Порядочное безумие

Порядочное безумие

Стучат-стучат колеса поезда в такт обезумевшему сердечку, и я проваливаюсь в этот стук с головы до пят, погружаюсь в часовой механизм, теряясь во времени, пространстве и желаниях.  

– Ах-ах, – кто-то ахает и платочком обмахивает мое лицо – некрасивое и прыщавое, покрытое испариной и бледное, как рыбье мясо.  

Я медленно прихожу в себя, осознаю Магрит – свою нервную компаньонку, Элайджу – своего жениха со спасательным платком, Роберта – его верного друга, изрядного ловеласа и хитреца. Мы едем в вагоне-люкс быстрейшего из поездов «Санджи-Экспресс» в Антверт к тетушке Элоизе.  

А я еду прочь от родного дома, в столицу, истинное сердце Союзного Королевства, и под пышной кружевной юбкой щекотно прижимается к ноге мой трофей. Без чулок я чувствую себя совсем голой, а может виновато мое бесстыжее поведение, недостойное настоящей леди – гадкое воровство.  

Гремлин вновь шелохнулся, разгоняя по телу щупальца потустороннего, но от обморока я удерживаюсь, только вздыхаю томно, чем заслуживаю удивленные взгляды.  

– Что с вами сегодня, дорогая, – взволновано любопытствует мой жених – такой же уродец и бедолага, как и я – рыжий, веснушчатый.  

– Никогда не покидала родной город на столь продолжительный час, – от упоминания времени меня замутило, и внутри все затрепетало. – Это путешествие… все так волнительно.  

Роберт прищуривается – он всегда подозрительно относился к излишне трепетным барышням. Он вообще ко многому относится подозрительно, и на взгляд моего отца сам имеет на диво подозрительно-складную биографию, достойную вражеского шпиона – но все дело лишь в их взаимной нелюбви.  

Элайджа был весьма образован, часами мог разглагольствовать о юриспруденции, но Роберт просто умен, дерзок и красив – в его невозможно чуточку не влюбиться. Мы с Магрит могли часами, хихикая и бесконечно смущаясь, обсуждать его шелковистые волосы и белоснежную улыбку, представлять, как сладки его объятья. Увы или к счастью, Роберту не чужда была честь, и к будущей супруге лучшего друга, тем более столь неказистой как я, интереса определенного толка он не проявлял.  

Такая совершенно правильная история моей жизни о долге и маленьких тайных пороках – чудесный сюжет для банальнейшего из любовных романов. Но я никогда не хотела быть столь скучной героиней.  

Гремлин задышал мне в ногу, обдавая жаром. Мне страстно захотелось его погладить, успокоить. Потерпи еще немножко, малыш и ты будешь свободен как никогда прежде! Казалось, он услышал мою мысленную мольбу и затих, убаюкивая мерным теплом и дребезжащей реальностью.  

Путь длился бесконечно, но поезд все-таки тормозит, скрипя и извергая клубы дыма. Мир взрывается шумом, криками проводников, нетерпеливыми разговорами пассажиров, возгласами с вокзала. Я сижу в купе, но будто чувствую на своем теле толчки и липкие прикосновения толпы, отчего задыхаюсь и с трудом удерживаюсь от очередного обморока.  

– Вирджиния, дорогая, – Элайджа поддерживает меня и выводит на воздух. Но от копоти и суматохи мне только хуже, а гремлин нетерпеливо выпускает маленькие острые коготки. Я чуть не кричу от внезапной боли, но сдерживаюсь – рассудок проясняется, и я понимаю, что нужно поторопиться. План совершено безумный, но я уже давно все решила – поставила на кон собственное будущее. И не только свое – мой поступок разрушит репутацию (ах, если бы только репутацию) и родителей, и милого Элайджи. Пусть никогда наше замужество не было мне желанно, и все же оскорблять доброго друга было столь гадко, что глядя в его взволнованные глаза, я чуть не передумала.  

Но, разумеется, было слишком поздно.  

Гремлин уже почувствовал свою цель. И я ощутила себя безвольной куклой, марионеткой на нитях непреодолимого притяжения сверхъестественной силы. Вокзальные часы – величайшее произведение искусства и науки, сосредоточие временных потоков, синхронизирующих жизнь всего Королевства – манили меня. Нет, не меня, а гремлина, украденного из лаборатории отца, очаровательную и одновременно жуткую квинтэссенцию хаоса. Мою давнюю мечту.  

Я уворачиваюсь от объятий Элайджи и бегу вперед, задыхаюсь от каждой правильной линии арок и бордюров, стрелок брюк солидных джентльменов, прилизанных локонов дам, от каждой правильной мысли случайных встречных, и как никогда прежде остро чувствую свою чуждость в этом упорядоченном мире – как-никогда прежде желаю это изменить.  

– Джинни, остановись, – у самых часов Роджер нагоняет меня – столь неожиданно, и хватает за плечо, решительно и почти грубо. А мой нелепый жених так и остался стоять, по-глупому разинув рот – пусть давно Элайджа скрылся за толпой суматошных пассажиров, но я с легкостью могла представить его реакцию, его и Магрит – удивленные причитания и оханья. Роджер же был совсем иным – его близость, жар гремлина, что забрался слишком высоко под юбкой, сводили меня с ума окончательно.  

Поддавшись безумному порыву, я целую этого прекрасного мужчину – впервые по-настоящему. Это не невинные касания губами, я впиваюсь в него необычайно страстно, жадно, и Роджер в удивлении расширяет глаза.  

– Джинни! Ты обезумела, – он отстраняется, но смотрит с каким-то восторгом, будто заразившись моим возбуждением.  

– Вы же джентльмен, Роджер – помогите леди, – я лукаво улыбаюсь – так непривычно для себя. Башня с гигантским циферблатом совершенно гладка и скучна, но мне нужно лишь подбросить гремлина вверх – он сам доберется до механизма, ведь отец одарил это чудо особой уникальностью – крыльями, словно у мифического дракона.  

– Ты обезумела, – повторяет Роджер, так безэмоционально от глубочайшего изумления – он видит гремлина, что осторожно выбрался наружу: изворотливое медное тело, трепыхающиеся крылья, тонкие и невесомые словно перья, подвижная мордочка с горящим красным глазами.