Полуночные маки

Полуночные маки

− А в полнолуние, ровно в полночь, на этой поляне распускаются маки! − страшным шепотом закончил свой рассказ Зорка. Детишки вокруг него сидели с круглыми от восхищения и веселого страха глазами.

Чуть поодаль стояли ровесники Зорки − Уль и Дарта − они только что вернулись с поля.

− Опять малышне сказки рассказывает! − скривился Уль. − А мы пашем, как ломовые лошади.

− Да ты посмотри на него, он же дохлый, еще помрет прямо в поле! За мелочью приглядывает − и то ладно!

По поводу дохлости Улю было что сказать: его до зубовного скрежета раздражал этот скоморох Зорка, увиливавший от честной работы под любым предлогом. Ну и что, что тощий и ростом не вышел. Дарта вон хромой, а после того, как прошлой зимой в полынью провалился, и вовсе хворый. Но чего-то его не оставляют в деревне, и работу полегче не поручают.

Сам Дарта ни в жисть не признается, что дела ему не по силам дают. Стоит вон сейчас, на плетне повиснув, сил уже нет, а всё туда же − Зорка дохлый! Отлупить бы этого лентяя, да толку? Было уже, старшие с чего-то его защищают. А розги по своей спине − не хочется.

− Пошли, что ли, − недовольно буркнул Уль и потащил приятеля в сторону дома.

Дарта глядел на свое отражение в корыте и тяжело вздыхал: страшнее него на всю деревню была разве что старуха Лука, но той годов было не упомнить сколько, вся сморщенная, покореженная, с одним единственным зубом и мутными глазами. И в кого он такой уродился? Впору поверить, что злая ведьма прокляла.

Сегодня, слушая, как Зорка опять пересказывает сказку про полуночные маки, Дарта некстати вспомнил, что именно приписывала легенда этим цветам. Выпивший полуночную росу получит отменное здоровье, умывшийся ей − удивительную красоту. Правда и плата за такие дары высока − человеческая душа.

Но, глядя на свое отражение в темной воде, Дарта был почти готов заплатить.

В имение, что за рекой, внезапно нагрянули слуги. Пошел слух, что герцог Воквелл устал от столичной жизни и решил отдохнуть от суеты в самом глухом углу своих земель. И что ехал он не один, а со своей красавицей дочерью.

Действительность оказалась еще интересней. Герцог привез гостей. Знатных, богатых. И много молодежи, чтобы дочка не скучала. Знать веселилась на лугу, устраивала пикники и игры почти каждый день.

Деревенские бегали смотреть на всё это великолепие. Для большинства из них это было самым ярким и удивительным событием за всю серую однообразную жизнь. Нет, крестьянской босоте ходу за реку не было, но и с берега было видно немало − река в этом месте была неширокой.

Дарта туда не ходил. Нет, ему тоже хотелось глянуть хоть одним глазком на настоящих знатных лордов и благородных барышень, но он до дрожи боялся, что те начнут над ним потешаться. Если уж свои, деревенские, привыкшие к его убогому виду, то и дело проходились насчет уродства, то уж господа и вовсе выскажут что пожелают. А ну как еще и велят слугам кнутом отходить, чтобы рожей своей настроение не портил. Нет уж, подальше, подальше от реки!

Но твердости намерения хватило ненадолго. В сумерках, надеясь, что никто не увидит, Дарта осторожно прокрался по берегу и выглянул из кустов. На лугу, в свете многочисленных факелов, продолжался праздник. Звучала музыка, танцевали пары. Как завороженный, Дарта наблюдал за этим, и потому, когда его схватили за шкирку, сначала даже не понял, что случилось.

Благородные господа развлекались, катаясь на лодке. За очередным поворотом они заметили молодого крестьянина, который пялился на праздник, не замечая ничего вокруг.

− Привезем трофей? − предложил один.

− Это будет пикантно, − согласился другой.

Съежившегося Дарту вывели в круг света, и барышни пораженно заахали:

− О Небо!

− Какой уродец!

− Как можно!

− Зачем?!

Особенно отличилась юная герцогиня:

− Господа, где вы взяли этот ужас? Здешние крестьяне, конечно, не красавцы, но таких чудовищ среди них не водится!

Господа смеялись в голос, барышни хихикали, прикрываясь веерами.

− Уберите его с наших глаз, − наконец, распорядилась молодая хозяйка, и Дарту выкинули за пределы освещенной площадки, одарив парой пинков на прощание.

Он не помнил, как и куда бежал. Слезы, откуда только взялись, он не плакал с раннего детства, застилали глаза. Лишь когда стало совсем темно, Дарта остановился на какой-то поляне.

В небе медленно плыла полная луна. А на поляне раскрывали свои бутоны цветы. Огромные маки. Если бы Дарта хоть немного соображал, он сбежал бы с поляны, теряя штаны. Но в нем неожиданно подняли голову старые обиды, тоска, желание наконец-то стать не хуже других. И надежда на чудо. Путь не красоту, но хотя бы обычный вид эти цветы подарить способны.

Он опустился на колени и стал аккуратно собирать с лепестков в ладони драгоценные капли. Потом, словно обезумев, зарылся лицом в цветы. Стянув с себя рубаху, катался по поляне как собака. Пил росу, смешанную с нектаром, прямо из полураскрытых бутонов.

Сладко пахли цветы. Луна смотрела на поляну с полным безразличием.

Утро принесло холодную свежесть и головную боль. Дарта проснулся и, обнаружив, что вчера заночевал в лесу под каким-то буреломом, очень удивился. Потом вспомнил, как вчера пошел-таки к реке, и чем это закончилось.

Поляна выглядела обычно. Никаких маков, ни волшебных, ни обычных, на ней не было и в помине.

− Приснилось, − решил Дарта и побрел искать дорогу к деревне. Главное было выбраться на дорогу или просеку, а там уже стало бы понятно, в какой стороне дом.

Ночной забег по лесу превратил и без того неказистую одежу в настоящее рванье. Осознав, что теперь даже огородное пугало выглядит лучше, Дарта повесил нос окончательно. Показаться в таком виде на глаза деревенским он не мог. Единственное, что ему оставалось − дожидаться вечера и в сумерках пробраться домой. Там была старая, сто раз зашитая рубаха, и такие же штаны.

Жутко хотелось есть. Пара горстей поздней ягоды и молодые побеги папоротника только развели в животе войну. Грибов не было, да и не сырыми же их жевать?