Пока кукует над Рессой кукушка...

  Часть четвертая. Нашествие. Глава первая. Как перед бурей...

                                                           Часть четвертая.
                                                                 Нашествие.
                                                                  Глава первая.
                                                            Как перед бурей...

   
    В самой атмосфере событий и в умонастроениях людей явственно ощущалось приближение беды. Кто был пограмотнее и умел анализировать ситуацию, понимали, что не за горами война с Германией. Это признавали в душе и старики, которым пришлось всего каких-то два десятка лет назад уже пройти страшными дорогами военных лет. Об ужасах выживания в те годы помнили и старухи, бывшие в те годы молодками, оставшимися с малолетками на руках.

   Не забывала о  тех днях и Марья Прохоровна Сударькова. Как вглядывалась в каждого проходившего мимо неё в солдатской шинели, пытаясь угадать в нём своего мужа. Как дождалась, пусть калеченного, но живого. А сколько таких, как она, не дождались?

   Молодёжи было проще... Они знали о войне только из кинофильмов да приукрашенных рассказов участников тех событий. Но ведь не каждый вспомнит и расскажет о том, что было в реальности, да и не поверят те, кто не прошёл горнило войны. Вот и казалось молодым, что немцев они шапками закидают. И слушая их такие рассуждения, некоторые старики лишь жёстко усмехались в усы, а старухи отводили глаза в сторону, чтобы не выплеснуть свою горечь воспоминаний на неверующих.
Марья Прохоровна с нетерпением ждала вестей от своего младшего Шурки. Ему оставалось дослуживать последний год, и мать вечерами, перед тем, как улечься отдыхать после колготного, полного дел дня, долго в тиши уснувшей избы молилась Николаю Угоднику, чтобы уберёг её последыша от бед и напастей, чтобы помог вернуться живым и невредимым в родительский дом...

   Иногда к Марье забегала невеста Шуркина Дашутка. То письмо принесёт, что суженый ей отписал, то сама прибежит узнать, не пришло ли матери письмо, если долго не было весточки. И тогда они обе могли позволить себе повспоминать и поговорить о Шурке.

   О служащем в Бессарабии сыне Марья не забывала ни на мгновение. Но в обыденной жизни было много других забот, которые заполняли всё её существо. У Ивана подрастали пятеро. Аня занималась только своей учёбой: она мечтала выучиться на учительницу. Серёжка бредил рыбалкой и охотой. И отец нехотя, потому что был сын ещё маловат, учил его владению оружием. Понимал, что если сам не обучит, малец может по незнанию что-то учудить, а то и сотворить непоправимое. Порой брал с собой и на охоту, но больше заставлял сына заниматься пасекой.  Ульев было в достатке, присмотр за пчелиными семьями лежал на плечах младших. В период роения все они должны были по первому признаку, что скоро рой вылетит, звать взрослых.
Младшие Ивановы дочери были ещё малолетками, но у каждой был свой норов. Вера  обожала шить. И если ей под руку попадался кусок какой-то ткани, обязательно его изрежет куклам на одёжки. А ещё у неё была страсть к гулянкам. Как только заиграет где гармонь за  околицей, тут же бросает все дела и бегом на посиделки со старшими подружками.

    Младшая Галя, хоть и было мало лет, была бедова и бесстрашна. Сколько раз у взрослых сердце обрывалось от её проделок. То, подглядев за старшими, полезет на чердак избы, где дед Виктор сушит на сквозняке собранные в лесу на зиму орехи. Старшие, проколупав в мешке дырочку, потихоньку вытаскивали их по одному. Вот и младшая решила этим воспользоваться. Да на беду в это время деду что-то понадобилось на чердаке. Испугавшись наказания, меньшая с разбегу прыгнула вниз через его голову и, свалившись в траву, быстро бросилась в сад от греха подальше. А дед потом ещё долго не мог прийти в себя от увиденного и зарёкся больше орехи сушить на чердаке. Тем же днём принёс в избу на лежанку, всё одно ведь для внуков собирал... Или был случай с забрёдшим в сад колхозным быком. Дед Виктор, увидев бродившего меж деревьев быка, приказал детям и женщинам скрыться в сенях. Только погнал непрошенного гостя с усадьбы, как на его пути появилась непоседа Галя. На крики взрослых  уйти с тропинки она только вертела своей рыжеволосой головкой, не понимая, что от неё хотят. И лишь в последний миг, находясь чуть ли не под копытами быка, успела юркнуть в заросли бурьяна. Поняв, что за ослушание будет взбучка, посчитала за лучшее  спрятаться на сеновале.

