Поражение - мать успеха

Поражение - мать успеха

На улице уже стемнело, я находилась непонятно где, и мне абсолютно некуда было пойти.

Я прошлась сегодня по всем адресам, где мне могло повезти с работой, кроме последнего – магазина бижутерии, на успех в котором я не слишком-то рассчитывала. И вот, впереди ночь, а я по-прежнему без жилья и без работы. Вернуться в аэропорт, провести ночь в зале ожидания и завтра начать всё сначала? Где гарантия, что завтра мне повезёт? Наверное, сначала надо было найти жильё. Но что если оно окажется на противоположном от работы конце города? Наконец, я задала себе вопрос, которого старательно избегала весь день: что, если я работу так и не найду?

Податься было некуда, но стоять на месте было ещё глупее, и я побрела по улице, куда глаза глядят. Если ночевать в парке на лавочке, лучше уж иметь вид беспризорника – вопросов меньше. Спасибо тебе, Господи, что сейчас не зима! Надо только найти кусты погуще и переодеться.

Но пока подходящего места заметно не было. По обе стороны от улицы, где я оказалась, тянулись невысокие каменные ограды, за которыми прятались усадьбы – тихие и уютные. Откуда-то ветерок принёс запах готовящегося ужина, смех, голоса, и у меня сразу подвело живот – сегодняшние «гонки с преследованием» не дали мне возможности остановиться и перекусить. Печально потерев занывший желудок, я двинулась дальше.

Прямо по курсу нарисовались мусорные баки, и запах сменился на прямо-противоположный. Сил искать ещё что-то не было. Я решила: переоденусь за бачками, потом перелезу через забор в чужой сад, где и перекантуюсь как-нибудь до утра. А утром… - а утром будет видно…

Брезгливо выискав чистое местечко рядом с забором, я пристроила там рюкзак, прислушалась – где-то в отдалении продолжала веселиться всё та же компания – и торопливо начала раздеваться. Вообще, корейцы обычно старательно увязывают мусор в пакеты, поэтому особенно грязно здесь не было. Никакая усталость не заставила бы меня влезть в гору мусора, чтобы переодеться.

Что это? Неподалёку послышалось какое-то шуршание, будто от шин автомобиля, катящегося с выключенным двигателем. Я впопыхах наискосок застегнула рубашку. И голоса компании приблизились: кажется, неведомое семейство вышло на улицу и теперь прощалось с гостями. Я уже натягивала джинсы, когда за моей спиной раздался пронзительный девчоночий визг. От неожиданности я врезалась в стену и свалилась, запутавшись в спущенных штанах. Девица надо мной, приволокшая мусор на помойку, продолжала голосить так, что хотелось зажать уши. Но ещё больше мне захотелось провалиться сквозь забор, потому что в ответ на её визг голоса в отдалении взволновались, и оттуда послышался приближающийся топот ног.

Визг, вдруг, прекратился, на долгую секунду вернув вечеру тишину. Нечто большое и тёмное с сопением, налетев, за грудки оторвало меня от земли и крепко приложило об камень забора, вышибив воздух из груди.

- Ах, ты!.. – к моему лицу приближался стремительно увеличивающийся кулак. В последний момент изменив траекторию, он смазал мне по скуле и впечатался в стену. Его владелец зашипел и потряс ударенной рукой.

- Щибаль! Эй, Юна! Чего кричала? Что он тебе сделал? – меня бесцеремонно вытащили из-за бака и теперь трясли за шкирку, мешая застегнуть сползающие штаны. – Отвечай, придурок, что ты сделал моей сестре?

- Он!.. Он!.. – раздался голос от мотающейся перед моим носом тощей фигуры. – Он прятался за бачком и штаны снимал!

Хнычущее нечто обличительно ткнуло в меня пальцем.

- Что?! – меня поволокли по улице, как только что мешок с мусором. - Я их надевал! – попыталась возразить я, но моя попытка оправдаться услышана не была.

На полпути к освещённому проёму калитки меня перехватили другие руки, поставив, наконец, вертикально.

- Шан До, прекрати! - раздался надо мной глубокий мужской голос, - Что там случилось?

- Хённим! Этот мелкий гад хотел Юне что-то сделать! – парень (теперь я видела перекошенное лицо молодого парня) замахнулся на меня, чтобы отвесить оплеуху, но мужчина перехватил его руку. (хённим – ув. «брат», кор.)

- Этот щуплый пацан? – мужчина, однако, крепко держал меня за плечо.

- Юна-ян, ты в порядке? – какая-то женщина бросилась ощупывать голосистую девчонку.

- Да-а-а-а…

- Что вы так кричите? Сейчас все соседи сбегутся. Идите во двор.

- И что, что щуплый? У, упырь! Мама, иди к невестке, мы сами разберёмся.

- Да не делал я ничего вашей Юне! - обретя вертикальное положение, я смогла говорить. - Я просто переодевался!

- На помойке?

- Ну-у…

- Надо полицию вызывать, пусть разбирается с ним, - не унимался младшенький.

Вот тут мне стало реально плохо. Если я попаду в полицию, где я, возможно, уже числюсь в розыске за подделку документов!..

- Пошли во двор, - скомандовала аджума, - нечего на всю улицу кричать. (аджума – «тётушка», кор.)

И опять меня волокут за шиворот. Но сейчас я от испуга потеряла возможность соображать и как-то реагировать на чужие действия, болтаясь в чужих руках, словно жертвенная овца. В голове было странно пусто. С каждым шагом возможность оправдаться и спастись казалась всё невероятнее. Только краем сознания отметила я вывеску над калиткой и двор, мало похожий на частный, скорее напоминающий подворье какого-то отеля или ресторана: беседки, цветники, «альпийская» горка с прудиком, и ступени на ярко освещённую террасу, куда меня и затащили.

Здесь был накрыт стол с остатками угощения. От голода меня замутило ещё сильнее, голоса странно отдалились.

- Ты погляди – совсем мальчишка! Худой, как щепка.

- Нда, сопляк какой-то… Юна, ты уверена, что он на тебя хотел напасть?

- Ой! Я не знаю… он там стоял, и я испугалась…