Письма Корантины

Письма Корантины

Осень 1661-го года выдалась во Франции сырой и дождливой: каштаны, ивы и дубы стояли поникшие, опустив потяжелевшие ветви с мокрыми листьями, солнце почти не пробивалось сквозь серую вуаль облаков, затянувшую небо, дороги превратились в грязное месиво. В таком окружении замок Портоса, барона дю Валлона, выглядел ещё более печально и неприветливо. Одно его крыло уцелело, зато другое выгорело почти полностью, и теперь мрачные провалы окон угрюмо глядели меж почерневших стен. По счастливой случайности никто из слуг не пострадал при пожаре: погиб лишь новый владелец замка, бывший капитан королевских гвардейцев де Жюссак. Мамбо, старый чернокожий слуга Портоса, был свято уверен, что это призрак его хозяина с того света настиг де Жюссака, и часто оглядывался через плечо, бредя по коридору, и что-то бормотал себе под нос – не то молитву, не то колдовской заговор на своём наречии.

Анжелика и Леон, дети Портоса, точно знавшие, при каких обстоятельствах сгорел замок, не разубеждали слугу. Де Жюссак владел имением совсем недолго, наследников у него не осталось, Людовик XIV решил, что с вернувшимися с того света мушкетёрами лучше не ссориться, и таким образом владения Портоса без особых проблем перешли к его детям. Работы по восстановлению велись очень медленно, и Анжелика не раз высказывала предположение, что замок будет полностью воссоздан к тому времени, когда совершеннолетия достигнут их дети. Леон же отвечал, что увидеть имение Портоса в своём первозданном виде повезёт скорее их внукам. Впрочем, они оба отнюдь не стремились обзаводиться наследниками, хотя ни Анжелика, ни Рауль де Ла Фер не скрывали сердечного расположения друг к другу, а остальные трое детей мушкетёров делали ставки, когда влюблённые объявят о свадьбе. Но пока что Рауль вернулся в имение Атоса, Анри и Жаклин отправились навестить матушку Анри, герцогиню де Лонгвиль, а Леон с Анжеликой поехали во владения своего отца.

Несмотря на плачевное состояние восточного крыла, в западном можно было жить, – по крайней мере, Анжелика, привыкшая к суровой монастырской жизни, и Леон, привыкший к ещё более суровой жизни военной, обжили его без труда. Одной из комнат, не пострадавших при пожаре, была библиотека, тоже расположенная в западном крыле. Портос заходил туда нечасто, только затем, чтобы скоротать время за очередным рыцарским романом. Впрочем, чтобы развеять скуку, он гораздо чаще отправлялся на охоту или выбирался в гости к соседям, нежели поднимался в библиотеку. Тем не менее Анжелика не раз проходила между книжных полок, с нежностью гладя корешки и вспоминая своё детство, когда она, уставшая от беготни и верховой езды, усаживалась вечером в большое кресло, подобрав ноги и закутавшись в плед, принималась за очередной захватывающий роман и вскоре засыпала. «Отец на руках относил меня в спальню и нёс так бережно, как пёрышко, чтобы я только не проснулась», – делилась она с братом, не подозревая, какую боль причиняют ему эти слова.

Леон понимал, что завидовать счастливому детству сестры глупо, что теперь уже ничего не изменишь, что надо порадоваться за неё, но сердце его болезненно сжималось всякий раз, когда Анжелика вспоминала, как о ней заботился отец. Сам капитан почти не знал родительских ласк – мать его умерла рано, Портос никогда не интересовался внебрачным сыном. В один из таких тоскливых дней, когда Анжелика оторвалась от жареного каплуна и в очередной раз стала предаваться воспоминаниям, глядя сквозь залитое дождём стекло, Леон не выдержал. Попросив прощения у сестры, он стремительно покинул столовую и собирался уже идти в конюшню – оседлать лошадь и умчаться прочь отсюда, скакать по мокрой траве и размытой дороге до тех пор, пока все дурные мысли не останутся позади. Но ноги сами понесли его наверх, и вскоре капитан уже отворял тяжёлую дубовую дверь библиотеки.

– Жаль, что всё тут не выгорело дотла, – прошептал он в приступе внезапной злобы и толкнул ногой широкое кресло – оно жалобно заскрипело. Кинув взгляд в окно, за которым едва виднелись туманные очертания сгоревшей части замка, Леон подошёл к книжным полкам, рассеянно читая названия книг. Он протянул руку, взял с верхней полки первый попавшийся том, и тут его внимание привлекла небольшая шкатулка, прятавшаяся за вынутой книгой. Заинтригованный, Леон взял её в руки, подошёл ближе к окну и опустился в кресло, внимательно рассматривая свою находку.

Шкатулка оказалась выточенной из красного дерева и выглядела чересчур изящной для такого гиганта, каким был Портос. Проведя рукой по вырезанному на крышке узору из виноградных листьев и гроздей, Леон попробовал открыть шкатулку, но та ожидаемо была заперта. Искать ключ было бы слишком долго, поэтому капитан поступил так, как обычно поступал в подобных случаях, – применил силу. Через несколько мгновений шкатулка жалобно затрещала в его руках, крышка оторвалась и упала на стол.

– Прости, отец, что сломал вещь, возможно, ценную для тебя, – пробормотал Леон, вынимая тонкую пачку писем, перевязанную синей шёлковой лентой. Лента развязалась без особых усилий, и вскоре перед капитаном предстали листки пожелтевшей бумаги, усеянные маленькими аккуратными буквами.

– Читать чужие письма нехорошо, да? – хмыкнул Леон. – Но они когда-то принадлежали моему отцу, значит, перешли ко мне по наследству, и я имею право их прочитать.

Успокоив таким образом свою совесть, он подвинулся ближе к тусклому свету, падавшему из окна, и развернул первое письмо.

«Милый Исаак!

Знаю, ты предпочитаешь, чтобы я звала тебя по прозвищу, которое ты сам придумал себе (и очень им гордишься!), но сегодня я хочу сообщить тебе слишком важную весть, чтобы её можно было спрятать за масками и прозвищами. Уже несколько месяцев я чувствовала странное недомогание, тошноту по утрам, и голова ужасно кружилась, но вчера я была у лекаря, и он подтвердил мои подозрения. Исаак, любимый, я ношу под сердцем дитя, и это дитя – твоё.