоскрёбах, окружили камнями, железом и живым оружием, занавесили тысячей вуалей и загородили сотнями ширм. Но ткани сгорали и здания рушились, армии падали замертво, а железо плавилось под волей высшего.

Единственным надёжным вместилищем стали древние храмы — неизвестно, потому ли, что они обладали достаточной прочностью, или же нравились богам. Каждое государство спешило восстановить святилища, давно опустившиеся до туристических приманок и насколько возможно воссоздать их великолепие.

Богов было немного, и все они были разными; разве что, как говорили учёные люди, отдалённо напоминали изображения, которые сейчас принято относить к народному фольклору или малозначимым мифам. Вытянутые пропорции лица, уши странной формы, миндалевидные глаза с мудростью эонов в глубине и сильные тела, не снившиеся Витрувию — вот, наверное, и всё, что объединяло их.

***

Как водится, ничто не предвещало беды. Вернее, её предвещало всё, но мы не заметили этих примет. Наша семья была из обычных забывших. В округе не было храмов, а всех безумных рассовали по больницам.

Засмотревшись на homme fatal из очередного кино, я пожелала себе супруга «такого, чтобы кожа белая, как лунный свет, волосы чёрные, как тёмная ночь, а глаза и губы красные, как пролитая кровь».

— Нарвёшься, вот нарвёшься, — причитала суеверная тётя, но я добродушно посмеялась над ней.

Потом мы узнали, что весь состав съёмочной группы погиб, а показ титров был запрещён. Это замолчали. Один — это не три, всякий может ляпнуть неосторожную глупость.

Один — это не три, но после сей кинокартины я загорелась желанием выучить совершенно не очевидный для наших широт язык. Все прежние дела и увлечения были заброшены, знакомые пополам осуждали и завидовали такому упорству. Я доучилась до частых поездок, полезных связей и гранта в местном университета — всё шло как по маслу, и вскоре полусобранные чемоданы мазолили нервы из коридора, а загодя купленные билеты — из телефона.

— Лети и без жениха не возвращайся! — нажелала сердобольная подруга.

Она никогда намеренно не изучала ни фольклор, ни филологию, ни мифологию, и столь точная формулировка в её устах прозвучала зловеще. Хотя мало ли кто как может сказать, два — это не три.

Два — это не три, но в ночь перед полётом мама рассказала мне, что у неё не могло быть детей, а перед моим появлением они с отцом посетили с прошением храм в далёкой стране — в той, куда я сейчас направляюсь. Я родилась в полнолуние ни на кого ни похожей, и какая-то отметина на моей коже испугала старую медсестру.

Я, конечно, знала, что это значит: мне читали достаточно сказок, я выучила достаточно мифов. Достаточно, чтобы понимать, что никуда не деться.

На третий день пребывания в стране я заблудилась в трёх домах и вышла к храму, чей вид внушал то ли ужас, то ли благоговение. Толпы туристов и других студентов куда-то делись, не было слышно ни зверя, ни птицу, а луна скрылась за тучами. Я бежала оттуда со всех ног, но осознавала, что это ненадолго.

На шестой день мне пришла объёмистая посылка, хотя в городе меня никто не знал. Курьер выглядел виноватым и смущённым. В свёртке было молочно-белое платье с вышивкой из красных гранатов и чёрных воронов.

А когда на девятый день за мной пришли молчаливые люди в длинных старинных одеждах, я уже знала, куда мы направляемся.

По дороге прохожие отворачивались, будто сговорившись. Миновав три ряда ворот, молчаливые служители храма попросили у меня прощения, завязали себе глаза и отвели меня во внутренние помещения, держа втроём за руки и за плечи — посчитали, вероятно, что достанет глупости сопротивляться.

При взгляде на того, кто обитал в храме, можно было бы умереть на месте, но мне помогло осознание, что это я ещё успею. Все шелка одеяний и драгоценные камни украшений тускнели в сравнении с ним, а изысканная живопись на стенах и скульптуры на пьедесталах казались грубыми пародиями на прекрасное. Его кожа бела белее идеального жемчуга, волосы чернее оникса, а глаза ярче тёмного насыщенного рубина. Губы его были бледными до тех пор, покуда не коснулись моих.

***

С тех пор я живу среди занавесей и фресок тёмного храма, среди вечерних звуков тэгыма и утреннего плача молящихся. Пока ещё могу говорить, я еженощно рассказываю ему прочитанные мифы и сочинённые истории. Пока могу слушать, он объясняет, как всё происходит в реальности и почему никакой единой реальности не может быть. Он объяснил, что им тоже нужно что-то есть. Тленные земные аминокислоты, конечно же, не годятся. Музыка, кровь, страх и слёзы подходят, однако в них много примесей человеческих пороков и лишних мыслей. Страсть лучше, но она слишком яркая и не насыщает надолго. Чтобы добыть настоящей пищи, нужно постараться и подождать.