По секрету с того свету

По секрету с того свету

Эпиграф: "Трупами не рождаются, трупами - становятся",

ПО СЕКРЕТУ С ТОГО СВЕТУ...

(из цикла "Смерть - дело житейское")

ЧАСТЬ 1.

Если Вы думаете, что я - это я, то Вы глубоко заблуждаетесь.

Мне бы самому этого хотелось, но, увы... Нет, в каком-то смысле это безусловно я, но, по правде говоря, я - мертв. Не то, чтобы "духовно", как пишут теперь в дешевых религиозных буклетах, а напротив, самым, что ни на есть прямым, физическим образом. И, надо сказать, сейчас меня это нисколько не смущает. В жизни, в конце концов, бывает всякое. "Ничего невозможного нет...". Раз все сложилось именно так - значит, это кому-нибудь нужно. Вопрос только в том, кому? Кроме того, в этом состоянии, как оказалось, тоже есть свои, довольно приятные для меня минуты. Однако, сразу скажу, что, будучи собой, я бы ни за что на свете не делал бы некоторых вещей. Впрочем, что поделаешь - всем нам приходится иногда делать что-то, совсем не приходящееся по тебе по душе. Но душа - душой. А на деле, как говорится, душа - предполагает, а обстоятельства, то бишь тело - располагают. И я тому - лишнее подтверждение. Ладно, расскажу-ка лучше обо всем по порядку...

Вообще-то я - Новиков Георгий Иванович, учитель младших клас­сов начальной школы. И был им довольно долгое время, а в принципе - почти всю свою сознательную жизнь. Призвание, наверное, такое - люблю, понимаете детей, люблю историю, люблю рассказывать первым о второй, И дети меня тоже любят, по крайней мере - любили. Без ложной скромности - хороший из меня преподаватель был. С подходом. Еще жена мне говорила, тебя, Жора, блин, хлебом не корми, дай только на уши кому-то припасть. И гладила меня при этом. Что сказать – любил я, значит, с исторической точки зрения о жизни порассуждать. Завсегда любил. И не только с детьми. Ну а без бутылки тут – никак не разберешься. Внутренний голос пропадает. Тонкое дело, что ни говори – история. Не всегда жена меня, конечно, гладила. Иногда и утюгом случалось. Добрый вообще человек – жена моя, душевный, но рука у нее горячая. Попадешь под нее – на себя пеняй. Попадал бывало… И главное гладит потом меня, обнимает. По доброте сердечной - непутевый мол ты мой, не хотела я… Плачет. А я что? И сам не без греха (в порядке самообороны). Тоже слезу пускаю. Понимаю ведь, дела житейские. Жизнь она такая – денег мало, квартира уже год ремонта требует, сын совсем от рук отбился – на улице с дурной компанией целыми днями пропадает. Так хоть душу отводим, все, как никак, родного человека лупцуешь. Да и так, в шутку больше – ну как все нормальные люди в общем. И ничего, жили. Не в том смысле, что хорошо, как можно хорошо жить, когда нет ничего, а перебивались, значит, кое-как. И то ладно. Зарплату ведь в школе и не платили почти. А не учить я не мог – все равно не умел больше ничего, как следует. Пытался, конечно, что-то найти, пристроится на заработок еще где-то, но – безуспешно. К осени этого года дела пошли уже совсем худо. Я начал понимать. Что больше так – нельзя. Тогда-то я и стал впервые задумываться об ЭТОМ…

Этот день был для меня решающим. В ожидании его я считал часы, минуты, секунды… Все очень просто: 27 ноября я должен был получить в школе зарплату за несколько последних месяцев, но были все основания полагать, что ее вновь не выдадут. Знаете, ведь, как это у нас бывает: обещанного 3 года ждут, а иногда даже это не помогает. Ждать больше я не мог. Мне было чертовски сложно, но я сказал себе: - 27-го – или никогда. Я твердо решил: если не получу зарплату, то сегодня же обчищу портмоне нашего директора, у которого деньжата там водились в достаточном количестве. Правда, я не знал, хватит ли мне смелости и умения в последний момент, но был всерьез настроен осуществить задуманное. Накануне я проследил. Где именно директор прячет свои сбережения. Я отлично понимал, что отступать некуда: впереди либо голодная смерть. Либо тюрьма, либо… В общем, я на надеялся на успех.

Самое поразительное заключается в том, что деньги дали. Причем, втрое больше, чем я рассчитывал. Их вполне хватало, чтобы не только не отдать концы, но и свести. Наконец, концы с концами. Несколько секунд я стоял, как оглушенный. Не веря своему счастью, держа в руках кипу новеньких хрустящих бумажек. Вот он, момент истины! Затем я глубоко вздохнул, поднял глаза к небу и сказал: благодарю тебя, Господи! Никто из моих коллег, находящихся рядом, так и не понял, за что в действительности я благодарил Создателя, но мне самому это было слишком хорошо известно. Как низко я чуть не пал! Слава Богу, что он не допустил подобного позора. Еще никогда в жизни, пожалуй, я не испытывал такого облегчения, и, поэтому, немедленно отправился к матери, чтобы поделиться с ней своим счастьем. Когда я подошел к привычно-приятному матовому надгробию, то… Ах, да, забыл сказать, что мама моя, к сожалению, скончалась более 10 лет тому назад, однако я так любил и продолжал любить ее, что по-прежнему, и в горе и в радости, я обращаюсь прежде всего к ней, в надежде, что там, на небесах. Она слышит и понимает меня, как это было всегда, когда мама была жива. ОНА – самый близкий мне человек… так было и так будет. Я долго разговаривал с мамой, снова и снова восхищаясь прозорливостью провидения, спасшего меня от грехопадения в самый последний момент. В тот день на кладбище было на редкость тихо и солнечно. Тихий приятный ветерок мягко стелился по земле. Могила матери находилась в западном крыле, где всегда было на редкость безлюдно, и, поэтому, я очень удивился, когда помимо щебетания птиц и шуршания листьев услышал вдруг поодаль человеческие голоса. Я поднял голову и уви­дел двух могильщиков, причем один - с лопатой, мирно идущих по сосед­ней аллее и оживленно беседующих между собой. Интересно, что они здесь делают? Наверное, то же, что и обычно. И тут у меня мелькнуло озарение... Какой же я осел, нужно же как-то отблагодарить и маму, моего ангела-хранителя, который, видно совсем недурно печется обо мне на небесах. Я окликнул их. Они подошли и вопросительно устави­лись на меня. Тот, что с лопатой, мне почему-то сразу не понравился, возможно, потому, что он держал ее словно бейсбольную биту или даже хоккейную клюшку. Тем не менее, я вежливо спросил: "Ребята, скажите пожалуйста, Вы не могли бы поухаживать за этим памятником? Тут по­хоронена моя мама. Он немного осыпался" (а вообще-то он осыпался довольно существенно) " и мне хотелось бы привести его в нормальное состояние. Я Вам заплачу." Могильщик без лопаты улыбнулся, а тот, что с лопатой, без видимой причины заржал самым неприличным образом. "Чего ж не могли бы? Возможно все. Деньги при Вас?" – скептически спросил первый. "Да, разумеется" уверенно ответил я, похлопав при этом для наглядности по карману. - "Беретесь?". Могильщики переглянулись. "Подумать надо, дядя," -ответил Лишенный Лопаты, как я уже успел его про себя окрестить (хотя на рыцаря он был совершенно не похож). Вдруг его лицо наполнилось невыразимым ужасом, он выпучил глаза куда-то за мою спину и испуганно завопил: