Подбор персонала в мире оборотней, или Hr нигде не пропадет

Глава 2

— Дохлая?

— Не, живая… Вроде…

— Но не наша.

— Не, не наша…

— А чья? Откуда тут?

— Не знаю… Валх смотрел, нет следов вообще. Непонятно, откуда пришла, словно с неба упала.

— Он просто без нюха, Валх твой, вот и все! Не может такого быть, чтоб с неба! Она же не из летучих!

— Не… Явно не из них.

— А может, из них?

— Пахнет по-другому…

— Тебе-то откуда знать? Ты их не видал никогда!

— Видал! Видал!

— Врешь!

— Сам! Сам ты врешь! Врун ты, вот кто!

— Ах ты…

— Да хватит вам! Вон, уже моргает!

Детский голос с легкими командными нотками мгновенно прекращает непонятную возню, которую я слышу, но пока еще не вижу.

Моргаю.

— Давай ее по щекам вдарим! У меня мама так батьку в себя приводила!

— Не надо… — поспешно хриплю я, мучительно пытясь проморгаться и ощущая, как в голове гудит, словно ветер в пустой кастрюле. Противно и протяжно.

— О! — радуется все тот же детский голос, который, судя по всему, тут, в стайке мелких ребятишек, за вожака, — говорит! Эй, ты кто? Откуда тут?

Глаза слезятся, но я усиленно пытаюсь хоть что-то увидеть, кроме яркого не по-зимнему совершенно солнца, бьющего прямо в лицо.

Очень странные ощущения, учитывая, что последнее, что помнится — холодная питерская хмарь и серое мерзкое небо… Ах, да! Еще адский грохот по крыше моей малолитражечки! Осознание прошибает холодом по коже: это же меня, наверно, покалечило! Зимы в Питере непредсказуемые и мерзкие, а снег с крыш падает регулярно, и так же регулярно, каждую проклятую зиму, кого-то этим снегом убивает… Похоже, мне на крышу серьезный такой кусок льда свалился! Пробил машину и по голове долбанул! Да так, что сознание выбило! И теперь я в палате… В больнице.

Но откуда тут дети?

И почему мне так тепло? Слишком тепло как-то… Так не бывает от мягкого одеяла или в нагретой отоплением до жары комнате. Нет, это сродни южным ощущениям, когда лежишь на пляже, а тебя лижет мягкое, нежное солнышко, целует щеки, бледный живот и цыплячьи от постоянного питерского холода бедра…

— Эй! Давай не умирай! — мне прилетает по щеке, причем, ощутимо так, по-взрослому!

Похоже, один из ребятишек решил-таки применить на практике наблюдаемые у матери методы реанимирования.

И, надо сказать, они работают!

Потому что прихожу я в себя мгновенно. Из глаз летят искры, а тело само собой принимает вертикальное положение.

Правда, голова на это отвечает резкой жесткой болью, и я, охнув и выругавшись сквозь зубы, сжимаю виски ладонями.

— А чего это она сказала сейчас? — тут же интересуется любопытный детский голос, и я, придя в себя и осознав, что тут все же дети, поспешно замолкаю.

Конечно, современных школьников мало чем удивишь в плане мата, это, скорее, они меня поучат новым выражениям, но все равно неправильно…

— У нее голова болит, — авторитетно заявляет еще кто-то из детей, — Ты сильно ее приложил, Варуш. Сейчас…

— И ничего не сильно… — смущенно бормочет тот, кто, судя по всему, проводил только что реанимацию моего несчастного организма, — чуток совсем…

А дальше я не слышу ничего, потому что на голову мою ложатся прохладные ладошки, принося с собой невероятный, сладостный покой и облегчение.

Это настолько нереально, что я сначала даже не понимаю, что происходит, просто тупо моргаю, пытаясь вдохнуть и выдохнуть ставший тяжелым воздух.

В глазах проясняется, причем, как-то сразу, резко.

И настолько, что очень четко вижу место, где нахожусь, и людей рядом с собой.

И первое , и второе вызывает оторопь.

Потому что я сижу сейчас на земле, на зеленой травке, а прямо впереди — блещет под ласковым солнцем гладь реки. И ветерок, легкий такой, летний…

Рядом сидят и смотрят на меня, раскрыв рты, детишки, пятеро, все примерно одного возраста, от семи до десяти-одиннадцати лет. И еще крутятся тут же двое серых толстолапых щенят, взволнованно тычущихся влажными носами то в мои ноги, то в спину. Дети одеты очень просто, я бы сказала, бедно. Как-то слишком бедно даже для деревенских. Никаких ярких принтов на футболках, шорт… Да и футболок-то у них нет… Странного, допотопного вида дерюжки, добела выцветшие на солнце… А сами дети — обычные, симпатичные и веселые, замурзанные до невозможности, загорелые и улыбчивые.

Они смотрят на меня с любопытством, не пугаясь, скорее, удивленно.

— Легче? — серьезно спрашивает меня сидящая ближе всех девочка, светленькая, с длинными, небрежно заплетенными в косу волосами. Она мягко касается моего лба, затем убирает ладошку, и я непроизвольно тянусь следом, словно не желая терять блаженную прохладу.

Это она, похоже, помогла мне… Просто прикоснувшись? Погладив по лбу?

Черт… Подумаю об этом после.

Непонятные способности девочки — явно не первостепенный вопрос, на который мне необходимо получить ответ.

— Да, — киваю я, слышу свой хриплый больной голос, кашляю, мучительно и долго.

— Варуш, дай воды ей, — командует та же девочка, шорох, удаляющийся и приближающийся топоток, и через пару минут мне в губы тычется что-то мягкое.

Машинально открываю рот и пью, пью, пью с наслаждением чистую, свежую воду, даже не задумываясь, из чего я ее пью, и откуда тут, у детей в сельской местности, эта вода.

Только спустя какое-то время, когда вода уже заканчивается, понимаю, что принесли мне ее в листе лопуха, большущем, сложенном кульком.

— Спасибо… — голос мой звучит уже куда лучше, да и мозги понемногу начинают работать, подкидывая вопросы, на которые пока что нет ответов.

— Где я? Больница рядом?

— Чего? — дети, как по команде, открывают рты, становясь похожими на забавных галчат. Их серые питомцы тоже садятся на пушистые задики и смотрят на меня, словно копируя своих хозяев.

У одного из песиков оба ушка, мохнатые сверх меры, смешно насторожены, а носик взволнованно подрагивает. Почему-то это невероятно умиляет.