По местам стоять 18+

По местам стоять от 18+

Предисловие:

«А потом окапываться начнут»

Предисловие:

Их сиятельство, милостивый государь князь Дурново, граф Данилов имеет честь сообщить всем смердам и холопьям, что он соизволил начать свой новый рассказ о советском флоте, на котором он когда, по прихоти судьбы, изволил служить. Посему повелевает - в предвкушении выхода в свет его очередного гениального шедевра; табаком мозг не туманить, водку не пьянствовать, а молиться всем разом за успех данной авантюры.

Да пребудет с ним вдохновение и все музы Парнаса.

Писано и собственноручно подписано их сиятельством 9 февраля 2019 года от рождества Христова.

Этот художественная книга является плодом фантастического воображения автора. Все совпадения с фамилиями реальных людей являются случайными. Не стоит что-то додумывать и дофантазировать вместо автора и уж тем более не стоит проводить какие-то параллели. Нужен ли в нём мат? А где вы видели флот на котором моряки не матерятся? Всё написанное о флоте на чисто литературном языке, для меня являются кастрированной пародией на реальную жизнь. Если вы не привыкли к мату и к эротике - просто пропускайте те места.

«С праздником тебя, дружище! На тебя надеется Отечество, твои родные и близкие, а также совсем незнакомые люди! Желаю мужества, силы, выдержки и терпения!»
(Виктор Шевченко)

«В 50-60-х годах комендантом в Кронштадте был легендарный полковник Катеринка, адмирал Вирен рядом с ним не стоял. Для него все сходило с рук.Создавалось впечатление,что само командование боится коменданта. Заходит в столовую а там матрос ест и перед ним бутылка.Пиво пьешь?-Никак нет, лимонад. И комендант наносит удар ,матрос падает и затылком об кафельный пол.С тяжелым сотрясением головы его увозят в госпиталь, потом и комиссуют.Подъезжает к пристани и видит, стоит худой ,высокий,в очках лейтенант в форме-народ дал народ смеется.Эй ты ,чучело,подойди сюда-я не чучело,я человек.Полковник от этих слов опешил.Нукерам,сним постоянно ездили двое,взять! И на губу. А лейтенант оказался не простым,он служил в трибунале. И юридически грамотно во все инстанции жалобу ,где описал все его выходки,в том числе и с матросом. И только после этого его отправили на заслуженный отдых. И много еще интересного мне рассказывали пожилые рабочие, когда стояли на ремонте в КМОЛЗе в 1980г».

(Валерий Трубачев)

«Виталь, ты же знаешь Валерку. Он во вкусные места крейсера многих молодых с ЭТД пристроил, научил их «правильно» ремонтировать котлы пищевые, ну, как с корабельными кранами за мзду и всё правильно работает. Не случайно у Пашки на площадке кранов была для мзды с боцманов при разгрузки продуктов на"Москву» своя шхера и тайный лючок между рычагами управления левым и правым кранами. Вот это его бригада, им собранная, когда боцмана и другие с БЧ начали при погрузке продуктов на борт"Москвы» просто при их тыринии, наглеть, а Пашка с ВАлеркой с площадки кранов (сверху) это видели и пришёл борзоте конец. Я тоже поучаствовал. Вот под этим лючком было много вкуснятины-мзды за"правильную» работу в основном левого крана «Москвы» при погрузке продуктов на крейсер».

( Грузинов)

«Вооот! А Данилов, уважаемый Геннадий, вспоминает свою жизнь, службу и своих сослуживцев, держа в руках ведро с дерьмом; словно он служил в серпентарии и вытрезвителе одновременно — одни шипят и кусают, а другие только шило жрут…..А вот это, подонок, ты зря написал. Ты перешел все грани дозволенного. И имя теперь тебе ПОДОНОК! И поверь мне, пожившему на этом свете мужику, я тебя, сучонок, ославлю на весь интернет! Не трогал я тебя, только пугал, а теперь трону!»

( некто Ильин дознаватель.)

«Александр, я ни когда не позволил себе ударить молодого, т.к зачем бить человека заранее зная что он не ответит. Но однажды я чуть не загремел в дисбат за неуставные отношения( правда с командиром корабля). Мы начинали служить с кэпом Воробьёвым И.М, человек с большой буквы. Он любил выпить, но это почти никто не видел, видел я, т.к приходилось набирать ему ванну. Надо было видеть как он держался что бы я не догадался что он под шофе. Потом его перевели и кэпом стал абсолютно противоположный человек. Частенько мог позволить себе пройтись по кубрикам, пьяный, обычно в трусах, весь потный и поучить жизни. И вот как-то он завалился в таком состоянии в кубрик к турбинистам и там 2 годочка пожарили себе сковородку минтая. Тут и началось - построение на юте, крик,шум и пр. Потом всех годков,мичманов и офицеров собрали в кают компании. Он опять всех оскорбил и сказал замполиту, подавая их военники, сделай в особом разделе запись - за время прохождения службы был уличён в воровстве. Вот тут я и охренел, дело в том что у нас было очень хорошее обеспечение питанием и провизионщики всегда загружали офицеров продуктами( у них ведь семьи), мы это воспринимали на ура, хватало всем. Вот стою и думаю - ёлы-палы как прийти домой с такой записью за кило минтая. В общем я не выдержал и предложил кэпу собрать все офицерские книжки и его конечно и сделать аналогичную запись.Дальнейшая разборка уже была в его каюте с офицерами( они правда молчали). Решение было - завтра меня под конвоем сопроводить в военную прокуратуру. Вот такая история, правда обошлось, видно проспался, да и офицеры заступились. Но это не значит, что флот был каким то негативным и против офицеров я не скажу плохого слова, мы вместе принимали все тяготы службы. Это был исключительный случай».

(некто Халин)

Некоторые господа бывшие флотские советские офицеры эти «отцы-командиры» сейчас неплохо устроились в РФ и в Крыму на гражданке и теперь вместо того, чтобы спокойно жить на старости лет, нянчить своих внуков, игнорируя Гаагский трибунал - разжигают ненависть и вражду в социальных сетях. Это с их подачи произошли крымские события. И началась война в Украине. Видимо они недовоевали. Но они-то точно не воюют, а их детям и внукам с лихвой придётся расхлёбывать ту кашу, что заварили их недовоевавшие деды. Хотят они такой жизни своим детям и внукам? Видимо хотят, потому и сеют семена ненависти и раздора между братскими народами.

