Понаехали

Понаехали

В первую очередь здравствуйте. А ведь ещё не так давно моим приветствием было проклятье. Но всё по порядку. Для начала считаю должным рассказать о себе, о делах своих и лишь потом переходить к сути записки.
Мне не везло с самого начала: появился я во мрак первозданный в крайне неудачное время, по-вашему, на Новолетие, да, точнёхонько, первого Рамхат семь тысяч четыреста семидесятого лета. Позор пал на мой некогда славный род. Но я трудился не покладая рук, ног, и как только появились рога, и их переменял по полной. Как любой другой высокородный, образование я получал дома, традиции традициями, но на улице меня облевали известью и закидывали камнями. Так что есть подозрения, батюшка просто хотел схоронить единственного прямого наследника. Шло время, и возмужавший я решил поступать в университет, он у нас в округе один, да и его полное название ничего не даст. Было ли мне страшно? Нет, к тому времени я, не обременённый всякой ерундой, наподобие разрывания мелких гадов или насаживания на рога соседей, имел уже большой опыт общения с низшими бесами, имел какой-никакой опыт прогулок в другие реальности, и список моих подвигов рос с каждой ночью. Когда я переступил порог приёмной комиссии, у меня над головой, прямо между внушительными рогами, сияло голубое пламя, за спиной стояли два беса-лакея, а лицо и руки были украшены рунами. Мне казалось, я великолепен. Весь этот пафос, как я узнал позже, был совершенно ни к чему. Комиссия и так была наслышана о моих успехах в практической и древней магии. Университет для меня кончился быстро, пытливый ум заглатывал информацию, как голодный вурдалак кровь людишек из среднемирья.
Вот мы и подобрались к самому большому и ответственному моему шагу, выпускному экзамену. Коротко расскажу, что он из себя представляет. Нужно самостоятельно открыть щель на Мидгард-землю, отправиться в определённое место и залить как можно больше тьмы в души присутствующих там людей. Ничего сложного для лучшего выпускника, идущего на диплом из чёрного бархата.
Вы бы знали, как тяжело вспоминать мне последние доли в родном доме.
В назначенное время, первый из выпуска, я стоял с наставником-надзирателем на площади перед университетом, толпа зевак окружила нас. Кто-то пел, дабы поддержать не столько меня, сколько репутацию заведения и города, кто-то слал проклятья, кто-то равнодушно смотрел мне в спину, и я чувствовал, как его взгляд прожигает тяжёлый кроваво-красный плащ. Взмах, первая часть заклинанья, второй, и руны на моих руках засветились голубовато-красным, третий взмах, и тьма меж рогов заставила вздрогнуть даже детекторов отделений. Я был доволен и, распахнув одежду, сбросил её. Всё моё тело, увитое рунами, шрамами и амулетами, начало пульсировать и менять цвета. Дикий крик ужаса издала толпа, создавая нужную вибрацию мантры, моё тело вторило им, подпитывая янтру перехода. Тьма поглотила всё, и зеваки, открыв рты, стоят в оцепенении. Не каждый раз видишь ритуал перехода высшего порядка. Это стоило того, ибо мой надзиратель, захваченный хлопком щели, стоял на поле рядом со мной. Опытный путешественник, тёмный владыка, высший стоял в немом изумлении. Не уверен, что он сам может перепрыгнуть две мембраны миров, да ещё и точно в ту точку, которую сам же нарисовал на карте. Был ли я доволен? Я ликовал, был бы человеком, плакал бы. Оставалось определить, сколько у нас времени, где мы, и действовать. Меня переполняла решимость, я хотел рушить и сеять зло. Нет, не ради диплома, мне всегда было наплевать на мнение окружающих. Я хотел доказать себе, что эти мерзкие соседи, эти недоделанные черти и бесы, эти выродки тьмы, они ошибались. Да, они ошибались, они нагло врали, твердя мне, что я недостоин отца, что мать, ушедшая в Инферно, сделала это из-за меня, нет, они всё врали. Я и есть тьма, я и есть зло, несущий смуту и хаос, великий князь тьмы и поработитель миров. И я доказывал себе это каждый день, везде и во всём лучший. Первого беса я вызвал, когда у меня ещё того не было, да не так, как этот мерзкий сосед, вызвал и сразу отпустил. Мой Вельзевул появился в цепях на шее и всех конечностях, я, глядя ему в глаза, подошёл и вырвал у него вначале сердце, и оно трепыхалось у меня в руке, а я уже шарил в его душе, нащупывая волю. Да, в тот раз я её не нашёл, но...
