Почему ты решил меня пощадить?

Почему ты решил меня пощадить?

      Фука маялась от безделья, раскачиваясь в деревянном кресле у камина. Ночи стояли нынче холодные и промозглые, а в лесной лачуге Цезаря не было других средств отопления. Соу как-то старался тут навести уют, за что получил от хозяина избушки нагоняй, поэтому голые стены и извечный бардак стали постоянными предметами интерьера. Фука и не жаловалась: она была неприхотлива, ведь главное — наличие крыши над головой, а с любимым даже в шалаше жизнь в радость. Однако время от времени девушка то тут, то там немного прибиралась на пару с Соу, и совместными усилиями им удалось уберечь домик от зарастания грязью.
      Цезарь тем временем вальяжно развалился на диване у противоположной стены и что-то опять стругал из дерева. Стружки, разумеется, летели на пол, но волк не обращал на это никакого внимания, так как привык к тому, что на следующий день они чудесным образом (не без помощи Соу) исчезнут.
      Фуке нравилось наблюдать, как он занимается любимым делом. В такие моменты он походил на увлеченного мальчишку, а не на грозного хищника. Его защитная маска спадала, раскрывая перед Фукой абсолютно новую его сторону, такую прекрасную и невинную. Девушка была уверена, что видит настоящего Цезаря, а не все то напускное, которое он показывал в городе главам мафиозных семей.
      А ведь раньше все было совсем не так…
      Она помнила. Так ясно, будто бы это все произошло только вчера.
      Холодный каменный пол, пустая голова, в которой не было ни единой мысли. Фука не знала, кто она, не могла вспомнить собственного имени.
      Зато она увидела его. Он стоял прямо перед ней, такой высокий, красивый, но опасный. Единственное, что тогда услышала Фука в свой адрес, было: «Ты мой трофей».
И она побежала. Так быстро, как только позволяли силы. А в голове эхом разносилось: «Я не хочу умирать».
      Таковы были их роли, прописанные когда-то давно незаурядным писателем-сказочником, который хотел разрушить свой добрый и светлый мир, позабыв про свое истинное назначение. Однако он не учел самого главного.
      Как только творец отвлекался, его мир начинал жить своей жизнью. В отличие от создателя, его творения не забывали своей истинной сущности, и развивались по сказочным законам.
      Наверное, именно поэтому, Цезарь и Фука…
      — Цезарь, — Фука отвлекается от своих мыслей и обращается к любимому. — Почему тогда ты решил меня пощадить?
      Цезарь в ответ лишь что-то неразборчиво бурчит, не поднимая взгляда и не отвлекаясь от своей работы. Но Фука не отступает и, поднимаясь с кресла, подходит к Цезарю, устраивается сверху него на диване. Цезарь теплее любой печки. Теплее даже огня в камине. Фука пододвигается ближе к его лицу, и парню приходится отложить в сторону недоделанную деревянную фигурку.
      — Ну, чего тебе? — немного недовольно бормочет он, но все все же обнимает девушку, прижимая ее к себе сильнее. Бедняжка дрожит от холода.
      — Ты слышал вопрос, — Фука отстраняется и смотрит Цезарю прямо в глаза. Она не собирается сдаваться.
      — Ты и так прекрасно знаешь, что Хамельн…
      — Нет, не Хамельн, — девушка качает головой. — Не Хамельн…
      Цезарь обреченно вздыхает. Ему не хочется отвечать на этот вопрос. Он примерно знал, что ожидает услышать от него Фука, но говорить такие вещи отнюдь не в стиле Цезаря. Цезарь — хищник, зверь. Ему не свойственны сантименты.
      Однако он прекрасно знает свою девушку.
      — Когда я тебя впервые увидел, я знал, кто ты, — неторопливо начал Цезарь, растягивая слова и делая паузы, будто бы размышляя. Хотя на самом деле боролся со смущением. — У меня была установка, а ты своими действиями ее только подтверждала.
      — Я убегала.
      — Да, — Цезарь кивнул. — Но все пошло наперекосяк, когда ты начала себя вести… Не по сценарию.
      — Я навещала тебя по воскресениям, в день перемирия.
      — Совсем не боялась. Просто приходила поболтать. И я не смел тебя тронуть, иначе бы тут же прибежали твои дружки-мафиози и сделали из меня чучело.
      — Не сделали бы, им хватает одного, — улыбается Фука, вспоминая Кирие.
      — Ты меня вообще слушаешь? — злится Цезарь. Кажется, она совсем не понимает, как ему сейчас непросто.
      Фука примирительно чмокает его в щёку, и взгляд волка смягчается. Он продолжает:
      — Тогда я почувствовал, что моя роль, как хищника, бессмысленна. Моя добыча перестала быть оной. И мне, чтобы не исчезнуть, пришлось измениться.
      — Я и не знала, что тебя навещали подобные мысли, — девушка закусывает губу. Она о таком и не думала. Просто делала так, как ей подсказывало сердце, что правильно.
      — Ты вообще что-нибудь знаешь? — хмыкает Цезарь, за что получает легкую оплеуху от Фуки. — Молчу-молчу.
      Девушка улыбается. Вот оно, значит, как.
      Волк-одиночка, он пустил ее в свой мирок, просто потому что она не побоялась подступиться. А это именно то, что нужно было Цезарю.
      Он в течение всей своей жизни искал свободы: ушел из города в лес, то и дело восставал против контролирующих город семей. Но всегда ударялся о рамки, говорящие ему, что он хищник, и что в его сердце нет места светлым и невинным чувствам. И Фука была первой, кто пересек эти рамки, поэтому Цезарь и пошел за ней…
      Такие странные отношения, далекие от чистой романтики. Они были хищником и жертвой, но нашли в себе силы воспротивиться воле творца и пойти своей дорогой.
      — А что мы будем делать, если кто-то вновь захочет управлять нашими судьбами? — девушка отводит взгляд и смотрит на огонь в камине. Тени от пламени угрожающе пляшут по пустому деревянному креслу-качалке. Фука моргает, отгоняя наваждение.
      — Пусть только попробует, — Цезарь тянет девушку к себе. Теперь, когда она рядом, ему наконец-то спокойно.
      Пропало то бунтарство, с которым он организовывал каждый новый поход на город. Теперь у него есть дела поважнее.
      Цезарь берет снова в руки незаконченную деревянную фигурку. Фука еще не знает, что это — подарок ей на день рождения.