Было бы странно, если бы я миротворец, человек, который борется за мир — вспоминал с любовью и тёплотой свою службу на советском флоте и свои три боевые службы, на одной из которой меня изуродовало, и пропагандировал в своём творчестве войну.

Я не хочу повторения того кошмара для своих детей и внуков.

Повторю ещё раз — Севастополь, город в котором я жил и служил, необходимо было сделать городом-музеем, а его оккупировав превратили в военно-морскую базу, уничтожив почти всю курортную инфраструктуру. Так чему можно радоваться?

Мои сослуживцы с кем я общаюсь, а их в Украине живёт немало, с офицерами отставниками не общаются и с теплотой их не вспоминают. Есть причины. Я уже писал в одном своём рассказе, что обжираясь в своей кат-компании едой приготовленной на отдельном камбузе и получая огромное денежное содержание, никто из них никогда даже в мыслях не держал поделиться чем-то или купить что-нибудь своим матросам. Они видели в них только быдло, рабов совка. И только, когда я в своих рассказах открыл их истинную продажную сущность они и заметались, вспомнили о своих матросах и бывших заслугах. Болтуны. Хвалится надо не прошлыми заслугами, а сегодняшними поступками... А они у некоторых из них не очень - одни изтех офицеров флота продали и пропили корабли, другие предали свою Родину, Украину стали коллоборантами, третьи помогли оккупантам аннексировать наш Крым и развязали войну в Украине, четвёртые эммигрировали и уже из-за границы, пользуясь плодами европейской цивилизации, мечтают о возрождении совка. Так кто же из нас моральные уроды? Мы украинские ветераны, защищающие свой дом и свою землю или российские оккупанты и коллоборанты? Я думаю, что вопрос риторический.


1



Новая, но уже начинающая ржаветь коробка — корабль первого ранга, носивший гордое название ККС «Барезина», недавно сошедший со стапелей Николаевского судостроительного завода и пополнившая собой бригаду УВФ черноморского флота, лениво качаясь на волнах у плавпричала в Угольной бухте города камней, блядей и бескозырок, готовилась осенью 1978 года, к своей первой боевой службе в Средиземном море, где «Березину» уже поджидал ТАКР «Киев».

Ожидания авианесущего крейсера «Киева» могли закончится ничем. Корабль комплексного снабжения «Березина» вышел с завода недостроенным и недоукомплектованным личным составом. А те моряки, что были сейчас на борту — в большинстве своём морей не нюхали. Начали доукомплектовывать по принципу — «На тебе Боже, что мне самому негоже». На него списывали всех штрафников и распиздяев. В основном годков и подгодков — матросов третьего года службы, имевших за плечами не по одной боевой службе, но чем-то не угодивших своим отцам-командирам. Неудивительно, что ККС «Березина» быстро получил неофициальный статус плавучего дисбата.

Старший матрос Лёха Дигавцов — подгодок, молодой парень с просоленной и обросшей ракушками задницей, с жетоном на фланке «За Дальний поход» (две боевые службы за два года), стоял осенним днём возле трапа той раздолбанной коломбины и мучился мыслью; то ли послать нахуй каплея Суханова, помоху с ПМ-9, который притащил его с Юрой Дяченко на эту плавучую катастрофу и поехать дослуживать в Керченский дисбат или рискнуть и броситься сломя голову в очередную авантюру… Через дисбат оно конечно дольше, но зато полная гарантия возвращения домой, а с боевой на этом ржавом корыте можно было ведь и не вернуться. О нём в бригаде УВФ ходили самые мрачные слухи.

Пока Лёха мучился мыслью, что лучше, в это время, каплей Суханов чувствуя за собой подлость (он играл с Юрой в одном ансамбле, но не отстоял его), нервничал и суетился.

— Товарищи матросы пора подниматься на борт, — в который уже раз предлагал он матросам.

— Тебе надо, ты и поднимайся, иуда, — подкуривая сигарету, мрачно буркнул Юра.

— Да не мог я, Юра, тебя отстоять, после вашей драки. — оправдывался каплей. — Нахуй вы того карася отхуярили? Что нельзя было написать на того ворюгу рапорт? Я бы дал тому делу ход…

— И отправил бы того пацана в дисбат? Он хоть и гад, но наш гад.

— Нашёл, бля буду стукачей, — добавил и Лёха.

Помощника капитана ПМ-9 капитан-лейтенанта Суханова худощавого 30-и летнего молодого офицера на корабле матросы откровенно недолюбливали. Уж очень он был старательным и хотел выслужиться. Даже в законные выходные он пытался отыскать личному составу, какие-нибудь корабельные работы. Сам же закрывшись в шхере, под бой Юриных барабанов, терзал блатными аккордами свою гитару, Так, что когда чью офицерскую каюту и обворовывали, то его в первую очередь. Как говорил Лёха, имевший универсальную отмычку от всех замков: «Чтобы тому козлу, служба раем не казалась!»

Большой ловкостью отличался Лёхин годок, большой любитель «Огуречного лосьона» и «Свежести», паренёк из-под Одессы Чибураха. Он был небольшого роста и отличался физической гибкостью, нравственной беспринципностью и верой в то, что матрос, получающий в месяц 3 рубля 62 копейки, может на них прожить. Когда же эти деньги, вместе с его верой заканчивались, он становился непримиримым борцом с чужой собственностью и выставлял не только офицерские и мичманские каюты, но и продовольственный склад, где отцы-командиры — мичмана и офицеры, в тайне от матросов хранили свой продовольственный запас. Чтобы ни в чем себе на боевой службе не отказывать. Чай не матросы — гнилые сухари с тараканами и сухую картошку той элите советского флота, жрать было в тягость.

Лёха не отличался таким цинизмом и верой — он, не забивая себе глупыми мыслями голову, просто брал то, что плохо лежало. Но своих моряков — никто не обворовывал. До тех пор пока на корабль не привели молодых матросов, один из которых и стал обворовывать своих сослуживцев. Его быстро вычислили и не доводя дело до трибунала, по своему вправили мозги. Но кто-то сдал Лёху и Юру, которых и списали на плавучий штрафбат ККС «Березина». А вот ловкого парня Чибураху почему-то оставили дослуживать на ПМ-9. Он даже в отпуск сходил. Было у Лёхи желание прояснить с ним этот вопрос — не удалось. Вместо отпуска, его выкинули вместо Керченского дисбата на «Березину», Осталось решить — подниматься на борт или послать всё нахуй.