    Водились за ней и другие грешки. Очень она любила срывать бутоны ещё не распустившихся цветов в соседских палисадниках. Особенно привлекательными были цветы у двоюродной бабки Васюточки. Бабка была любительницей до  цветов и всегда из поездок привозила либо семена, либо кустики и высаживала их в палисаднике. Галя в душе возмущалась, почто у бабки Васюты такие красивые цветы, а в их палисаднике только разве ромашки да колокольчики. Вот и обрывала безбожно, а потом, растеребив бутоны, с удовольствием вдыхала незнакомый терпкий их аромат...

    Проказы детские были обыденным делом. За каждым водились свои грехи,  родители  и дед с бабкой старались ненавязчиво исподволь разъяснять детям в чём их ошибки и как их исправлять. У каждого из них были свои обязанности. Кто в избе убирался, кто следил за скотом и птицей, кто тёр картошку для добавки в хлеб, кто занимался огородом... Если Вера предпочитала уборку избы и вне очереди тереть картофель, то Галя обожала отводить ранним утром корову в стадо, а потом вместе с бабушкой ходить в овощник, где сажали овощи, а потом пропалывать и окучивать...

    Дети Наташкины Виталик и Лёня бывали у деда с бабушкой разве что по выходным. Дочь с мужем картировали в Юхнове. К тому же Наташка была на сносях третьим. Марью Прохоровну успокаивало то, что семья у дочери получилась крепкая. А что живут вдали от родителей, то такова уж судьба. Осенью Наташка разродилась девочкой, нарекли её Адичкой, по метрике Аделаидой.

   Паничка со своим Осипом обитали в Харенках. И были тоже при наследниках. Кроме Бориса у них был уже и Владик. Как только собирались в лавку потребобщества в Харенки, то непременно Марья Прохоровна навещала и этих своих внуков. Особенно любила с ней ходить туда Галя, которая быстро находила общий язык с двоюродными братьями. Впрочем и Паничка вполне благосклонно относилась к племяннице, которая одна из всех детей Ивана пошла лицом и фигурой в бабушку Марью и была похожа и на Паничку.

   Марья Прохоровна для себя тоже отмечала, что из всех внуков только Галя удалась в её породу: была ширококоста и рыжевата. С раннего детства крепенька и коренаста, как молоденький гриб боровичок. Две другие внучки -- Вера с Аней -- удались в материну родню -- тонкокостые, почти прозрачные, за что дед Виктор прозвал их "синие кишки". Но всех их Марья любила неизбывной любовью, как и любая бабушка. В них она видела своё будушее. Не станет её, а внуки продолжат род, в них будет жить кровь и её родителей и других пращуров и не прекратится её род на земле, а продолжится в их потомках...



   Тревогу о близком будущем испытывал и Николай Герасимович Наумкин. Внимательно прочитывал попадавшие в руки газеты, слушал передачи по радио и всё больше склонялся к пониманию того, что война не за горами. Чем ярче и напористее были выступления о том, что с германским правительством подписан мирный договор о ненападении, чем красочнее были описания побед Красной армии, тем острее становилось понимание того, что война неотвратимо будет.
 
   Сын Ваня прибегал радостный с занятий в школе, рассказывал о своих успехах в учёбе, не утаивая и того, что порой бывал наказан за свои проделки на переменах, делился с отцом пионерскими делами: как помогали вдовам в Карпове управиться с дровами, как устроили концерт для колхозников, занятых в поле или на скотном дворе, какие ещё способы помощи взрослым обсуждали в отряде. Не скрывал он и того, что в свободное время мальчишки учатся обращаться с оружием. В этом им помогает учитель математики. А сами они, как и видели в кино, занимаются физподготовкой и тренируются в бросании гранат...

