По дороге к солнцу

По дороге к солнцу

Милая! Ямочки на твоих розовых щёчках стоят самого волшебного из всех снегопадов, что когда-либо задумывал Декабрь. Эй, голубь мой любезный, месяц зимний! Подари моей новорождённой сестрёнке чудо, укрой землю белоснежной россыпью! Благодарю от всего сердца! Пока с малышкой потолкую — можно? Мы ведь успеем?

Крохотная, весёлая… Глаза твои сверкают добром и душевным светом. Только веки слипаются: утомилась, спать хочешь. Что же — спи без тревог, сегодня я оберегаю твой сон. Да и потом на него никто не посмеет посягнуть…

Ты засыпай, сестра, а я расскажу тебе сказку. Вот только длинная она, не знаю, не осерчает ли Декабрь за то, что подведу его опозданием?

Эй, секунды! Вы, которые таитесь в шелесте голых ивовых ветвей, каждой снежинке, пронизанной волшебством! Вы, которые пляшете отблеском луны на сугробах, — остановитесь! Ради всего чудесного, пусть замрут мгновения! Пусть передохнут от вечной тряски ветви ивы, пусть остановятся на полпути к сестрицам снежинки, пусть задумаются лунные отблески о беспокойных играх с сугробами! Подарите это бесценное мгновение нам с сестрой. Ведь мы, быть может, больше и не увидимся…

Спаси вас вечность, секунды! Большего дива мне ещё никто не дарил!

Видишь, милая, они к нам добры. И, чтобы не омрачилась эта доброта моим неспешным ходом слов, да начнётся сказка!

Всё завязалось с того, что я не появилась на свет.

…Декабрь ждал моего рождения не меньше, чем ждали этого наши с тобой родители. Моя жизнь должна была открыть ему дорогу к свободе. Навеки хотел покинуть службу месяца зимы, чтобы принять судьбу человека и вспомнить, что такое «жить». И той ниточкой, что могла связать его с людьми и оживить, являлась я — так уж он задумал. Ведь еще до моего появления на свет, без опаски, вложил в меня всю свою силу.

И месяц перестал быть месяцем — не Декабрь уже, но ещё не человек. Так что в тот день, когда я, долгожданный ребёнок троих — матери, отца и зимнего месяца — сделала бы первый в жизни вдох, снега не было.

Декабрь  кается, что мечтал встретить меня совсем иначе. Мне и самой грустно. Но ведь наша первая встреча всё же состоялась, пусть, и намного позже. И я прознала, что красота Декабря подстать красоте его духа: снежные глаза, седые от потерь волосы, светлое лицо с причудливыми морозными узорами. И эти снежные глаза тогда радостно блеснули. Дождался-таки свидания!

Что, секунды, вы что-то шепчете, или показалось? А, торопите, да, что-то совсем я разговорилась попусту, извините. Да-да, я поспешу. Потерпите ещё немного.

Декабрь тогда заснул мёртвым сном, не перенеся потери.

* * *

Моё не-рождение пришлось на день дождливый, грязный, унылый. Этого я не видела — об этом мне однажды рассказала листва.

Тьма — вот что окружало первые секунды. Липкая, вязкая, она заставляла чувствовать себя ничтожной. Я ощущала, как рядом проплывают противными рыбками со скользкими чешуйками страхи.

Но не волнуйся, сестрёнка, не нужно так испуганно вздрагивать во сне! Чтобы не боялась, я упущу всё то время, которое провела в одинокой тиши неизвестности.

Я себя не ощущала частью этого мира; лишь потерянно озиралась по сторонам в бесполезных попытках что-нибудь разглядеть. И вдруг услышала тихий голос, доносящийся издали, откуда-то сверху.

— Дыши… — повторял он без передышки. С каждым вновь произнесённым словом тьма седела, делалась жидкой. И первые лучики солнца с трудом пробрались сквозь тучи и осветили моё небьющееся сердце.

Тьма, что пыталась меня убаюкать, тихо погибла.

— Дыши…

Наконец, можно было разглядеть того, чей голос вытянул меня в настоящий мир и стал моим спасением. Я счастливо улыбнулась, едва ли понимая, как это делается, узнав спасителя. «Отец!» — мелькнула пришедшая со мной в мир одна из первых мыслей. Он держал за руку женщину. Она спала, вся в плену белой вселенной из простыней, пододеяльников, пижам. Ею была мама.

Я почувствовала, что ей худо, и, вообразив себя рыбкой, подплыла к маме. Её окружало что-то грустное, невесомое. Она долго не могла это побороть. И когда моё небьющееся сердце вздрогнуло в ту же секунду с измученным сердцем матери, я только тогда заметила, что оно у нас на двоих. Одно, разделенное пополам. Я наклонилась к спящей красавице, прижалась к ней. А отстранившись, счастливо увидела, как в маме забилось целое сердце, лишь некрасивый рубец всё портил. Вот только теперь у меня внутри ничто никогда не должно было биться.

Отец угрюмо глядел на сплетение их с мамой рук. Печаль настолько завладела его душой, что стоило мне только нагнуться к папе, чтобы обнять, оттолкнула меня. Вот какой оказалась сильной!

И я расстроилась: отчего же в душах родителей вовсю хозяйничает горе? И как его побороть, не в силах даже к ним прикоснуться? Мама спала, за неё я была спокойна — в голову точно не придёт ничего дурного, а вот папа…

Вдруг ощутила, как внутри меня что-то тёплое и светлое, да ещё и щекотное, перекатывается. Та же листва сказала: это лучики солнца, первые, которых я  увидела, обратились в моих хранителей — солнечных ёжиков. Тогда это не было известно, но я всё же осмелилась прикоснуться к отцу ещё раз. Печаль попыталась дать отпор, но не смогла. Я уже стала смелее и сильнее. И тогда печаль провалилась в сон, растеряв силы.