Проблему решил показавшийся на юте его знакомый годок Вася Бакин, который начал приглашать их на корабль, соблазняя свежей жареной картошкой и шилом. От такого угощения невозможно было отказаться и матросы по крутому трапу поднялись на корабль. С юта они прошли по шкафуту и отдраив дверь попали в коридор, в котором стоял смрад грязных карасей, свежей краски и какой-то тухлятины.

— Смотри Лёха, да тут в палубе люки, как на БПК «Отважном»… Помнишь, тех годков и курсантов, которые не смогли из-за них выбраться из кубрика на верхнюю палубу и сгорели заживо?

— Точно. Бля буду… Плавучий гроб.

— Да ладно вам нагонять тоску, — вмешался в разговор Бакин. — Нормальная коробка. Тем более, что автоматика на ней ещё не работает. И заработает ли вообще — это большой вопрос.

— Ещё лучше. Блядский металлолом, на утиль его к ебеням собачьим…

— Точно открыть нахуй кингстоны и к блядям на Ревякина.

— Кончайте нервничать. Сейчас забакланим, ебанём шила, а там решим, что вечером делать. Тем более, что у нас здесь есть гражданская одежда.

— Да ты что, Вася? — обрадовался Лёха. — Бля буду бджолы — давненько я не пил нормального вина и не щупал бабцов за жопу.

— Ну, так в чём дело? Всё в наших руках. Сейчас я вас отведу в кубрик, устроитесь там по-людски, а потом пойдём бакланить в шхеру.

— В кубрик, — задумался Юра. — А, что кают здесь нет?

— За каюты забывайте — это вам не ПМка, здесь матросы не жируют в четырёхместных каютах, а живут в тридцатиместных кубриках. Только офицеры обитают в каютах. Есть у них и своя кают-компания и свой камбуз. Зато в наш кубрик никто не заходит. Годки и подгодки здесь некоронованная элита флота. Сундуков здесь за людей не держат и в хуй не ставят. Если что — нахуй и весь базар. Можно и поебальнику дать, но без свидетелей.

— Понятно, — хмыкнул Лёха, — попали из огня, да в полымя. Автоматика не работает, вонь такая, что дышать нечем, кубрики и мордобой… За всё рассказал или ещё что-то оставил на закуску?

— С закуской здесь, братва, проблема, — загрустил Бакин. — Всё на самообеспечении.

— Это не проблема, — отмахнулся Лёха, подбрасывая в руке свою универсальную отмычку. — Разберёмся.

— Вот и ладненько. Пришли, братва, обустраивайтесь, — открывая двери кубрика, сказал Бакин.

Матросы вошли следом за ним в тесное помещение кубрика забитое под подволок подвесными койками и рундуками. Посредине стоял пилерс на котором висел чугунный, видимо сохранившийся со времён крейсера «Авроры», телефон. Иллюминаторы были задраены и вонь в кубрику стояла такая, что Лёху чуть не вывернуло. Он бросил свой вещевой аттестат на ближайшую нижнюю койку и отдраил иллюминатор. Морской ветер ворвавшись в кубрик принёс с собой свежесть моря, шум города и крики чаёк.

Закурив сигарету и, пуская дым в иллюминатор, Лёха задумался о царящей в мире несправедливости. В отличии от двадцатилетних матросов, жители Севастополя — дышали свежим воздухом, пили, ели, размножались, в общем жили полноценной жизнью. Ему же предстояло провести последний год своей службы на этом вонючем и ржавом корыте. И хоть служить у него здесь не было особого желания… прельщала годковщина которая, если верить словам Васи Бакина, поддерживалась здесь офицерами и потому цвела махровым цветом. Говорили, что годковщину развели пришедшие на флот призывники, которые до службы на флоте отсидели в колониях для малолетних преступников. Эта жизнь по-понятиям, а не по уставу быстро прижилась и была поддержана, начинающей формироваться, новой офицерской элитой. По большому счёту годки, получившие небольшую власть, выполняли функции военной милиции. Но, если о самоуправстве становилось известно в бригаде, годков старались по-тихому списать на другой корабль или комиссовать, до трибунала, дел почти не доводили.

Это конечно огромный плюс, служить на корабле где уважают годков. Намного лучше, чем на той коломбине ПМ-24, где до этого Лёха Дигавцов был в командировке. Там годков ни во что не ставили и гоняли на корабельные работы, как и карасей-салабонов. Послужив так пару дней Леха, дождался удобного случая и ушёл со своим годком Саркисяном в самоход. Гуляли сутки. Сначала на улице Ревякина, а потом в экипаже. После такого «культпохода» его вернули на девятку, а оттуда уже отвели на губу. Но увидев борзого подгодка, Зверев затребовал за него бидон краски и канистру шила, А так как всё это было сундуком боцманом Шепелем, давно, унесено домой, Лёху продержав пару недель на ПМ-9, откомандировали на «Березину». Хочешь не хочешь, а надо было впрягаться в хомут.

— Вы тут обустраивайтесь, а я сгоняю в шхеру узнаю, как там наш картофан, — смыкнулся было с кубрика Бакин.

— Что тут обустраиваться? — буркнул Дяченко, — шмотки в рундук и вся недолга.

— Вам надо ещё сходить в ПСО и сменить свою синюю робу на белую. По коридору, последняя дверь налево. Рядом с гальюном и баней.

— Во бля, как в учебке — белая роба. На лысо стричься не надо?

— По желанию.

— Тогда желаю — в баню и постричься на лысо под бритву. — пошутил Юра — Лёха побреешь?

— Гавно вопрос, — ответил Лёха, который в свободное время не только набивал наколки, но и стриг своих годков.

В первый раз Лёха Дигавцов подстриг своего годка Серёгу Белоконя в 1976 году в Бискайском заливе, правда, он тогда чуть не отрезал ему уши, но потом научился стричь, точно так же, как и печь хлеб. А первую свою наколку он набил в Сирии своему годку Толику Мироненко, когда они валялись в лазарете на ПМ-9. Мамы на службе нет, всё приходится морякам делать самим.

Получить белую робу у матросов не отняло много времени. Сложнее было с баней — вода с кранов текла не совсем горячая, но для них, кто в Африке, стирался и купался в морской солёной воде — это была не та проблема на которую стоило обращать внимание. Лёха там же выбрил Юру и выбрился сам, после чего они пошли в свой кубрик, где их уже ждал Вася Бакин. Увидев лысых, одетых в белую с зелёным отливом брезентовую робу, подгодков, он в прямом смысле очешуел.

