Поезд во мглу

4 часть

Я хотела приблизиться к ним, прикоснуться к столь родному сердцу созданию, но…

Очнулась от сильного толчка. В ушах звенело, перед глазами плескали темные пятна, а желудок крутило узлом. Кое-как совладав с расползающимися в разные стороны конечностями, которые по ощущениям стали свинцовыми. С усилием воли поднялась на ноги, но не с первого раза. Меня трясло. До ушей донесся знакомый голос, как оказалось, это была Мотря и она с кем-то болтала. Я поначалу ничего не поняла, так как была сосредоточена на внутреннем дискомфорте и проверки целостности организма.

Вскоре до меня дошло что Мотря прильнув в запотевшему стеклу, общается с девочкой. Хотя я запоздало обратила внимание, что у Мотри разбит лоб и залито кровью лицо, она не обращает на это никакого внимания. Все ее переживания заняла эта маленькая незнакомка невесть откуда взявшаяся за окном.

Я не придала никакого значения внезапному появлению юной незнакомки, ну мало ли чей ребенок.

– Впусти меня! Мне холодно! Мне так холодно! – шептала мерным и убаюкивающим тоном девочка.

У нее был такой невинно-трогательный вид, а в ее безгранично больших круглых глазах, собралась вся тоска и обреченность мира. Хотелось погладить по ее светлой растрёпанной головке.

У меня появилось непреодолимое желание выполнить просьбу девочки даже невзирая на боль в конечностях. Ведь она всего-то просит впустить ее погреться, она же ребенок, конечно, на улице ей холодно, мне тоже знакомо это ощущение. Но мне-то помогли, а ей некому.

– Да! Я сейчас-сейчас, милая! Держись солнышко! – страшно выпучив глаза, ответила Мотря, отчаянно дергая неподатливое окно, а оно не открывалось, даже не было за что ухватиться, невозможно чем-то поддеть, тем отсекая всякий шанс спасти сие милое дитя.

Мотря уже ногти сорвала до крови в попытках прорваться к малышке, но без толку.

А девочка, пристально наблюдая за потугами женщины, подошла ближе, не издав ни звука, обхватила крохотными ручками решетку и та стала покрываться ржавчиной.

– Пожалуйста, помогите мне! – увидев меня, взмолилась незнакомка, сделала вид побитого щенка.

А у меня перед глазами встал зверёныш, которого пытались забить камнями, чувство всепоглощающей тоски и жалости защемило сердце холодными тисками. Я стала лихорадочно осматривать купе, но ничего подходящего дабы разбить стекло не нашла, попыталась поднять стол, так он прикручен к полу. Также обстояло с местами для сидения пассажиров. А больше ничего в купе не было. Ощущение стыда отравляло мое существование, а еще укор за беспомощность. Мне казалось, что я могу сделать больше, но не могу понять пока что именно. Осознание ускользало подобно тому туману, что клубился за окном.

– Помогите мне! Мне холодно! И страшно! Там злые люди, они хотят мне навредить! – Надрывно взмолилась малышка и слезинки капали из ее влажных глазок.

– Она там погибнет! Надо помочь! Чего стоишь? Тебе не жалко ребенка? – с укором и вызовом посмотрела на меня Мотря. В ее глазах читалось безумие.

Я чувствовала себя ужасным чудовищем недостойным жить, если малышка погибнет, это осознание вытесняло жалкие сигналы, подаваемые организмом, и голос здравого смысла заглушали мольбы ребенка.

– Нужно бежать к дверям! – осенило наконец-то меня, я досадливо шлепнула себя по лбу.

– Так чего стоишь? Бежим! – гаркнула на меня Мотря.

Я аж вжала голову в плечи, от силы крика этой бабы.

      Мотря грузно топая, пронеслась мимо, создав сильный порыв ветра и толкнув меня плечом, чуть при этом не сломала руку, пришлось сцепить зубы, болезненно прошипев. Но неведомая сила тянула к дверям, впустить ребенка, даже ни взирая на боль, не обращая внимания на помешательство попутчицы.

В моей голове поселился некий пузырь и он стремительно рос, вытесняя все содержимое черепной коробки, грозя в один миг, взорвавшись разнести мою несчастную голову.

Я бежала за Мотрей, но двигалась, будто под водой, так уж медленно переставляла ноги, открыла дверь в купе, направлялась в сторону тамбура. Салон поезда стал еще мрачнее и стены резко сужались.

До моего слуха донеслись отчаянные крики, как будто от кого-то отрывали часть тела. Причем голоса были разные.

Я приковыляла в коридор между купе и тамбуром, мой затуманенный взор увидел гневную толпу. Они призывали военных, которые заблокировали проход, впустить запуганную девочку. На военных были маски, похожие на противогазы, в руках сжимали оружие. Солдаты призывали взбешенных людей к порядку и приказывали разойтись по купе. А люди уже более настойчиво, переходя на угрозы, приказывали впустить ребенка. Но вояки не впечатлялись. Атмосфера царила острая, как колючая проволока.

Меня тоже возмущало поведение этих черствых вояк, точно у них никого нет: ни детей, ни сестер, раз они себя так безразлично ведут. А я вот представила, что на месте той девочки одна из моих сестер и мне тоже захотелось кричать на тупость и холодно кровность этих сволочей в военной форме. Звери – не люди! Гнев клокотал в повреждённом теле, я до хруста сжала руку в кулак и стала кричать на вояк, уподобляясь толпе.

Ярость быстро росла, подпитываясь эмоциями людей, набухала подобно мыльному пузырю, переливаясь яркими красками злобы, чем больше становясь, тем тоньше стенки и вот пузырь лопнул, как и терпение людей.

Кто-то где-то раздобыл арматуру, кто-то вырвал длинную ручку для держания, кто-то еще какое оружие нашел, а кто и голыми руками орудовал, и самодельный оплот военных стал жалобно трещать под натиском горячих, злобных тел.

Оглушительный треск и звук бьющегося стекла, топот множества ног и рокот голосов снес последнюю преграду к жалобно постукивающей девочке. Ведь она стала олицетворением то, ради чего все эти люди терпят ужасные условия, лишения и тяжкий труд, ведь Завод пожирает самое ценное, что есть у людей их – время. Они решили бороться за то малое что им осталось. Толпа молниеносно подмела под себя жалкое сопротивление военных, которых не спасло даже наличие оружия. Да, страшен наш народ, дай ему за, что сражаться.