Письма для моего ангела

Глава 1. Тень победы

История моей жизни началась именно тогда, в последний год войны. До этого времени было счастливое детство, сложное отрочество и юность без родителей, в бедности и учебе. Почему мне кажется, что вкус к жизни я почувствовала только в свои двадцать, спросите вы?

Таких историй, как моя, много. Полных любви, тоски и робкой надежды на чудо. Но для меня она одна единственная на всём белом свете. И я бы хотела, чтобы вы тоже узнали о ней…

Глава 1. Тень победы

Говорят, война скоро закончится. Уже который день атмосфера лагеря пропитана этой надеждой. Это видно и даже тем, кто в политике и военном деле не понимает совершенно ничего. Такие, как я. Молоденькие студентки, отправленные на фронт сразу после окончания обучения в Академии Айял.

Мне, дочери обедневших дворян, как-то удалось поступить в древнее и уважаемое учебное заведение, едва мне исполнилось двенадцать. Там я провела шесть сложных лет, а незадолго до окончания учебы грянула война. За отсрочку от службы некому было заплатить, родители умерли задолго до моего выпуска. Да и плата тогда казалась постыдной. Богатые семьи откупали дочерей.

А вот я села на поезд и вместе с сотнями таких же менее удачливых девчонок отправилась на фронт. Я считала себя едва ли не героиней, решившей отдать долг родине.

Никто тогда не понимал, к какому количеству жертв приведет военный конфликт. Какое количество раненых придется возвращать с того света, а скольких отправить домой в гробах! А некоторые из девочек в таких же гробах отправились по домам и сами.

И вот, спустя три года где-то еще шли бои, но становилось ясно, что наша армия побеждает. Да здравствует армия Алгабры!

Я лежала в палатке на скрипучей проржавевшей раскладушке и куталась в толстое одеяло, поддерживая в переносной печке огонь без всяких дров. Я зачаровала пламя, и теперь оно не обжигало, а просто дарило приятное тепло. Середина декабря на дворе. Снег в лагере превратился в густое грязное месиво, а вот в лесу лежал толстым покрывалом. Я напилась горячего чая и теперь долёживала свой заслуженный перерыв.

Скрип телег, крики солдат, лекарей, целителей, стоны раненых, тихие беседы идущих на поправку. Иногда все еще слышались звуки взрывов, но где-то совсем далеко, словно в другом мире. Откуда-то тянуло табачным дымом и варящейся бурдой, которую здесь называли похлёбкой. Я уже даже перестала мечтать о нормальной, когда-то привычной еде, свежей выпечке, сладостях…

Я задремала, когда у входа в палатку услышала шепот.

— Девчонка спит? — мужской грубоватый голос.

— Спит-спит. Наш сон крепкий, — серебрилась приглушенным смехом Ирен, с которой я служила бок о бок все эти тяжелые годы. — Пойдем, глупый! Не бойся!

Судя по звукам, Ирен затащила мужчину в палатку, отпихнула его в дальний угол. Даже несмотря на доносившийся с улицы шум, я услышала звуки поцелуев, тихих вздохов и ахов.

— Вот моя раскладушка…

— Так она будет скрипеть!

— Да ну и что! Как маленький!

Я возвела взгляд к потолку и медленно села, скрипнув раскладушкой. Ну разумеется, рыжеволосая Ирен расшнуровывала штаны какому-то едва пришедшему в себя после ранения солдату и тянулась к нему своими маленькими пухлыми губками. Обычная история. Увидев меня, мужчина вздрогнул и застыл.

— Ирен, ты не могла дождаться, когда я уйду на дежурство?! — возмущенно воскликнула я, запахиваясь.

— Ты же все равно спала! — Ирен надула губки.

— Выйдите, дайте мне одеться. А я дам вам возможность как следует нализаться, — рыкнула я. — Вы что, не знаете, к чему это приводит?

Солдат выбежал из палатки пулей. За шашни со студенточками или лекаршами хорошенько штрафовали дневным пайком. Такое поведение распространяло венерические заболевания.

— Ну ты и стерва! — выходя, обиженно прошипела Ирен. — Злишься, потому что у тебя никогда не было мужика. А за мной они бегают толпами!

— Мы еле вылечили тебя от твоих болячек, которые ты нацепляла за эти годы от этой толпы! — возмутилась я. — Мы здесь, чтобы лечить раны, а не половые инфекции!

Ирен взмахнула рыжей шевелюрой и выскочила из палатки следом за своим ухажером.

Я умылась, оделась, причесала свои золотисто-русые волнистые волосы до плеч, заколола их потрепанными, едва живыми заколками и направилась заступать на дежурство.

От промозглого ветра спасали длинные сапоги и шерстяные штаны. Юбки здесь носили только летом. Я закуталась в длинный плащ с капюшоном, поздоровалась с выздоравливающими солдатами, а потом увидела несколько крытых телег у входа в полевой госпиталь. Новеньких привезли. И довольно много.

— Ты рано, Лира, — проговорил господин Кассим, наш старший целитель, седой, усатый, опытный, с золотыми руками, но бесконечно уставший. — Не ждал тебя раньше обеда.

— Как чувствовала, что нужна вам, — тихо ответила я, вглядываясь в полутьму госпиталя с длинными рядами коек, занятыми ранеными. Умирающих здесь не было. Таких отправляли в палатку по соседству. — Видела телеги. Есть совсем плохие?

— Есть. Осматривают. С отдыха вызвал девочек-обезболок.

Такие девочки были на вес золота. Главная способность этих ведьм — даже не лечение, не исцеление и не приготовление снадобий, а приглушение страшных болей. Они справлялись лучше всяких вечно не хватающих обезболивающих средств. Они словно забирали боль раненых на себя. Но вот только сами умирали рано. Ведьмы с даром исцеления вообще долго не жили. Что уж говорить о военном времени.

Да, я была такой ведьмой. Могла лечить, немного приглушать боль, варить снадобья, не зря получила отличное образование. На фронте даже дослужилась до лекарши. И били враги лагеря с такими ведьмами со всем неистовством и бешенством.

Сняв плащ, надев белую лекарскую рубаху, подпоясавшись, повязав косынку, я принялась за обход вдоль длинных рядов. Кто-то из солдат мирно спал, завернувшись в одеяло, кто-то улыбался и рассказывал товарищу, мол, получил увольнительные, чтобы отпраздновать с семьей Новый год. Еще целые две недели ждать!