— Ты чё, Вася, молчишь, так охуел, что онемел от счастья?

— Представляю, как увидев вас, охуеют от счастья наш командир группы ВТМ Лупашин и замполит каптри Полянин.

— Кто такие?

— Лейтенант на пару лет старше нас, только из училища, а Полянин старый хитрый шланг, бабник, обжора и пьяница, который всю патриотически-воспитательную работу свалил на летёху и годков. Вы в курсе, что на этой коломбине есть два замполита.

— Как два?

— Да очень просто — один большой обще корабельный, а второй малый с БЧ-5, — дал разъяснения Бакин.

— Во бля расплодили дармоедов на нашу шею.

— Нет на них Саблина.

— Да лихой был политрук. Это же надо было додуматься — поднять восстание на корабле. Кто знает, что с ним случилось?

— Расстреляли его вместе с каким-то матросом. Враги родины. Закон суров, но он суров. А в стране Советов он со временем становится, только суровее.

На какое-то время в кубрике воцарилось молчание. Об этой истории не принято было говорить на флоте. Но плавмастерская была в то время на Балтике, и слухи о том бунте просочились к ней на борт. И многие из моряков задумались о том, что не всё ладно в той стране Советов, которой он служили, гробя свои лучшие года жизни в ржавых коробках, на боевых службах, в штормовых морях.

Прерывая тишину, в кубрике неожиданно зазвонил телефон. Бакин снял трубку и просипел изменённым голосом:

— Алло. Бункер. Борман на проводе… Уже идём, — повесил трубку и добавил. — Ну, что загрустили, орёлики. Мать их въёб кто утоп — пусть далеко не плавают. Нас уже заждались. Пошли бакланить или как?

— Эт точно — кому суждено быть повешенным, тот не утонет. Хоть это радует. Веди Сусанин. — обрадовался Юра Дяченко и годки потянулись на выход.

2

В шхере уже находилось три человека, один из которых Яша Слизкой из Ростова, что-то наигрывал на гитаре, остальные — Митя Матенков, вместе с Серёгой Васильевым из Питера, накрывали бак на котором стояла сковородка с картошкой, несколько банок с консервами и бутылка с шилом. Сама же шхера оказалась небольшим помещением, высотой не более полутора метров, под канатной дорогой «Струной». В том помещении стояло несколько гидравлических насосов и ёмкость с каким-то техническим маслом, которым заливалась вся гидравлическая система «Струн». Свет давала одна 12-вольтовая лампочка. Розеток не было. Не поставили то ли по недосмотру, то ли было так положено. Но ведь недаром на флоте говорят: «На то, что положено — хуй давно наложено».

Матросы проблему решили весьма просто, нашли на переборке кабель по которому проходил ток в 220 W, подключили к нему свой кабелёк, поставили розетку и дело в шляпе; хочешь заваривай чифирь, хочешь жарь картофан. Если бы не гудение насосов и не масляная взвесь висевшая в воздухе, можно было бы в шхере и жить. Ходила байка, что когда корабль стоял в заводе, один годок проспал здесь почти полгода своей службы. Вполне возможно — насосы ведь тогда не работали.

Чтобы они не мешали застолью их и сейчас выключили. Наступила тишина. Матросы быстро познакомились друг с другом (почти все одного года призыва) и и достав грелку со спиртом-шилом, налили кружку и пустили её по кругу. Каждый пил не разбавленный спирт по совести. Есть небольшой секрет, как нужно пить не разбавленный спирт. Сначала набирается в рот немного воды, а потом уже вливается туда спирт. Смешиваясь во рту со спиртом вода выделяет кислород и происходит микро взрыв. Когда эта взрывная смесь проваливается в организм, получается очень интересное вкусоощущение. Но есть одна опасность — можно выпить бутылку шила и вроде, как всё нормально, но в одно мгновение хмель догонит и срубит с ног. Так что надо пить не спеша. Чем матросы и занялись. А ведь действительно куда спешить — матрос пьёт, а служба его потихонечку идёт.

Вроде только вчера принимали присягу, а глядишь уже прошло с тех пор два года. Пока матросы шило пьянствуют, автор, чтобы читатели лучше поняли фабулу рассказа, сделает небольшое отступление и познакомит вас с учебкой, где проходили курс молодого матроса некоторые годки.

Учебка

— Внимание всем, на палубе годок! Рассосались по переборкам зелень подшкафутная. Смирно! Ещё смирней!! Товарищ годок, учебный отряд салабонов в количестве сорока человек занимается на плавказарме большой приборкой. На бербазу с утра откомандировано двадцать карасей, на приборку штаба восемь, на камбузе несут вахту три человека, больных нет. Прикажете продолжать?

— Что же ты, орёлик, так шумишь? — сморщился от громкого крика дежурного по кораблю, главстаршина Лёха Давыдов, всю ночь бухавший в самоходе у очередной своей пассии, муж которой болтался где-то на боевой службе, зарабатывая своей верной спутнице жизни бонны и валюту. — Командир на борту?

— Никак нет. Ещё не было.

— Понятно, опять летёха у какой-то шмары зависает. Вася Мазихин-то хоть на корабле?

— Так точно, старшина второй статьи Мазихин в своей каюте. Отдыхают — чай пьют. Прикажете позвать?

— Не надо я сам к нему зайду. Приборку закончить, приготовиться к утреннему разводу. — отдал команду старшина учебного отряда молодых матросов (они проходили на ПКЗ курс молодого бойца), списанный со своего корабля главстаршина Давыдов.

Его корабль, ушёл на боевую службу в Индийский океан, а его с группой его годков (старослужащие матросы одного года призыва) откомандировали ожидать увольнение в запас на ПКЗ. А чтобы они там не расслаблялись, дали им учебный отряд молодых матросов, под командованием молодого лейтенанта Залупашкина, списанного с какого-то корабля на эту ржавую лоханку, то ли за мордобой, то ли за пьянку. Оставленный на произвол судьбы лейтенант забил болт на службу, свалил всё на годков и только-то и делал, что бухал и лазил по севастопольским блядям, благо их в городе-герое было огромное количество. Как называли его сами моряки — город камней, блядей и бескозырок. Парадная витрина советского черноморского флота.

