Под крылом у Ворона

Под крылом у Ворона

Глава 1
Hangman's Joke

А дождь все никак не прекращается…

Он барабанит по крыше и окнам уже битый час; его полупрозрачные слезы, оседающие на стекле, превращают вид на соседний дом в неразборчивую серую мозаику. Впрочем, чего она там не видела, за этим окном?.. Ведь там никогда ничего не меняется. Всегда одна и та же полная несправедливости жизнь, всегда один и тот же загнивающий город, всегда одни и те же равнодушные люди, заведенные, словно роботы, меряющие шагами бесцветные улицы, испещренные дороги и залитые лужами дворы. Старший брат не понаслышке знает, насколько те дворы бывают опасны, и он неоднократно предупреждал об этом свою непутевую сестру, но ей никто не указ, она и без того лучше всех вникла в этот мир. По крайней мере, так она всегда считала.

Ванная заперта на защелку, хотя в этом нет никакой нужды, ведь в квартире, кроме неё, больше никто не живет. Она добилась того, чего хотела, – одиночества. Но с ней до сих пор остались её старые привычки, и запираться в ванной – одна из них. Вот взломают сюда дверь через несколько дней и увидят её во всей красе. Хотя к тому времени она уже скорее всего потихоньку начнет разлагаться и пованивать. Так что любоваться будет нечем.

Прижавшись спиной к белому кафелю с желтыми разводами, Мия Дрейвен сидит на полу, царапая острием лезвия плитку возле себя. Раздается раздражающий слух скрежет, бьющий по нервам и сводящий с ума покалеченную психику, но она сегодня одна из той массы людей, которым все равно, которым ни до чего нет дела. Сжимая зубы до боли, зажмуривая глаза, она думает лишь о завтрашнем дне. О дне, которого уже не увидит. Невольно задается вопросом: а каким же он будет без неё?

Откидывая голову назад, она начинает представлять: завтра её брат и его невеста обзаведутся общей фамилией, а затем Шелли напомнит, что для полного счастья рядом не хватает взбалмошной золовки; Эрик вряд ли согласится с ней, хотя обычно во всем соглашается. Потом она все же уговорит его сделать первый шаг, и они приедут сюда, влетят в ванную оба встревоженные и напуганные, взглянут с ужасом на залитое кровью полусидящее тело. Начнут предпринимать жалкие попытки спасти то, что спасти уже невозможно.

Мия подбирает с пола раскрытый конверт с алой ленточкой. В нем приглашение, написанное рукой Шелли. Подчерк у неё красивый, изящный. Эрик доверил ей подписывать все приглашения самой, потому что точно знал, что его руки для этого совсем не годятся. Он привык писать небрежно, делать помарки, черкать и вообще мало заботиться о красоте написанного. Его всегда куда больше волновала красота звучания. Он ведь музыкант. И если покопаться среди его черновиков с песнями и нотами, то можно запросто распознать становление нового языка, который придется очень долго и кропотливо расшифровывать.

Слезы покатились по её щекам, стоило на мгновение представить лицо брата. А ведь она так хотела подарить ему на свадьбу нечто более приятное, чем собственный труп. Но все испортил их последний скандал. Два извечных противника – вот кем они были. И только бедная Шелли крутилась между ними, как между двух огней, стараясь сгладить все острые углы, привести их обоих к компромиссу, вправить обоим мозги, но уж куда ей справиться с двумя упрямцами. Мия решила, что своим уходом только облегчит ей жизнь. А Эрик скорее всего будет каждый день испытывать безмерное чувство вины. Именно для этого она написала ему предсмертную записку, что валялась неподалеку, под раковиной. Он все прочтет и поймет её, поймет, что он последний виновен в том, что вот-вот должно произойти.

Мия стирает с щек непрошенные слезы, крепче стискивает лезвие двумя пальцами и подносит острие к беззащитным, едва различимо пульсирующим венам на левом запястье. Однако сделать последнее в своей жизни резкое движение ей что-то мешает. В какой-то момент девушка начинает задыхаться. Боже, как же это страшно – умирать. Нет… Она ведь готовилась к этому! Ничего сложного в том, чтобы просто царапнуть себе руку и тихо уснуть навсегда. Но не получается. Не хватает духу. И тишина давит… Эрик говорил, что тишина иногда полезна: она позволяет поговорить с самим собой и услышать себя. Но что, если ей, Мии, совсем нечего себе сказать? Значит, прямо сейчас тишина – точно её враг.

Мия встает и на коленях подползает к окну, приподнимая его и впуская в помещение глоток свежего воздуха. Следом за ним сюда врывается песнь бесконечного дождя, завывание далеких полицейских сирен, плеск дворовой лужи, по которой только что проехало торопливое такси, мяуканье кошек Миссис Мэйсон. И куда ей только целых семь штук? Мия улыбнулась краешком губ, когда маленькое светлое воспоминание, которых в её жизни не так уж и много, ясно отобразилось в больном сознании: они с Эриком любили иногда захаживать к Миссис Мэйсон в гости, пить чай и тискать её котов. Она разводила у себя целое семейство. Одного из родившихся котят Эрик забрал с собой – захотел сделать подарок для Шелли. Габриэль до сих пор у них живет и, кажется, даже слишком счастлив для простой кошки. Мия порой ему завидовала. Как много любви и ласки достается этому пушистому чуду.

Но это осталось в прошлом… И почему только лезет в голову? Видать, правду говорят, что в самый последний момент перед глазами проносится вся жизнь. И проносится, определенно, лучшая её часть. Мия, вдоволь надышавшись, возвращается на место, которое определила себе, как точку невозврата. Она протягивает ноги и снова берется за лезвие. Так-то лучше. Шум Детройта станет её колыбельной.

Поднося лезвие к венам в очередной раз, Мия невольно засматривается на ворона, наколотого на её правом запястье. Расправив черные крылья, он несется вниз по руке, стремясь домчаться до ладони и раствориться на пальцах. Она сделала эту татуировку года два назад. Эрик тогда её отругал, что не посоветовалась, что тату портит кожу, даже такое маленькое. Правда, потом извинился, признал, что из-за такой мелочи не стоило горячиться, снова напомнил, что лишь пытается о ней заботиться. Занудство – это тоже способ заботы.