    Николай Герасимович с затаённой горечью смотрел на взбудораженного рассказом сына. Он понимал, что все эти занятия хороши для развития и физического здоровья, но вряд ли помогут в ходе военных действий, особенно, если бои будут вестись не в окопах с пехотой, а с танками... Но сыну ничего этого не говорил, наоборот, всячески поддерживал желание тренироваться. Во время войны всякое может случиться, и выносливость в трудные моменты может сослужить добрую службу.

    Предстоящая война пугала. Не было понимания, какой она будет, сколько продлится... Ведь у Советского Союза  все окрестные страны  были врагами. Вон сколько шпионов и врагов советской власти повсеместно находили органы правопорядка. Некоторые из  соседей и родичей, собираясь на посиделки после работы, высказывали сомнение, что так ли уж много предателей среди колхозников или интеллигенции. Николай Герасимович предпочитал помалкивать.

    Лето пришло со своими заботами и тревогами. Не успели отсеяться да посадить на овощниках картошку, а уж подступала пора сенокосная. В сельской жизни в летнее время не до выходных. Успеть бы вовремя провести сельхозработы. В редкие моменты отдыха в бригадах проходили политинформации. Всех волновал один вопрос -- что там с Германией? Надолго ли замирение? И хотя ответы были обнадёживающие, в душе почти у каждого томилось сомнение, копилась тревога, но и покрывала всё это надежда, что советское правительство и коммунистическая партия не допустят войны, что наша Красная армия стоит на рубежах обороны рабоче-крестьянского государства и уничтожит вражеские силы ещё на подступах к стране.

    Николай Герасимович на такие речи согласно кивал головой, но в душе с горечью сознавал, что не будет того, о чём мечтают люди. Слишком страшная и суровая армада надвигалась на страну. Надеялся только, что договорится правительство на отсрочку военных действий, чтобы подготовить народ к обороне...

    Война ворвалась в мирную жизнь страны нежданно и подло. Враги ударили исподтишка на исходе ночи.
 
    В тот день, хоть и было воскресенье, в деревне кипела обычная работа. Внезапно она была прервана набатными ударами пожарного колокола. Все мгновенно бросили свои дела и стали выскакивать на улицу и бежать на зов. Пожар в деревне всегда трагедия. На бегу выглядывали из-под руки, где виден дым.

   У столба с пожарным колоколом был привязан конь под седлом, а рядом с ним стояли секретарь сельсовета гороховский и председатель колхоза. Оба смурные и поникшие.

   Первым начал председатель:

    -- Война, товарищи, враг напал на нашу землю. Только что сообщили по радио...
Потом слово взял секретарь сельсовета...

    Николай Герасимович слушал его, а в голове крутились мысли одна другой горше. Вот и не успел вырастить детей. Всего-то и отпущено было мирной жизни два десятка лет. И опять война, опять враг надвигается на родную землю. Опять кровь, гибель народа, уничтожение мирных людей...

   Вновь над деревней понеслись плачи и причитания женщин, ещё не забывших горе и страдания предыдущей войны. По избам уже разнесли повестки, призывающие мужчин в военкоматы.

   Николай Герасимович по возрасту и состоянию здоровья в действующую армию уже не подходил, но был мобилизован на оборонительные работы.

   Перед уходом собрал своих домочадцев для прощания.

   -- Олюшка, всё может случиться, война -- это страшная штука. Об одном прошу, сохрани детей. Очень надеюсь, что наши воины не допустят врага на наши земли. Но всякое может случиться. Вон, ведь французы и до Москвы доходили. Верю, что отобьём нашу землю от фашистов, но  если вдруг почувствуете, что враг приближается, бросайте всё и уходите, не держитесь за избу и хозяйство...

   -- А как же ты, родимый? Как мы без тебя? -- всхлипнула Ольга.

   -- Обо мне не беспокойтесь. Я вас найду, где бы вы ни были. Главное, останьтесь в живых. Станет худо, езжайте на Урал, к троюродной сестре моей Люсе. Я там вас искать буду. Если что, Ванюшка отпишет сестре моей Арише. Но не оставайтесь у врага в тылу...