Годки на ПКЗ, тоже не скучали: где-то раздобыв печатную машинку и напечатав большое количество увольнительных бланков, они ходили постоянно в самоходы. Кто за вином и самогоном к бабушкам на улицу Ревякина, а кто к офицерским или мичманским жёнам, «честно» ожидающих своих мужей. Благо на танцплощадке «Ивушка» этого добра было превеликое множество. Вчерашняя колхозница, бакланка, а теперь жена морского офицера. Уже сама почти элита флота. Ну, подшпилится немного пока муж в морях болтается, не сотрётся ведь шмонька — не нарисованная.

Так что, было, что в самоходах матросам делать. Тем более, что Давыдов был неплохой художник-татуировщик и вырезав с каблука старого прогара печать своей военной части, проштамповывал те увольнительные бланки всем желающим.

И потянулась к нему полноводная река, жаждущих сходить в увольнение, годков с других кораблей. Брал Лёха за свой труд недорого — бутылка вина или бутылка лосьона «Свежести», который он научился пить на боевых службах. Ничего сложного- снимается с подволока плафон (в кружку наливать нельзя, вонь лосьона въедается в неё намертво), наливается туда «Свежесть» или «Огуречный лосьон», что есть под рукой, потом вода. После того, как пройдёт реакция — коктейль выпивается и закусывается кусочком сахара. Были мастера своего дела, которые выпивали лосьон залпом с горла.

Флот многому чему учил матросов. Вот и сейчас идя по коридору, Лёха решил перебакланить и зашёл в шхеру к кладовщику Каплину. Того на месте не оказалось. Он застал его, возле дверей кладовой лейтенанта Залупашкина, в которой тот хранил свои личные запасы провизии и алкоголя. Недалёкий от природы, не обладающий жизненным опытом, сизый от натуги, прослуживший всего год Каплин, пытался снять с петель, задраенную намертво и осургученую, железную дверь кладовой. Рядом с ним бестолково суетился его годок, вечный вахтенный по гальюнам Заяц. После того, как он не закрыл шнорхель, и тем самым чуть не утопил подводную лодку его не отправили в дисбат, но списали на ПКЗ, поставив вечным вахтенным по гальюнам. Ходили смутные слухи, что он грел уши особисту, потому так мягко и наказали. С ним никто кроме Каклина не общался, что тоже наводило на определённого рода размышления. Хлебные места просто так на флоте не раздавались, их надо было чем-то выслужить.

Увидев салабонов возле кладовой командира ПКЗ, Лёха Давыдов, возмутился таким нахальством, и набив сытые рожи двум сухопутным крысам отправил их к своему годку Васе Мазихину с приказом доложить о случившемся и получить соответствующее их проступку наказание. Сам же, приподняв дверь, вынул штифты, и легко сняв её с петель — переступив комингс, вошёл в складскую кладовую… Лейтенант Залупашкин обустроился, здесь довольно неплохо. Помимо мешков с крупой, ящиков с тушенкой в кладовой было множество копченных колбас и окороков, стояло даже два ящика с коньяком и вином. Но не это привлекло особое внимание главстаршины — а стоящий в углу большой сейф.

Обойдя его со всех сторон, Лёха Давыдов нежно его погладил и приник к нему ухом. Сейф, что-то сыто урчал, обещая взломщику на какое-то время безбедную жизнь. Лёха отогнал грёзы и убедившись, что сейф не был подключен к сигнализации, достал из кармана кусок проволоки и сунул её конец в замочную скважину. Знания полученные в училище от мастера трудового обучения ветерана-фронтовика Семёна Аврамовича Смолы, не канули в лету. Старый мастак говорил им молодым ученикам: «Если вы сопляки, научитесь делать хотя бы половину того, что умею делать я, вы в жизни не пропадёте». Похоже, что Смола в своей жизни не только воевал и преподавал, — замки открывать он их научил нараз. Спасибо Семён Аврамович за науку. Светлая тебе память.

Полученными знаниями и пользовался на службе Лёха Давыдов, он не только ремонтировал на боевой службе подводные лодки, но и с помощью куска проволоки и женской шпильки открывал любой замок. За свой тяжёлый труд моряка, он получал два года по должностному окладу старшего мастера-слесаря аж 3 рубля 62 копейки ежемесячного жалованья. Когда в то же время в отдельной кают-компании, из отдельного камбуза на его ККС «Березине» офицеры обжирались деликатесами. У них там было всё как положено — белые скатерти, обеденные сервизы, меню и официанты-гарсунщики. Ну и конечно же и должностной оклад у них был не три рубля. После боевой службы офицеры с трудом стаскивали с трапа свои чемоданы. Да плюс боны в размере должностного оклада и наченчеванные на боевой золото и валюта. (Трупы с боевой в холодильнике никто в расчёт не брал).

Их жены были не просто счастливы, а безмерно счастливы… Но всё же с нетерпением ждали, когда их кормилец уйдёт опять на боевую службу, чтобы похвастать обновками перед своими многочисленными любовниками. И командиры снова уходили в моря, утаскивая следом за собой бессловесное матросское стадо. Которое выполняло на корабле всю тяжелую и грязную работу. Матросы загружали корабли продовольствием и боезапасом, несли тяжёлые круглосуточные вахты, гибли в аккумуляторных ямах, сгорали живьём в отсеках… Таким вот своеобразным образом защищая свою Родину, отдавали ей свой долг… иногда и последний. А в это время некоторые офицеры и мичманы дурея там от скуки, отпускали бороды и отращивали кранцы (животы), как у беременных бегемотов. Не забывая при этом обменивать контрабандно провезённую советские червонцы в Сирии на золото и валюту.

Всё это вихрем воспоминаний пронеслось в голове главстаршины и он приступил к вскрытию сейфа. Подцепив концом отмычки язычок замка, он по часовой стрелке повернул ручку, скрипнул ригель и сейф открылся. Увы он был пуст. Видимо с лейтенанта его соски высасывали всё до копейки. Выругавшись главстаршина взял пару палок колбасы, бутылку коньяка и решив наведаться за остальным ночью, повесил дверь кладовой на место.

Выйдя на ют, он опёрся о фальшборт и вдохнув полной грудью просоленный воздух, пахнущий давно им забытой морской романтикой, и достав пачку болгарских сигарет «Вега» закурил.

