Почтовый ящик

Почтовый ящик

 Покосившаяся калитка так заросла одичавшей малиной, что вряд ли можно было ее открыть. Ее и не открывал никто. Все, чтобы зайти во двор, пользовались воротами, отворяли одну створку и заходили. Никому не приходило в голову мало-мальски привести в порядок запущенный двор Стекловых - ни Гарьке с Женькой, ни вечно занятой Лене, а уж бабе Ане и подавно оно было ни к чему.

   Рядом с калиткой, прикрученный к штакетнику толстой проволокой, висел почтовый ящик. Всегда висел, сколько Гарька его помнил. Только теперь к нему тоже было не подойти - из-за малины. Да он и не нужен был, этот ящик. Много лет уже не бросали в него ни писем, ни газет. Кто сейчас их пишет, письма эти? Есть телефон, можно позвонить. А газеты и журналы они покупали на почте. Или Лена из города привозила. А если что-нибудь им все-таки пришлют, то почтальонка тетя Марина зайдет во двор и положит это "что-нибудь" на крыльцо.

   Гарька глазам своим не верил, но готов был поклясться, что в почтовом ящике лежало письмо. Сквозь волнистые прорези в рыжей от ржавчины стенке ящика проглядывала белая бумага.

   Странно. С чего бы это тетя Марина полезла сквозь колючую малину? И ему, Гарьке, так или иначе, придется лезть - надо же посмотреть, что там... Он так и сделал, не откладывая. Откинул металлическую крышку - она скрипнула, и на руки насыпалась рыжая труха. И выскользнул белый конверт.

   Письмо было адресовано Стеклову Игорю. То есть, ему, Гарьке. И написал его, судя по подписи, Женька. Брат. И почерк вроде его. Как это понимать?..

   Гарька разглядел дату на штемпеле - когда отправлено. Получается, что три дня назад. Штемпель городской. Но это же полная ерунда. Три дня назад оба они, и Женька и Гарька, были тут, в Степановке. Да и с какой стати Женька стал бы писать ему письма?

   Только Лена могла это письмо отправить. Но почему тогда оно - от Женьки?..

   Гарька разорвал конверт и вытащил письмо - целый тетрадный лист, исписанный мелким почерком. Ничего себе. Брат, вообще-то, писать не любит. Пошутить решил? Так и есть, наверное. А Лена, значит, подыграла, отправила!

   Они раньше так делали, с папой. Писали друг другу письма. Они оба были как будто капитаны кораблей, и писали друг другу про то, как найти клад на далеком-далеком острове. И грусть уколола на мгновение - оттого, что брат и Лена решили поиграть с ним так, как когда-то это делал папа. Но только на мгновение.

   Гарька широко улыбнулся, и стал читать. И еще несколько секунд он продолжал улыбаться, хотя уже ясно было, что улыбаться тут нечему.

   Потом он сел прямо на землю и перечитал еще раз. Нет. Женька не стал бы так шутить. А Лена - и подавно...

   -Ох, сиротинушки! - вздохнула баба Аня, добавляя каждому каши на молоке. - Вон, оба - кожа да кости, в чем душа держится!

   Баба Аня - соседка. За ними, за Гарькой и Женькой, она вроде как присматривала. Больше за Гарькой, конечно.

   -Зато кости крепкие. И вообще, бабань, это у нас конституция такая, - привычно возразил Женька.

   Бабу Аню удобно было величать бабаней - тут и имя, и, с другой стороны, ласковое прозвище. И пшенную кашу на молоке она варила удивительно вкусно. Поди-ка заставь братьев Стекловых есть молочную кашу! А эту - ели.

   Только бы еще она, баба Аня, перестала вздыхать и охать! Но она не переставала.

   -Тоже мне, кости... Конституция... Кости - они и есть кости! Впрочем, папаня ваш, царство ему небесное, тоже худощавый был, а крепкий. Все равно не дело - взвалили двоих детей на девку незамужнюю. За ней самой пригляд нужен. Сколько ей, Ленке - двадцать пять?

   -Какие же мы дети, бабань? - опять встрял Женька. - Мы уже, гляди, какие взрослые!

   Женьке стукнуло восемнадцать. Совершеннолетний уже.

   -Ну, ты-то ладно еще, - баба Аня махнула рукой и принялась споро собирать посуду. - Хотя, что это за возраст - дурь пока одна. А вот этот-то - дите дитем, как ни крути!

   Ну, да. Гарьке было только десять.

   -И как же можно-то, помереть, и детей оставить. Это по-людски разве... - бормотала баба Аня из-за стенки, тихо совсем, но они хорошо слышали.

   Получалось, что родители виноваты, не должны были умирать. Правильно, не должны. Нельзя им было уезжать из дома тогда, ранним воскресным утром, чтобы столкнуться с тем проклятым самосвалом! Но ведь не виноваты же они...

   Да какая теперь разница?!

   -Ленка-то, небось, поздно домой приходит? Кем, говоришь, ее назначили? А, милый? - спросила бабаня громко.

   -Менеджером, - в который раз ответил Гарька.

   -Значит, она теперь начальник? Или как?..

   Гарька пожал плечами.

   -Все равно, целый день ее, небось, дома нет. Девка она шебутная, я знаю, а тут - дите. Может, и правда, в интернат хорошо бы? Там все ж пригляд какой-никакой, и накормят вовремя...

   -Бабань, не надо интернат! - внушительно сказал брат, вылезая из-за стола и между делом щелкая Гарьку по затылку. - Все у нас путем, бабань. Решили ведь уже. И с Леной все хорошо.

   В другой раз Гарька, извернувшись, непременно дал бы Женьке сдачи - за этот щелчок по затылку. А сейчас нет, не хочется. Может быть, потому не хочется, что брат вот так сказал сейчас: "Не надо интернат!"

   И еще то письмо...

   -Да, такая была оторва-девка, а ведь не сдала дите в казенный дом. Молодец. Что в нем хорошего, в казенном-то? И в Америку в эту не поехала. Может, и к лучшему - целее будет. Тоже боязно, одной-то, в Америку! Ну, а дите воспитать - что ж, мир не без добрых людей. Раз такая судьба выпала - что ж...