   -- Папа, но разве допустит наша армия, чтобы фашисты пришли на нашу землю? Ведь у нас столько силы... -- сын в сомнении смотрел на отца, не понимая, кому верить -- словам вожатого и военрука в школе, словам диктора из репродуктора или отцу, которому всегда безоговорочно доверял.

    -- Сынок, верь в свой народ, в силу Красной армии, так и должно быть. Но и не думай, что враг слаб и, тем более, глуп. Слабые да глупые на нашу страну не попрут. Нет, враг силён и хитёр. И это надо помнить...

   На прощание Николай обнял и невестку свою Саню. Прижал к себе, чего раньше никогда не делал:

   -- Санюшка, прошу и тебя, позаботься о детях, помоги Ольге. На вас у меня надежда -- на тебя и на Ольгу. На войне всякое случается...



    Известие о начале войны перетряхнуло и население Савинок. Марья Прохоровна впоследствии вспоминала как  видения  тяжёлого угарнного бреда события того первого дня, когда председатель прискакал на лошади из Харенок и по ходу стучал в окна  изб, созывая на собрание. Люди бросали свои дела и бежали к правлению колхоза. Все понимали, что случилось что-то страшное...

    Война... Слово это с трудом перекатывалось во рту, как кусок свинца, ударяло своей неотвратимостью в самое сердце...

   Потом все слушали у репродуктора выступление Молотова...

   У Марьи всё нутро трепетало, как у загнанного котом под застреху воробушка... Не хватало воздуха,  сил, чтобы вздохнуть полной грудью, глаза застилало тёмной пеленой. Первые мысли были о Шурке: как он там, в далёком краю? Уже, наверное, бьётся с врагом... Следом мысли перекидывались на внуков. Их ведь десятеро. И все малые. И на их долю выпала страшная судьба...

   Потом принесли повестки. Иван хоть и был комиссован по здоровью, но по возрасту ещё подходил под призыв. Так что и ему пришла повестка явиться в военкомат. В первые дни войны были призваны Паничкин Осип и Душкин зять Захар Ивушкин. А Андрей Наташкин переведён на военное положение.

   Каждый день приходили  страшные вести. Бомбили Киев. Наши войска отступают...

    В небе над Савинками проносились самолёты с красными звёздами, уходя на запад. Под Юхновом был расквартирован 1-й бомбордировочный полк тяжёлых четырёхмоторных самолётов. Это они уходили в сторону фронта, неспешно неся свой смертоносный груз почти над самыми вершинами сосен. Иногда видны были более лёгкие и юркие истребители, направляющиеся на перехват бомбардировщиков врага.
Очень скоро стало понятно, что враг рвётся к столице, уничтожая на своём пути всё живое.

   Из западных земель по просёлочным дорогам молодые девчата-комсомолки гнали стада колхозного скота на восток. Шли беженцы, успевшие вовремя сбежать из захваченных фашистами мест. Шли машины, нагруженные всем, чем только можно. Основная дорога -- "варшавка" -- была заполнена людьми, машинами, подводами... Везли раненых в близлежащие госпитали... Уставшие, отрешённые от всего происходящего беженцы останавливались передохнуть у крайних изб, просили напиться и чего-нибудь поесть...

   Дед Виктор всегда помнил о своём возвращении из германского плена. Потому каждого оделял чем-нибудь съестным.

    В колхозе все оставшиеся в деревне старики, женщины да дети и останавливавшиеся на отдых беженцы старались как можно скорее убрать зерновые, потом овощи. Колхозный скот погнали в сторону Калуги. Зерно везли на железнодорожную станцию в Мятлево.
 
   А сводки с фронтов между тем становились всё страшнее. Враг был уже возле Вязьмы. Вражеские самолёты ежедневно стаями летели в сторону Москвы, чтобы бомбить город. И дети и взрослые уже по звукам отличали,  были ли это "юнкерсы" или "мессершмиты". Если не удавалось отбомбиться в районе столицы, обозлённые фашистские лётчики на обратном пути сбрасывали бомбы на города и села вдоль "варшавки". Доставалось и Юхнову, и окрестным деревням.