На бетонном плацу его годок Вася Мазихин дрючил Каплина и Зайца. Они у него попеременно, то окапывались, то по-пластунски форсируя в брод какую-то лужу, ходили в атаку. Если учесть, что на улице стол поздний ноябрь, проштрафившимся салабонам было не сладко.

— Заканчивай, Вася, их мордовать, идём завтракать. — показывая тому коньяк, позвал его Давыдов.

— Не могу. Мне надо немного побыть на свежем воздухе после запоя, да и служба превыше всего. — отказался Мазихин и пнув лежавшего в луже ближе к нему Каплина ногой, заорал. — Угроза ядерной атаки, взрыв справа… Ваши действия военные!?

— Окапываемся…

— Так окапывайтесь, грёбанные караси, окоп в полный профиль. Минута на всё. Время пошло!!

Судорожно зачерпывая руками студёную осеннюю жижу, проштрафившиеся матросы начали окапываться. И тут внимание главстаршины Давыдова привлекла стоящая за забором с ребёнком, молодая женщина, он узнал в ней жену начштаба дивизии, которая увидев это действо, стала громко смеяться. Отсмеявшись она спросила:

— А можете нам устроит парад-алле слоников? Ну, пожалуйста. Очень, очень просим. — стала просить она у Мазихина.

— Без проблем. — ответил Давыдов за Мазихина. — Отставить окапываться. Слушать всем меня. Учебный отряд, через минуту построение на плацу. Форма одежды: голый торс, шапка, комсомольский значок и противогаз. Время пошло!

Через минуту команда полуобнаженных молодых матросов в шапках с противогазами выстроилась на плацу*.

— Равняйсь. Смирно. Слууушай мою комааанду! Газы. Одеть противогазы. Строевыыыым… шаааагом… арш. И раз, и раз, и раз, два, три… И носок, носок мне тянуть… вашу мать, солобоны грёбанные. Я вас научу, как надо Родину любить. И раз, и раз, два, три…

А за забором ухахатывалась разбитная бабёнка, жена офицера. Ну, скучно им иногда бывало со службы мужа ждать. А так всё развлечение. Да и у самих матросиков время быстрее идёт и тоже развлекаются — будет, что вспомнить на гражданке.

И закончился день. Свечерело. Ветер с норд-норд-веста, завыв дико в клюзах, пройдясь по шпигатам — пригнал тяжёлые свинцовые тучи и вода в районе Угольной стенки, покрывшись грязно-белыми барашками, пошла крутыми волнами. Со дна бухты поднялся весь мусор. Ржавый корпус ПКЗ, на борту которой в Александрии был морг, застонал и стал судорожно биться о резиновые кранцы. Погода портилась. Ожидался шторм. Идти в дождливую погоду в город в самоволку было незачем. Годки решили гулять на плавказарме, благо лейтенант уже давно ушёл домой, а на борт подняли двух хорей — учащихся швейного техникума, которые готовы были отсасывать даже у памятника Нахимова. Коньяк Залупашкина было решено не трогать, Каплин с Зайцем отволокли на улицу Ревякина тушенку и затарились там же шестью грелками с самогоном. До утра должно было хватить. Самих же их поставили нести вахту у трапа. И предупредили, что если кто из посторонних проникнет ночью на корабль… Короче, сразу шкертуйтесь салабоны.

Баки с пойлом и жратвой накрыли в пустующем кубрике. Очень удобно. Напился — прилёг на коечку отдохнуть и заодно хоря трахнул — проверенный походный вариант. Первый тост подняли за тех кто в море. Второй за приказ. Ну, а третий конечно же за женщин и любовь, благо они были рядом. Немного правда потасканные и пьяные, но кто и когда на это на службе обращал внимание, особенно тогда, когда почти три года спишь с дунькой-кулаковой?

У проклятых янки, в шестом американском флоте, были походные бордели, которые доставляли к ним путан даже в Средиземку или в любое другое море. И в морском походе их моряки бывали не дольше четырёх месяцев. А наших советских моряков могли загнать на боевую службу на год, а подводников и на два. Да ещё и оставить без воды. Потому, как в опреснителе все медные трубки были давно проданы за границей. Говорят, что пить забортную воду нельзя. Вранье — в малом количества можно, особенно, если она из Балтийского моря. Автор этого рассказа две недели её пил. А в Африке пили солёную воду из озера Руар, в ней же купались и стирались. Куб пресной воды там стоил больше ста золотых рублей. Воду не купили. Кто-то сэкономил и наварился. Всё по-честному — чтобы служба раем не казалась. Хорошо, что в трубопроводе трюмные просверлили отверстия и могли иногда сливать немного пресной воды с системы, что шла на офицерскую палубу. Там тоже была введена экономия, но не такая, как у матросов. Офицеры — новая элита советского флота, им нельзя было купаться в солёной воде, могли подцепить заразу. Матросы болели. И до сих пор врачи не могут установит точный диагноз у ветеранов флотских парней, чем их наградила Африка.

Воды пресной в изобилии нет, инфекция и болезни, денег не платят, еда — гнилые сухари, сухая картошка, тухлое мясо, вдобавок ко всему этому — годковщина, ещё и бабы отсутствуют (дунька кулакова не в счёт) — таковы были суровые реалии советской военно-морской службы. И вдруг, матроса списывают с корабля и наступает праздник души. Вина, самогона и жратвы валом и присутствует на этом празднике жизни, даже бабец — полный пиздец. Поставил эдакого хоря, королеву Минки, рачком… и по самые гланды или помидоры (кому, что нравиться), со смаком, до самой глубины мозга кости. Чтобы почувствовала тварь, разницу между штатским и военным моряком.

И они её чувствовали — орали так в экстазе, что пилерсы в кубрике начинали гнуться. Но на это внимания не обращали — команда пила и веселилась. Благо и погода позволяла и запасы кладовочки лейтенанта Залупашкина. Правду говорят, что сколько водки не бери, всё равно второй раз за ней придётся бежать. Самогон через пару часов закончился и Каплину пришлось второй раз идти за самогоном. А пока его не было решили расслабиться и устроить салабонам годковскую забаву — взлёт-посадку.

Рёв сирены боевой тревоги разорвал ночной покой плавказармы. И очумелые ото сна молодые матросы слетая с двухэтажных коек, пытались одеться и уложиться в отведенный норматив, который устанавливал Вася Мазихин своей горящей спичкой, которая горела ровно сорок пять секунд. Никто конечно не успевал и снова раздевшись молодые матросы взлетали на свои коечки. Вася Мазихин опять зажигал спичку и представление начиналось по новой.

