Подвигов время грядет

2. Воин и менестрель

           В истертом временем, но ещё вполне способным выстоять не одну ночную гулянку придорожном трактире менестреля чуть было не спустили с крыльца. Он, совсем молодой и невысокий, с длинной светлой косой за плечами, прижимал свою гитару к груди и изо всех сил старался отвечать на ругань, которой его обложили, культурно и в рамках приличий.
- Тоже мне, ценители! Это великое искусство, а вы!..
           Музыкант, несмотря ни на что, не выглядел беспомощным и напуганным, скорее, ему было обидно за саму идею - да за собственный гонорар.
           Пальцы с обкусанными ногтями сложились в неприличный жест, который тут же был продемонстрирован обидчикам.
- И песни твои такие же! - гаркнули из трактира.
           Менестрель только снисходительно фыркнул, мол, где уж вам, дремучим, понять.
- А мне вот песня понравилась, - спокойно проговорил чей-то голос совсем над его головой, и кто-то мягко спрыгнул на землю.
           Менестрель вскинул глаза: на дорогу рядом с ним только что спрыгнул всадник из седла впечатляюще красивой лошади. И всадник этот, несмотря на серьезный тон, едва ли не смеялся.
           Новехонькое седло, дорогая, но неброская и лишь слегка запыленная одежда, драгоценный камень в рукояти притороченного сбоку меча... (Менестрель мигом прочитал все, что могла сообщить внешность путника — и был уверен, что обидевший его народ тоже). Да и лицо его было музыканту смутно знакомо. Кто же это, где же он его видел?..
- Аскольд! Аскольд Витт!
           Тот расплылся в улыбке, пусть и немного удивленной. Обвел взглядом гитару и нехитрые пожитки странствующего менестреля...
- Осверин! - щелкнул он вдруг пальцами, выдернув из памяти нужное имя. - Теперь-то я тебя вспомнил. Что, трактирная публика не так благосклонна к тебе, как та, из замков?
- С необразованным сбродом всегда было та-а-а-ак сложно, - подчеркнуто театрально вздохнул тот, - недостаток чувства прекрасного, я полагаю, виноват во всем. Им лишь бы похабень какую слушать днями напролет, честное слово!
- А что спел ты? - Аскольд вопросительно вскинул бровь.
- О!.. Балладу о королеве цветов и торжестве доброты и сердечности. Возможно, и правда слегка перегнул...
- Ну, кто знает, вдруг о твоей королеве цветов и частушки какие есть, а?
           Повисла короткая пауза, парни переглянулись - и вдруг хором расхохотались. А пялившиеся на них завсегдатаи заведения почли за лучшее уткнуться в свои кружки и не выпендриваться: ну, мало ли, а? Отсмеявшись, Осверин вполголоса сказал что-то старому знакомому, кивнув на своих обидчиков, и тот фыркнул, а на открытом лице его проскользнула тень хищной ухмылки.

           Так, за беседой, то и дело разбавляемой смехом, менестрель, воин и шагающая за ним лошадь ушли дальше по дороге, канув в ее пропыленные, ветром и солнцем пропитанные объятия. Больше их не видели здесь — по крайней мере, такими, какими они были в тот ясный день; и не узнавали.

           Спохватился Осверин несколькими минутами позже, окончательно отсмеявшись, вернув себе ясность мыслей и отряхнув руки от налипшего на них мусора.

- Аскольд! Куда мы вообще идем?

           Младший лорд Витт хмыкнул, видимо, в своей обычной манере.

- Ты имеешь ввиду, куда шел я, пока не повстречался с тобой? - менестрель активно закивал в ответ. - О, я собирался наведаться в столицу, нанести неофициальный личный визит или что-то вроде того. Перекусить, поразвлечься…

- Шороху навести, - Осверин хихикнул. - Понял.

- А ты?

- А я тут работаю, - беззлобно огрызнулся музыкант. - И, сдается мне, в столице, да еще и в компании бравого воина-мечника, дела мои пойдут на лад. Что скажешь?

           Аскольд задумался, вперив взгляд в горизонт. Он был не против напарника, тем более такого — менестрель, бывалый странник, чьи путешествия не были отравлены грузом ответственности или поручениями «особой важности», был бы ему неплохим товарищем в пути. Но не выйдет ли так, что, найдя себе друга, ему будет сложнее оставить эту жизнь и вернуться к прежней, дворцовой и светской, когда придет время?..

           А пока он думал, Осверин терпеливо ждал, молча шагая рядом. Чтобы смотреть Аскольду в лицо, менестрелю приходилось немного запрокидывать голову, и шея начинала ныть — поэтому он скорчил нетерпеливую гримасу напополам с ободряющей улыбкой и дал своей бедной шее отдых.

           Перед внутренним взглядом Аскольда промелькнули натянутые, льстивые улыбки-маски тех, кто почитал себя за высшую знать, и особенно приторные, кокетливые (по их мнению) улыбочки великосветских девушек — и он понял, что уже, в общем-то, давно решился.

- Буду рад твоему обществу, менестрель — улыбнулся он в ответ, и тот просиял. - Только…

           Осверин тут же насторожился:

- Только? Что?

- Только вот отец отпустил меня на четыре года, ни больше ни меньше.

- А прошло уже?

           Аскольд отвел взгляд и ответил без всякой охоты:

- Два месяца. Пролетели, словно их и не было, и вдобавок я ни на минуту не переставал думать о том, что мне придется возвращаться. Вот дьявол!

- ...Вот дьявол! - менестрель вдруг воскликнул это «вот дьявол!» одновременно с ним и, кажется, даже подпрыгнул от нетерпения, - Только два месяца! Да у тебя осталась еще целая прорва времени — если ты, конечно, не отравишь его, тревожась понапрасну.