    Часто люди становились свидетелями воздушных боёв между фашистскими и советскими лётчиками. И когда нашим лётчикам удавалось сбить фашиста, ребята в деревнях восторженно кричали и махали руками, наблюдая, как немецкий самолёт, оставляя за собой густой хвост дыма, падает куда-то за лес и взрывается.
Но настоящей трагедией для невольных зрителей воздушного боя становилась ситуация, когда подбивали краснозвёздный самолёт.

    Фронт быстро приближался к Юхнову. Беженцы рассказывали, что часть наших войск оказалась в окружении. Фашисты, прорывались по "варшавке" в сторону Москвы большими танковыми и автомобильными колоннами со стороны Рославля. Непонятные и противоречивые сведения приходили со стороны Вязьмы.

     В тот день в небе разыгрался ожесточённый бой между фашистскими  и советскими истребителями. И силы были неравные. Неожиданно загорелся двигатель нашего "ястребка", перешедшего в бреющий полёт. Из самолёта выпрыгнул пилот. Уже раскрылся парашют. Но выстрелы из самолёта противника настигли парашютиста...

    Спустя два дня к Виктору Константиновичу прибежал взъерошенный внук Серёжка.

    -- Дедуль, я того лётчика нашёл. Ну, того, которого третьего дня фашисты подбили...  Только он неживой. Дед, его снять надо с дерева... -- внук жалобно взглянул на деда. Виктор Константинович вначале хотел отругать неслуха. Разве можно в такое время убегать из дома? Но промолчал. Он сам уже ходил в ту часть леса, где по его прикидке мог спуститься парашютист, но ничего не нашёл. А этот пострел всё-таки разыскал...

    Предупредив Марью, что отправляется на обход в лес, Виктор взял заступ, заглянул по ходу к зятю Артёму, который тоже взял лопату, и вместе с Серёжкой отправились в лес. Лётчик висел, зацепившись стропами парашюта, высоко на дереве. Судя по крови, окрасившей его грудь, он был смертельно ранен фашистской пулей и падал в лес уже мёртвым.

    Старики с помощью одиннадцатилетнего подростка спустили тело погибшего на землю. Виктор тут же обыскал карманы, достал залитые кровью документы, отцепил планшет с картой, всё это засунул себе за пазуху. Потом вдвоём с Артёмом они начали  в ложбине копать могилу. Уложили туда лётчика, засыпали свежий холмик сушняком, пометив место могилы на стволе сосны, возвышающейся над ложбиной. По слаженности действий было видно, что такая работа для них не впервой.

    И действительно, Виктор, пока ещё работавший егерем, ни у кого не вызывал подозрений, когда отправлялся на свой лесной участок. Иногда домашние просыпались от тихого стука в окно. Старик мгновенно подхватывался и выходил из избы. Что это были за ночные гости, домашние не знали, да и не спрашивали. Ведь враг приближался к родным местам, пока ещё не заходя в спрятанные в лесных массивах деревни. А по лесным тропинкам пробирались выходящие из окружения разрозненные  отряды наших войск. Иногда в окно стучали одиночки, а когда и по несколько десятков солдат. В старой избёнке Виктор устраивал солдат на отдых, доставал кое-что из припасов, давал с собой. Но только тем, кто не бросил оружие, не снял солдатскую форму. Отдохнувших воинов другой ночью провожал по лесным тропинкам в сторону "варшавки", подсказывал, как перебраться на ту сторону дороги, как добираться дальше до своих...

    Тех, кто приходил, бросив оружие и сняв военную форму, особо не жаловал, хотя в куске хлеба и не отказывал, так же выводил к дороге, но дальше они уже шли сами.

    Однажды уже затемно в окошко негромко стукнули. Виктор мгновенно вскочил с лавки. Марья подняла голову.

     -- Лежи, лежи... Это ко мне...

     У старой избёнки виднелась фигура в шинели.

     -- Отец, немцев в деревне нет? -- приглушённо прошептал незнакомец.

      -- Нет пока, бог миловал. А что нужно тебе, милок?
 
      -- Нам бы передохнуть, да на местности сориентироваться, можно?

     -- Ну, почему же нельзя, -- в раздумье проговорил Виктор. Разговор был вроде и обычный, а с другой стороны чем-то тревожил. -- Проходи в избёнку...

