Почему так страшно простить

Почему так страшно простить

Почему так страшно простить?

Хотя не уверен, что «страшно» – правильное слово. Обидно простить. Ведь так  несправедливо. Человек причинил тебе боль, такую сильную, что все внутри разорвал. Оторвал себя от тебя с кровью, не думая в тот момент, какую причиняет боль. Он вырваться хотел – из отживших отношений, словно из плена, из тюрьмы какой-то. А ведь была не тюрьма. Любовь была, забота, желание все исправить, починить.

Ранил тебя человек и ушел. Убежал. Только не уходит совсем, бродит где-то рядом. Пытается быть другом, потому что то, что было вместе прожито хорошего, то, что было счастливого, никуда не делось – оба это помнят. Когда-то близкий человек находит тысячи поводов, чтобы оказаться рядом, словно отрезанный сиамский близнец, которому достался более жизнеспособный кусок от вашего когда-то общего тела. Хочет как-то нелепо, криво заботиться, сделать как лучше.

И никак ему не объяснить, что это больно. Невыносимо. Что смотреть на него – больно. Слышать голос – больно. Принимать помощь – невозможно. Потому что он для тебя надолго в свое предательство как в наждачку завернут, и любое прикосновение ранит до крови.

А твой близкий человек, твоя любимая, выглядит такой… нераненой, такой целостной без тебя. Словно от нее и не отрезали одним куском то, что было у вас вдвоем и на двоих. Ты все надеешься, что вина или стыд причинят ей боль и ты хоть немного будешь отомщен. А она смотрит, улыбается и не чувствует ни стыда, ни вины, потому что какая вина, если она просто пыталась выжить, сбежать из тюрьмы. Ей очень жаль, что, спасаясь, она ранила охранника, который был к ней добр.

Беглец почувствовал свободу, раны его закрылись, и он возвращается к знакомым стенам тюрьмы, чтобы снова дружить с охранником, но на этот раз как пара свободных людей. И никак не может понять, эгоистичная тварь, почему это невозможно.

Видишь, что тому, кто был так дорог, был частью тебя, и правда так лучше, без тебя… и изо всех сил отгоняешь эту мысль. Думаешь: почему, с какой стати ему должно быть лучше за твой счет? С чего ты должен его простить?

Простить – значит, признать, что была тюрьма. Что ты смотрел, как мучается рядом с тобой любимый человек – и не отпускал, держал, пытал своей любовью. Простить –  значит, снять маску жертвы, брошенного, обиженного и признать, что в том, что случилось, виноваты двое.

Это твое право – чувствовать боль разрыва. Это естественно – страдать, переживать, когда то, что долго было частью тебя, утрачено, потеряно навсегда. Недостижимо больше в той форме, в которой ты нарисовал себе в мечтах. Больно понимать, что твоя мечта за другого превратилась для него в камеру пыток, в которой мучитель и режет, и вытирает слезы, и наклеивает пластыри и бинтует. Этим мучителем был ты сам.

Твое естественное право огрызаться на того, кто лезет к открытой ране. Но не давать ей зажить, постоянно возвращаясь к мыслям о том, как плохо с тобой поступили, как жестоко, несправедливо, как предали, растоптали твою любовь, постоянно воскрешать ощущение обиды и нестерпимой боли – не право, а желание. Потребность.

Так зачем ты это делаешь? Зачем я это делаю? Зачем не даю себе простить, а своей обиде – зажить? Чтобы было, чем питать злость, потому что стоит перестать питать ее – и все, простишь. А это – несправедливо, что он за твою боль так и не наказан.

Потому что, если простить, приходит мысль о том, что, быть может, все правильно сейчас. Правильно, что вы порознь. Потому что если любовь закончилась в чьем-то сердце, ее туда обратно не запихаешь, как ни старайся. Кажется, это конец, эта боль никогда не кончится, потому что любви нет, любовь умерла. А там, где нет любви, больше ничего нет. Никаких связей, никаких отношений. Нет любви – все, аллес.

Причем не всякая любовь, а конкретная – между мужчиной и женщиной. Эрос.

Ты запер любимого человека в тюрьму за смерть Эроса, потому что решил, что без этой самой стрелы в сердце человек непременно уйдет.

И он ушел. А потом вернулся, но не как возлюбленный, а как близкий. С которым и общего много, и разговаривать можно часами о чем угодно, и гулять, и делать что-то сообща. Который помнит все хорошее между вами и с радостью забыл плохое, потому что все, нет тюрьмы, осталась позади, ведь ты простил ему смерть Эроса.

А кроме Эроса есть еще сотни оттенков любви (а не серого, серый – это все о том, же, о разделении сердец на кабинки М и Ж). Есть любовь друга, сестры или брата, матери или отца, любовь поклонника твоего таланта, музы или помощника. Каждая такая любовь – это счастье. Счастье быть рядом, отдавать и принимать.

Но нет, такая не подойдет. Простить – это принять вместо яблока, которого так хочется, протянутую от души грушу, или персик, или гроздь винограда.

«Я хочу яблоко! Нет яблока – не о чем мне с тобой говорить!»

А у него или у нее нет яблока. Просто нет. И взять неоткуда.

Простить – это позволить угостить себя грушей, персиком, виноградом и сотней других фруктов, поняв, что твое яблоко – просто у кого-то другого. Настанет день, все сложится, и кто-то протянет тебе то самое яблоко. А у нее/него – просто нет.

Простить – это понять, как долго твою любимый человек искал это яблоко, мучил себя, что не может тебе его дать, как он бредил этим яблоком, читал книжки по психологии и пытался разобраться, почему нет и откуда достать, и готов был уже кусками от себя отрезать, лишь бы добыть тебе хоть что-то, похожее на яблоко. Просто потому что других фруктов для тебя у него вагон. Ненужных. Неподходящих.

Он хочет заботиться, быть близким, любить, но по-другому.

И неразгруженные вагоны начинают пахнуть гнилью, ненужной любовью, которая «не подходит». Он сидит, запертый в одном из этих вагонов, а ты бьешь его и ранишь, когда он пытается выбраться, потом утешаешь, смазываешь раны и запихиваешь обратно в вагон. «Нет яблок? Сиди, пока не найдутся».