Из воспоминаний меня вырвал голос надзирателя, видите ли, он не мог определить местность. Я объяснил, что мы стоим в точке назначения, и поэтому нам незачем куда-либо идти. Он не поверил, побродил и согласился, амулет приводил ко мне. Я всё же допустил маленькую оплошность: мы прибыли немного раньше, чем планировалось. Это было даже лучше, можно было оглядеться и набрать силы.
Обсудив ситуацию, мы на пару соткали непроницаемую сферу, забрались в неё и стали ждать. Узнав задание полностью, вернее, где и когда мне придётся работать, я сильно пожалел, что не могу убить тех мерзавцев, что придумали этот экзамен. Дело в том, что мне была известна только точка, где начинать, планета и координаты, всё. Остальную информацию: регион, население, местное летоисчисление — все эти формальности, по необходимости сообщал сопровождающий на месте. Оказалось, мы в семь тысяч пятьсот двадцать втором, то есть уже чертог Волка и самое начало времени заката тьмы, а я-то думал, почему меня так крутит. Но время — это ладно, самое шикарное, что мы в Росении! На земле Великорассы, да не где-нибудь на юге, поближе к поясу планеты, а почти на севере, в обнимку с осью. Единственное, что приободряло, — это то, что мы ждём большое скопление народу, который будет обитать в неудобстве и обильно заливать в себя ядовитые жидкости. Я был вне себя от бешенства, так меня не подставляли с детства. Собрав волю в кулак, решимость доказать всем, что я и только я лучший, я начертил круг силы и начал сосредотачиваться на задании.
Люди прибывали большими и малыми группами, но им было весело, они пели и веселились. Ну да, затем и приехали, конечно. К тому времени мы обустроились в реальном жилище, надзиратель принёс две пластинки и повесил одну мне на шею, с ними мы могли ходить где угодно и делать всё что вздумается, я ограничивал себя, как мог. С официальным началом рок-фестиваля, а это оказался трёхдневный фестиваль, началось и моё задание. Поначалу было не так плохо: уставшие с дороги людишки надорвали себе всё, что возможно. Их облачные тела мерцали всеми возможными цветами, у некоторых была даже настоящая тьма, с вкраплениями, но всё же. С них я и начал. Подняв с земли купол, рассеивающий внимание, сел в него, принял естественный облик и, как только видел в теле тьму, тянулся к ней, растягивал, наращивал, раздувал. Всё как на уроках. Но я рано расслабился, пылающий огнём надзиратель вытянул меня из купола и, брызжа во все стороны кислотой, от которой плавилась земля, прошипел, что диплома мне не видать, что я бездарь и зря он за меня ручался. Мне даже не дотянуться до него было, я тоже вспыхнул и начал давить на него чистой энергией, не физически, так хоть оболочку помну. Мы стояли в реальности людей, пылали и старались уничтожить друг друга. Но нас нагло прервали, грубо, дико, по-людски. Облили водой, мы перекинули всё внимание на обидчика, тот пошатнулся, икнул и промолвил:
— Чуваки, костюмы отпад. Только больше не поджигайте их, — едва двигая языком, пробормотал он.
После чего это ожиревшее от перебродившего хмеля существо повернулось к нам спиной и, разрывая своё тщедушное горло, заорало «Нашествие». Мы с надзирателем от такой наглости лишь раскрыли рты. Какой-то человек за секунды сбил защиту обоих и ничем не поплатился. Я протянул руку, чтобы смять его облачное тело и вырвать душу. Но надзиратель опустил мою руку.
— Смотри в чём дело, — спокойно и, добавив звуки участия, проскрипел он.