Наскучив играть во взлёт посадку, годки начали играть в другую игру — заделывание не существующей пробоины в противогазах и костюмах химзащиты. Очень интересная и забавная игра, особенно где-нибудь в тропиках при +50°- вторая по интеллектуальному развитию после перетягивания каната. И пока одна часть молодых матросов, умственно развиваясь, таскала брусья и пластыри заделывая несуществующие пробоины, вторая часть команды, на верхней палубе под дождём (за неимением каната) перетягивала пожарный шланг. Шлаговали. Третьи, по форме шесть, развлекали полуголых барышень — шагая на месте, они пели песню о штормовых морях, в которых поёт голубая волна.

Золотые якоря за плечами горят,

Ветер ленты матросские вьет.

А про нас говорят штормовые ветра

И волна голубая поет.

А про нас говорят штормовые ветра

И волна голубая поет.

Расчувствованные барышни-бакланки вешались им на шею и размазывая по своим лицам пьяные слёзы и сопли, обещали им их всех непременно дождаться… Было очень весело. Можно было отправлять их на конкурс самодеятельного творчества народов флота. Но, готовили на ПКЗ за два месяца не самодеятельных артистов, а матросов — защитников своей Родины, и не где-нибудь, а на боевой службе за границей. Как с таким багажом знаний можно служить — не понятно. Но и тем не менее служили. Некоторые правда погибали, но кто их там считал. Тем более, что никто никого официально никуда не посылал.

Развлечения закончились с приходом кладовщика-снабженца Каплина. Он принёс ещё четыре грелки самогона и все разбрелись по кораблю. Салаги в свои кубрики спать, годки в шхеру добухивать. Заяц под паёлы писать донос.

На востоке заалела полоса света. Солнце красно по утру, моряку не по нутру. Светало.

На флаааг и гююююйс… смирнаааа!!! Флаааг и гююс… поднять!!

Подъём флага — это всегда красиво.

3

Действительно подъём флага на корабле первого ранга, когда выстроен на палубе весь экипаж корабля (триста матросов в белоснежных робах и звучит горн) — это красивое зрелище, тем более если смотреть на это действо с берега или вспоминать сидя в арабском кресле спустя почти сорок лет после ДМБ. Ну, а пока до схода на ДМБ с корабля надо было ещё год служить. И чтобы как-то скрасить этот год, решено было, после того, как допили шило, сходить вечером в самоход через улицу Ревякина в швейное училище, где тосковали бакланки в ожидании своих женихов.

На корабле ещё работали гражданские специалисты, которые оставляли свою одежду в одном из кубриков. Лёха открыл замок кубрика довольно быстро и, забрав всю одежду, годки пошли в шхеру переодеваться.

Когда они уже подходили к своей шхере неожиданно из-за настройки появился мичман Шепель, боцман ККС «Березины». Увидев болтающихся по палубе пьяных годков, он сначала онемел, а потом завизжал, как недорезанная свинья:

— Стоять!! Смирно!! Дигавцов, Бакин, Дяченко, вы что совсем потеряли страх и совсем оборзели, шляетесь по палубе, когда на корабле идут корабельные работы!? Команды на перекур не было!

От неожиданности матросы остолбенели. Потом вперёд вышел Яша Слизкой и спросил у Дигавцова:

— Что за сундук, знаешь его?

— Конечно. Был у нас на ПМ-9 начальником СМЦ. Алкоголик. Гнида редкая и стукач. Что он здесь делает я не знаю.

— Его недавно перевели сюда главным боцманом. Пытается наводить порядок. — внёс ясность Бакин.

— Да пошлите его на хуй, — посоветовал Слизкой и уже к мичману. — Чего уши развесил? Вали отсюда на хуй, гандон, пока при памяти!!

— Я доложу о вас замполиту!! — не унимался Шепель.

— Докладывай. Но заруби себе на носу, сундук, здесь стукачей не приветствуют, и они бывает, что и бесследно исчезают. Или жён и дочерей их бреют на лысо, а потом и насилуют. Намёк понял!? Пошли, братва.

— Действительно пошли — свяжись с таким дерьмом во век не отмоешься.

Матросы прошли мимо остолбеневшего от такой наглости мичмана Шепеля, как мимо пустого места и отправились дальше по своим делам. Но не успели они постоять и покурить на баке, как по громкоговорящей связи прошла команда: «Старшему матросу Дигавцову, срочно прибыть в каюту к капитану третьего ранга Полянину!»

— Повезло тебе Лёха, ещё и дня не пробыл на корабле, а уже удостоился чести познакомиться лично с Поляниным, — начал прикалываться Вася Бакин.

— Сука, Шепель — всё-таки вломил, — помрачнел Лёха.

— Похоже, что так и есть. Может не пойдёшь?

— Почему не пойду. Схожу. Может уже сегодня и спишут.

— Ну, тогда удачи тебе, Лёха.

Старший матрос Дигавцов поднялся по трапу и оказался в коридоре где располагались каюты офицерского состава. Там царил приятный полумрак, переборки были свежевыкрашенными, а на палубе лежала ковровая дорожка. На одной из обшитых пластиком дверей висела табличка — «Замполит бч-5 капитан третьего ранга Полянин». Постояв перед ней пару секунд, Давыдов постучал и не дожидаясь ответа, сказав: «Прошу добро войти», вошёл в каюту к замполиту. Первым, что бросилось ему в глаза это небольшого росточка пожилой человек в форме капитана третьего ранга, который сидел в кресле за откидным столиком и что-то писал, старательно делая вид, что он очень занят.

Пока замполит валял ваньку, Давыдов решил осмотреться, как живётся на корабле офицеру, который не был особо обременён флотской службой. Первым делом он поверхностно, но очень внимательно осмотрел замок в двери. Там стоял не простой типичный советский замок, как на дверях всех кают, а какой-то импортный, который открывался сложным английским ключом. Видимо в том рундуке, что стоял в углу и в сейфе было что сохранять. Был в каюте и магнитофон с телевизором, а за кружевной шторочкой видимо находилась кровать. На палубе лежал небольшой ковёр. Большой приоткрытый квадратный иллюминатор давал достаточно и света, и свежего воздуха. Всё в каюте Полянина, как на военном корабле, было скромно и по-домашнему уютно. Да и он сам больше смахивал на добродушного дядюшку, которой непонятно, как оказался в военной форме. Но так только казалось.