     -- Да, я не один.

     -- Проходите все. Только тихо. В деревне вроде все свои, но бережёного, как говорится, бог бережёт...

     Виктор отпер дверь, приглашая в помещение, потом затеплил маленькую плошку с трутом. Светлее от этого не стало, но  колеблющееся пламя вселяло в душу какое-то  спокойствие.

     В избу по одному стали входить воины в шинелях и с винтовками в руках. Видно было, что они не один день были в дороге и не раз вступали в схватку с противником. Отличало от остальных, приходивших ранее, то, что  в их фигурах и лицах, когда язычок пламени на мгновение освещал их, не было ни отчаяния, ни обречённости. Была только усталость, смертельная усталость не спавших несколько дней людей.

    Тот, что первым постучал в окно, зашёл последним.

    -- Нам бы чуть отдохнуть, да определиться. И ещё, с нами раненые. Есть где их пристроить?

    Виктор обратил внимание, что говоривший не снял своей офицерской формы, не спрятался за безликой солдатской робой. Чувствовалось, что он пользуется авторитетом среди солдат.

    Позже раненых, а их было трое, на носилках отнесли в дальний лес, в скрытый под буреломом старый скит. Было время, когда Виктор прятал там кое-что, не предназначенное для посторонних глаз. С ранеными осталась молоденькая санитарка.
 
     Виктор мимоходом обратил внимание, как грамотно были расставлены дозорные. По всему было видно, что все эти люди, молодые и не очень, не смирились с ситуацией, не спасовали перед накатившей на страну фашистской армадой, а готовились сражаться с врагом, надеясь нанести ему как можно больший урон...

   Отдыхавшим в избёнке солдатам Виктор выставил из печурки чугунок варёной картошки (Марья, с некоторых пор, догадываясь о ночных гостях мужа, ставила на печь дополнительный чугунок), достал из прошлогоднего запаса  солёных грибов...

     Часть из солдат, быстро пожевав, тут же улеглась спать (им предстояло вскоре заступать на дежурство). Другие неторопливо смаковали еду. Они были страшно голодны, но эта уже остывшая картошка в мундирах и солёные грибы были воспоминанием о далёком теперь мирном прошлом. И это ощущение хотелось продлить подольше.

     Потом улеглись и остальные.

     -- Вот что, отец. Скажи-ка мне, есть ли у тебя какой-нибудь план этих мест. То, что ты знаешь окрестности, вижу, но что дальше, там, за этим лесом? Есть здесь такие места, которые будут недоступны для фашистов?

     -- А зачем вам это? Наши войска сейчас откатили к Юхнову. И долго ли они там останутся, никто не знает. Видишь, как немец прёт. Вам туда надо...

     Собеседник Виктора потёр свой заросший щетиной подбородок.
 
     -- Ты, конечно, прав. Но, кто будет бить фашистов в тылу, если мы все рванём за отступающей армией. Нет, врага надо бить всеми способами, и даже в тылу. Нам бы только определиться на местности...

      Виктор Константинович внимательно оглядел собеседника. Потом кивнул головой, подтверждая свой внутренний  вывод.

      -- Есть у меня карта, у лётчика сбитого подобрал. Хотел передать начальству военному, да больно быстро фашисты накатили... -- с этими словами он полез в подпечный лаз и вскоре положил перед собеседником завёрнутый в тряпицу планшет.

     К разговаривавшим присоединился ещё один из военных. Они развернули карту, испещрённую пометками, определились на местности. Потом хозяин избы показал им тот лесной массив, что скрывал деревню, указал дороги и тропы, ведущие к другим деревням, пометил болота и трясины...

      -- Ну, отец, ты и богач. Этой карте цены нет. Благодарю...

      -- Вы только воюйте, уничтожайте эту нечисть, что на нашу землю пришла, а большей благодарности мне и не надо. И если будет возможность, пошлите сообщение, что владелец карты честно сражался и погиб как герой. Родные  должны знать, что не пропал он бесследно. У меня ведь тоже два сына воюют, да два зятя. И вам, сынки желаю, чтобы крепче били фашиста, чтобы скорее выгнали с земли нашей. А мне для вас ничего не жалко...

