Помешательство

Глава 10. «Помешательство», «Торжество разума» и другие произведения фальшивого Князя.

В Васиной папке, как и предполагал Сергей, оказалось много лишней информации и той, которую он уже видел и той, которая его вообще не могла заинтересовать в виде старых программок, афиш и билетов на спектакли. Дневником Долгорукого оказались распечатки его писем в электронной почте. Как понял впоследствии Сергей, порывшись в них немного. Гениальный Долгорукий писал письма, много писем на давным-давно забытый электронный адрес, адресатом была Марианна Сосновская. Логика в письмах прослеживалась с трудом и многие из них напоминали скорее словесный сумбур, винегрет эпитетов и метафор, которые, чтобы более-менее понять смысл, Сергею приходилось перечитывать по нескольку раз.

Первое письмо, в котором упоминалась Анна, было датировано тремя годами ранее. В нем говорилось о случайной незнакомке, которую Степе посчастливилось встретить в дверях клиники, в которой он проходил лечение по настоянию коллег. Всего лишь столкновение около ресепшена погруженного в мрачные мысли Долгорукого и расстроенной напором отца и от того рассеянной Анны. Сергей был уверен на все сто, что Анна не помнила этой встречи. Но как ее описывал Степан. «Это было, словно удар молнии, – писал он, хотя Сергей подозревал, что молнии в этот момент бушевали только в голове Долгорукого. Но он представить не мог, в каком свете все видел Князь:

«Я шел, ничего не замечая на своем пути, рассерженный глупым лечением этого докторишки. Мне никогда не нравились ни стиль его жизни, ни стиль его мысли, ни тем более «наука», коей он посвятил себя, свою молодость, да и что там говорить счастье. Его сеансы не помогали мне, а только бередили старые раны. То, что он называет помощью по мне на самом деле прокрустово ложе, и я вижу, как он старается подогнать меня под стандарт, живущий исключительно в его голове. Разбереженный его расспросами я шел и думал о тебе. О тех счастливых минутах ценности, которых я раньше не осознавал. Стены больницы, ее персонал были для меня фоном не более, и я не заметил молодую девчонку, идущую так же в своем каком-то смятении. Скорость моя и ее были невелики, но столкнувшись с ней, мы даже оба отступили на пару шагов друг от друга. Она пробормотала какие-то слова извинения. Я что-то буркнул в ответ. Но в миг, всего лишь на миг, когда наши глаза встретились, я все понял. Словно твой образ, что я по-прежнему не могу вычеркнуть из своих мыслей, вдруг выпорхнул и лег на ее свежее юное лицо. Ты знаешь она и сама смотрела на меня так, словно искала всю жизнь именно меня. Она слегка приоткрыла губы, намереваясь что-то сказать. Я весь замер в ожидании. Но тут нас прервал какой-то глупый мальчишка, и я был вынужден продолжить свой путь. Как наивный юнец в дверях я все же обернулся и загадал: «Обернись и это будет мне знаком». Пустомеля возле нее с улыбкой нес какую-то околесицу. А она по-прежнему потерянная неуверенно обернулась и скользнула по мне равнодушным взглядом, но во взгляде этом было столько неразбуженной страсти, сколько я не видел даже у тебя моя дорогая.

Сергей прервал чтение и принялся ходить по комнате, переваривая новую информацию. Привычка эта надежно въелась в него еще со школы и не раз выручала его теперь. «Степан встретился с Анной в «Равновесии» в тот год, когда Сергей только устроился на работу в клинику? То есть как это? Анна, что так же являлась клиенткой «Равновесия»? Да нет, бред. Но ведь помимо игнорирования сеансов Степана и сути его запроса, Сергей один раз нагнал его в клинике, чтобы выяснить, что Степан имел в виду, когда два года назад указав на Сергея, сказал, что тот понимает Степана. Была ли там девушка? Была ли там Анна?». Мысли Сергея настолько путались одна за другую, что у него начала болеть голова. Получается, что тем пустомелей, несшим какую-то околесицу, был сам Сергей. Но что он мог говорить Анне? Он даже ее не помнил. Или… Сергей сел. В первые несколько месяцев работы, Сергей часто присутствовал на сеансах Лисицыной в качестве стажера. Он, как и все стажеры клиники тогда искренне восхищался ее профессионализмом, ловил каждое ее слово, следил за ее работой, не отрывая глаз. Разве мог он тогда обратить внимание на маленькую запутавшуюся девочку со стандартным запросом, серую и непримечательную? Она пришла с пустяковой, по мнению Сергея, проблемой, просила Лисицыну помочь объяснять ее отцу, что она уже достаточно взрослая и в опеке не нуждается. Лисицына объяснила, что это может сделать только сама Анна и никто другой. С чем собственно был согласен и сам Сергей. Анна тогда повторяла многократно: «Но я не могу, не могу, не могу…» и плакала. Лисицына была неумолима, если бы она тогда знала. Если бы знал Сергей, какие на самом деле у этой девушки проблемы с подчинением. Тот сеанс закончился ничем. Анна обещала серьезно поговорить с отцом. Но теперь Сергей понимал, что это была ложь, маленькая невинная ложь. Теперь он отчетливо вспомнил, какой расстроенной она уходила тогда, он кинулся ей вдогонку, чтобы сказать что-нибудь милое и приятное, утешить. Но для него она была никем, раз он так скоро все забыл. Сергею стало горько и стыдно. Но строго приказав себе не упиваться чувством вины, он продолжил чтение.

В следующих письмах были описаны долгие размышления Степана на тему, как такое могло произойти и наивный вопрос, а не дает ли судьба ему второй шанс и резюме: «…теперь я понял, что не ушел тогда из жизни ради этого, чтобы однажды снова увидеть тебя…»

Сергею нелегко давалось это чтение. Дневник Долгорукого вряд ли можно было назвать легким чтивом. После каждого письма он вставал и прохаживался по квартире, пока информация некоторое время усваивалась. А потом садился и брался за очередное путаное письмо. Многие из них были малосодержательны, в основном Степан рассказывал, какие сны ему снились и на какие грандиозные идеи они его наталкивали, половину Сергей был не в состоянии понять, да, в общем-то, и не старался. Выискивая из этого словесного хлама, строки, которые ему были действительно интересны.