Раскрыв ладони, он нашёл человека с тьмой, повторил мой трюк быстрее и более умело, практики у него было не занимать. Я смотрел, росла тьма, и человек менялся. Он пнул контейнер с мусором, толкнул друга, нагло украл, но это мелочи, нужно было, чтобы тьма поглотила его, чтобы он накормил новую сущность хотя бы кровью. Но стоило надзирателю оторваться от человека, как тьма в нём стала уменьшаться. Он рассмеялся, обнял девушку, а тому, кого толкнул, пожал руку. Это было невыносимо, я начал искать тех, кого успел обработать, они были чисты. Нет, в ком-то сохранилось залитое мной, но они не были готовы убивать или даже причинять боль. Они также смеялись, пели и радовались своей никчёмной жизни. Мы попробовали поработать на пару: он вливал тьму в одного, я в другого, но это не дало такого результата, как нам хотелось. Максимум, что нам удалось, — это то, что два самца начали сильно драться, подбежали другие и стали их разнимать, мы с надзирателем не сговариваясь начали растягивать тьму и в них, драка росла, народ прибывал. А потом всё резко кончилось. Нет, мы также поддерживали в них злость и ненависть, они уже пролили кровь, их били гибкими чёрными палками, а они отмахивались кусками обожжённого песка. Всё было хорошо. Наверно, я перетянул связки или надорвался сам. Люди, которых называли «мусора», взяли верх над теми, кто начал драку и оборонялся, эта оборона их сплотила, они опять начали петь. Я тогда ненавидел песни, они звучали отовсюду, вторили друг другу, переплетались и рушили всё, что я делал. В них была злость, но она кончалась, людишки, никогда не знавшие друг друга, обнимались, вместо того чтобы разбить лицо. Мы травили их и пробовали сталкивать лбами, но они всегда находили компромисс. Кричали «здесь все Наши» или что-то не менее объединяющее, они никак не хотели убивать друг друга. Меня радовало только одно: у надзирателя тоже ничего не получалось. Он хотел показать как надо и сел в лужу. Это был второй день мук, надзиратель хвастался, что легко портит технику, и пытался сбить самолёт. Я не знаю, что за сверхсущество сидело за штурвалом, но у надзирателя ничего не получилось. Два самолёта шли лоб в лоб, промежуток между ними был считаные метры, один из лучших тёмных магистров перемешал всю электронику, но ничего. Вообще, они разошлись в воздухе, когда на одном из бортов погасло управление, самолёт был мёртв, но пилот не только выполнил манёвр, но и улетел своим ходом. Даже мне было жалко надзирателя: он, полный гнева, выливал её в толпу, а людям было всё едино — они кричали в небо, валялись на траве, пили свои ядовитые жидкости, и ничего, никакая тьма их не брала. Мы решили действовать сообща и поддаться ситуации, был шанс. Они начинали выплёскивать все эмоции, когда музыка, с их низменного мнения, была наиболее подходящей. Нам было несложно пройти за сцену и видеть и музыкантов, и толпу. Как только мы видели, что музыканты накаливают атмосферу, один накручивал сцену, второй накрывал толпу. Но эти недоразвитые существа становились кругом и толкали друг друга, бегали и сталкивались. Вот только стоило кому-то упасть, я иногда содействовал этому, вместо того, чтобы затоптать слабого, не только оббегали его, но и как можно быстрее протягивали ему руку, помогали встать, отряхивали. Все старания были тщетны.
Мы бродили по полю без сил, вымотанные, раздражённые, не зная, что делать. Знаете, что самое обидное? Нас приободряли. Да, подходили людишки, предлагали этот дурнопахнущий напиток, интересовались, нужна ли нам помощь, даже на проклятье не было сил.
Почти по-людски мы сидели на дуле танка и смотрели на жилища людей, то над одним, то над другим поднимали скалярные символы. Меня даже не мутило, я впервые в жизни устал до удовольствия. Ведь с детства меня ненавидели за то, что я должен быть светлым, и всю жизнь я доказывал, что я самый злой, самый сильный, самый умный. А теперь я сижу на машине убийства, усталый и довольный. Чему я так рад? Что я провалил экзамен? Но и надзиратель ничего не смог сделать. Вот только что ждёт нас дома? Увы, я знаю. Надзиратель, как не выполнивший миссию, будет поочерёдно уволен, распят, сожжён, потом разрублен. А мне не легче — отчислят с позором, потом снимут руническую кожу и отправят домой, я же высокородный. Хотя могут и титула лишить, кастрировать к полному соответствию.
Утро меня порадовало, настало время возвращаться, можно обсудить с надзирателем, что делать дальше. Он тоже не спал и думал. Порешили мы так: пути назад нет, смерть надзирателю не так страшна, как осквернение древнего рода и, возможно, даже прерывание. Поэтому надзиратель дробит свою душу, подобно древнему Кожину, и рассеивает её здесь, на поле, где случился его крах, крах, который был недопустим, и когда круг времени повторится, он выполнит свой долг. Я же впервые был свободен в первую очередь от самого себя, тёмного Орлега.