     Уже перед рассветом, командир приказал своим солдатам собираться. Путь их лежал не к "варшавке", а вглубь леса, туда, где был помечен проходящий полосой бурелом.

     На прощанье командир поблагодарил хозяина избы за приём и о чём-то негромко говорил с ним несколько минут.

     Так получилось, что в ту ночь нашкодившая днём меньшая внучка Галя пряталась в избёнке на печке от справедливого нагоняя и стала невольным свидетелем прихода этих ночных гостей. Потом, уже после победы спросила у деда, кто были эти военные. Виктор лишь вздохнул и произнёс: "Герои. Те, кто боролся за нас. Сколько их, таких вот было на войне..."



     На курсы подготовки минёров-подрывников Иван Сударьков попал по состоянию здоровья из-за невозможности нести ратную службу в пехоте. Тут он изучал подрывное дело, особенности разных видов мин, способы их установки на местности. И так преуспел в обучении, что руководством курсов было принято решение оставить его в качестве инструктора для обучения вновь прибывающего пополнения. Мужик он грамотный, схватывающий всё новое на лету, к тому же охотник.

     Так он стал вновь прибывающих курсантов, которым в скором будущем предстояло воевать в составе диверсионно-разведывательных отрядов в тылу врага, учить   не только установке мин и хитрых взрывных ловушек для противника, но и   своевременному выявлению и разминированию  устройств, установленных фашистами. Дело это было кропотливое, требующее внимания, терпения и осторожности. Не каждому удавалось освоить все тонкости минирования и разминирования объектов. Молодёжь торопилась попасть на фронт, чтобы бить врага, и эти нудные уроки по отработке до автоматизма всех элементов процесса разминирования не всем были по душе... Но заученные до автоматизма операции по разминированию потом многим  из них спасли жизнь.



     Ещё в начале сентября в Савинки перебралась из Юхнова Наташка с детьми. Город и окрестности постоянно бомбили фашистские бомбардировщики, сбрасывая на мирных жителей не растраченный в Подмосковье смертоносный груз. Люди рыли убежища, чтобы укрываться от бомб во время налётов, потому Андрей настоял, чтобы жена с детьми переждала это тревожное время в деревне у родителей.

      Многие  сотрудники банка и других учреждений города вывозили семьи в тыл, в сторону Москвы. Но Андрею было намного спокойнее, что Наташка с детьми будет  в Савинках. К тому же он верил, что отступление наших войск  временное явление, и что вскоре Красная Армия перейдёт в наступление и отбросит вражеские силы за пределы родных мест.



   На рассвете 5 октября 1941 года на подступах к Юхнову начался ожесточенный бой с головными колоннами 57-го моторизованного корпуса гитлеровцев. Удар фашистов был неожиданным. Вражеские мотоциклисты появились в районе аэродромов под Юхновом, где располагались лётчики бомбардировочного полка. Лётным командам удалось отбить натиск фашистов и поднять все самолёты в небо.

   На мальцевском аэродроме стоял  самолёт спецназначения в ожидании погрузки секретной документации и валюты госбанка района. В охране его стоял Андрей Мишенков. Начальство банка задерживалось. Лётчик в кабине  вглядывался в горизонт, в край леса, скрывающего дорогу на Юхнов.

     Неожиданно на опушке показались вражеские мотоциклисты. Что мог сделать охранник с винтовкой против моторизованных и вооружённых до зубов фашистов. Андрей только махнул рукой что-то кричавшему ему лётчику и тут же был прошит автоматной очередью...

    О том, что Андрей убит на аэродроме, Наташка узнала на другой день, когда из города в деревню пришли родственники односельчан. Виктор Константинович запряг своего Мальчика в телегу, и вместе с зятем Артёмом и Наташкой отправились к мальцевскому аэродрому.  Но  фашистская охрана никого  даже близко не подпускала  к лежащим на поле убитым.

    Лишь спустя какое-то время, когда линия фронта отодвинулась в сторону Москвы, а Юхнов стал тылом фашистских войск, старикам удалось договориться с охраной о погребении погибшего. Везти убитого на своё кладбище было опасно. Потому старики привычно выкопали на опушке леса неглубокую могилу и похоронили Андрея. Наташке даже не удалось выплакать своё горе в голос. Любой шум мог привлечь фашистов, которые пока ещё чувствовали себя на захваченной территории вольготно и смело.