— Ну-с, — откладывая в сторону бумаги, сказал Полянин, указывая на свободную баночку, — прошу присаживаться. Премного о тебе наслышан Дигавцов.

— От кого если не секрет?

— От контр-адмирала Медведева, бригадного замполита, если ты забыл. Но ты я вижу честно служить не хочешь?

— А у меня, что есть выбор?

— Ты стармос не борзей, съебаться с этого корабля тебе не удастся. Сам знаешь почему. А вот осложнить тебе жизнь я могу. И на ДМБ тебя спустить в мартобре в моих силах. Поэтому молчи, слушай и думай. Есть у меня к тебе деловое предложение. Тебя поставят на должность старшины команды ВТМ, в которой ты со своими годками-распиздяями наведёшь там порядок, а я постараюсь закрыть глаза на твои фокусы.

— А как же лейтенант Лупашин? Ему же наверное это не понравится?

— Лейтенант Лупашин только из училища, вчерашний кадет, который не знает флотской жизни и искренне думает, что здесь можно жить по уставу. Не понимая того, что честный ребенок любит не маму с папой, а трубочки с кремом. Честный матрос хочет не служить, а спать. По этому, его надо принуждать к службе. Лупашина не любят матросы и ни во что не ставит старший помощник, а корабль идёт на боевую службу, где такие разногласия могут неизвестно к чему привести. Ну что я тебе разжевываю прописные истины, тебе же и так всё в бригаде растолковал контр-адмирал Медведев.

— Не имею понятия о чем вы говорите, — напрягся Дигавцов, который действительно получил конкретные полномочия от контр-адмирала Медведева — со своей командой не допустить захвата ККС «Березины» офицерами. Вплоть до полного их физического устранения. Особенно вызывали подозрения в бригаде борзые молодые лейтенанты и политруки.

— Да ладно тебе, хочешь скрывать — скрывай, — продолжал Полянин, — но помни я не иуда Саблин и наш корабль, как он угонять не собираюсь, я сибарит — люблю баб и жизнь во всех её проявлениях и голову в петлю не суну. Я на твоей стороне. Я понятно объяснил?

— Вполне.

— Ну, вот и ладненько. Так, что будем делать дальше Дигавцов? Предложение моё принимаешь?

— Я давно в деле. Ещё с тех пор, как заканчивал ДОСААФ. Так что послужим политрук.

— Ну ты, стармос, не борзей-то особо. Хотя пока мы одни можешь называть меня Игорь Андреевичем.

— Разрешите идти, Игорь Андреич?

— Иди и держи рот на замке.

— Слушаюсь.

Дигавцов вышел из каюты замполита и задумался. Хитрый старый лис политрук откуда-то пронюхал о его договорённости с контр-адмиралом Медведевым. Можно было ожидать от него любой подлости. Надо было предупредить членов своей команды и решить, что делать с политруком. Выйдя на шкафут он в задумчивости налетел на какого-то мыршавенького лейтенанта. Не просто налетел, а впечатал того в переборку. От неожиданности тот онемел, а потом завизжал, как резанный:

— Равняйсь смирно!! Ты что, матрос, себе позволяешь!!

— Что надо, то и позволяю, — сказал Лёха, развернулся и исчез в лабиринте коридоров корабля.

В шхере его с нетерпением ждали сослуживцы. Они пили шило и подпевали игравшему на гитаре Яше Слизькому, за ту палубу вскрытую суриком, которую просили пожалеть матроса служившего по последнему году.

— Ну что, Лёха, поручкался с Поляниным? — спросил Бакин.

— Угу, поручкался.

— Ну и как? — не унимался Бакин.

— Гнида редкая. Там на шкафуте я столкнулся с недомерком лейтенантом. Случайно не знаешь кто такой?

— Случайно знаю — командир ВТМ Лупашин. Неплохой офицер, но жлоб редкий. Спирта у него на протирку контактов не допросишься. Зато сам каждый вечер бухой.

— Бухает говоришь… То-то мне показалось, что от него перегаром разило.

— Разило перегаром говоришь… Сейчас мы организуем ему небольшой концерт с фокусами по заявкам военных моряков. Малахов, ты слышал — Лупашин опять нажрался.

— Ну, так это же праздник души. Сейчас мы этого козла протрезвим, — обрадовался Витёк Малахов и подойдя к телефону, набрал номер и дождавшись ответа сказал в трубку: «А Лейтенант Лупашин опять пьян. Кто говорит? Да как обычно — честный советский матрос».

Только успел Малахов повесить телефонную трубку, как по громкоговорящей связи прошла команда:

«Лейтенанту Лупашину, срочно прибыть в каюту старшего помощника командира корабля!»

— С мылом, — хохотнул Малахов.

— Ну всё на полчаса летёха будет занят. Пошли, Лёха, проведаем его каюту. У него в сейфе должен быть спирт.

— Вопрос конечно не мешало бы провентилировать, но мы ведь не в парламенте, а потому пошли.

Двухместная каюта лейтенанта Лупашина разительно отличалась от каюты Полянина. Две койки, два рундука, стол, умывальник, пара баночек и стоящий на столе небольшой сейф.

— Откроешь? — показывая на сейф спросил у Лёхи Дигавцова, Вася Бакин.

— Ногтём, — успокоил его Лёха и вставив отмычку в простенький замок, так же быстро открыл этот допотопный сейф, как до этого и входные двери каюты.

В сейфе валялся пистолет в кобуре, папка с бумагами и стоял почти полный трёхлитровый бутылёк со спиртом. Спирт тут же перелили в грелку, а в бутылёк налили воды. Пистолет не тронули, только забрали патроны. «Чтобы не застрелился спьяну ушатый». После чего покинули каюту.

Пока они проделывали свой фокус, начало темнеть. Пора было идти в город. В шхере годки переоделись в гражданскую одежду и, взяв с собой грелку со спиртом, вышли на верхнюю палубу. У трапа стоял дежурный мичман и вахтенный матрос. Надо было искать другой путь схода с корабля. Недолго думая они спустились по швартовочным концам и по стенке подошли к КПП на котором дежурили их годки с ПМ-9 старшина первой статьи Вася Батюсь и стармос одессит Толик Лосев. Отлив им чекушку спирта, братва с «Березины», покинула пределы воинской части и неторопливо поднимаясь по крутому склону, пошла в город.

4