    В Красном тоже с тревогой наблюдали за разворачивающимися в небе битвами самолётов. С горечью провожали взглядами падающие в шлейфе дыма подбитые краснозвёздные машины, радостными криками приветствовали  очередной подбитый фашистский самолёт.

   Взрослые  передавали друг другу любые известия о ситуации в деревнях соседних районов. Беженцы из тех мест рассказывали о сражениях, которые происходили совсем недалеко,  о гибели солдат, о продвижении фашистских  танков по "варшавке". Фашисты пока ещё не заходили в дальние деревни, расположенные в стороне от основной  дороги...

    Как-то Ваня повстречал одноклассника из Карпова. Тот сообщил, что по "варшавке" идёт вал машин, подвод, толпы народу, все бегут от наступающих войск фашистов, эти люди говорят, что нужно уходить...

    Многие односельчане, хоть и понимали, что нашествие врага принесёт много бед, но не решались сняться с родных мест и отправиться в тыл, в неизвестность. У каждого был свой резон. У кого-то болели или обезножили старики, кто-то надеялся, что судьба оборонит от врагов. Кто-то просто страшился оставить родной очаг и стать скитальцем... У каждого были свои причины. Но самым главным было осознание того, что эта земля искони принадлежала им, тем, кто поколениями работал на ней, обустраивал, налаживал свой быт и должен был на исходе лет передать потомкам. Они всерьёз считали, что не пристало им предавать свою малую родину, могилы предков и бежать от наступающего врага. Ну, и была извечная крестьянская надежда на авось, что вдруг местные боги помогут и отведут врага от родного порога...

      Страшилась оставить свою избу на произвол судьбы и Ольга, несмотря на просьбы и увещевания ушедшего на оборонительные работы мужа. Не раз уже она с Саней обсуждала этот вопрос и  обещание мужу увести детей в тыл. Но всё равно в душе тлела надежда, что авось обойдётся. Что наши войска пойдут в наступление и прогонят врага, а, может быть, успеет хозяин дома и семьи вернуться, и тогда не страшно будет вместе с ним отправиться в тыл... Без Николая Ольга не представляла себе, как она будет куда-то идти. Одно дело если только сама. Но дети... Их надо кормить. А где беженцам раздобыть прокорм? Здесь, в деревне, всегда можно найти еду... Словом, для матери на первом месте стояла забота о детях. Да и что знала неграмотная крестьянка о наступающих фашистах? Мерила по себе, по своим односельчанам, которые, знала, никогда не будут воевать с детьми, стариками и женщинами...  Это ведь мужское дело -- воевать с врагом...

    В самом начале октября с того берега Рессы из Лазина прибежал дальний родич Ольгин, предупредил, что к деревне подошли вражеские военные, передал совет невестки Натальи, чтобы не мешкали, а уходили из деревни как можно скорее.

    Тут Ольга словно проснулась, засуетилась, кинулась собирать вещи, что пригодятся в пути, стала запасать провизию на дорогу. Саня открыла ворота скотного двора, чтобы после их ухода скотина смогла свободно уйти со двора. Нагрузили добром ручную тележку, закрыли дом и вчетвером отправились в сторону Гороховки в уверенности, что уж там-то фашистской нечисти нет. Глядя на них стали торопливо собирать пожитки и уходить из деревни соседи и родня. Но не пришлось далеко идти. Ещё и не дошли до Гороховки, как на подступах к ней появились мотоциклисты и автомашины.
 
    Послышалась угрожающая отрывистая речь. Тут же появился вертлявый, угодливый мужичишка, который перевёл народу приказы врагов. А они заключались в том, что сельчане должны возвращаться по своим домам и там ждать прихода оккупационных сил, которые распорядятся, что людям делать...

    Такого никто из беженцев не ожидал. Это был страшный удар. Людей развернули и, подгоняя окриками, мотоциклисты погнали назад в Красное...

    Юхнов, декабрь 2017 г.