Последнее воспоминание

Последнее воспоминание

Я проснулся от чувства тревоги и потери. Точнее говоря, эти ощущения проникли в мой сон и подняли с постели. Еще не открывая глаз, я прислушался, ожидая услышать теплое дыхание любимой женщины. Но вокруг стояла тишина. Лишь снаружи по стеклу стучали редкие капли проходящего дождя. Я негромко позвал по имени… ответа не последовало. И только тогда я открыл глаза и поднялся. В комнате было пусто. А странное ощущение лишь усилилось.  В тот момент я не придал этому значения. Глупец.

Пройдя по своей небольшой квартире и не обнаружив ни в ванной, ни в кухне, ни в гостиной присутствия Джин, я вернулся в спальню. Моя жена не такой человек, чтобы просто пойти поболтать с подругой; а ходить по магазинам ей нет никакой необходимости. Значит – опять работа. Я вздохнул и лег прямо в одежде на не застеленную постель.

Внезапно мой взгляд упал на прикроватную тумбочку.… При виде небольшого золотистого ободка словно раскаленный нож вонзился в мое сердце. Я понял все. Сразу. Схватил кольцо, хранившее до сих пор тепло ее руки, и до боли сжал в кулаке. Соседей наверняка удивил странный звук, вылетевший из окна и взметнувшийся к небу – вой раненого зверя.

Я уже давно знал, что это произойдет. Рано или поздно. Из-за работы Джин, из-за моей особенности. Уже когда она сказала, что служит Ловцом душ, Ликвидатором. Но тогда мне это было безразлично. Или так казалось. Тогда я пытался обманывать себя, стараясь урвать от жизни хоть малую долю счастья. И я был благодарен Джин, когда она не отшатнулась, узнав о моей особенности. Потому что в моей памяти до сих пор остались глаза матери, полные ужаса, в ТОТ день…

*  *  * 

Это случилось, когда мне было лет десять. Детская психика – удивительная вещь. Она ставит блок и загоняет в самые дальние углы памяти все, что может травмировать ребенка. Я не помню почти ничего, что тогда произошло. Лишь красные, наполненные бешеной яростью глаза, боль в предплечье, звуки выстрела и хриплый предсмертный вой.  Отец убил ту тварь, но все же опоздал.  Впоследствии он не раз говорил, что жалеет о том, ни одна из пуль не досталась мне. Слышать подобное от родного отца…

Надо отдать должное родителям – они не отказались от меня, не выгнали прочь из дома. Но с тех пор я стал изгоем даже в собственной семье.  Даже в обычные дни, сталкиваясь глазами с отцом или матерью, я читал в их взгляде страх и настороженность. Что же тогда говорить о днях полнолуния? Моя комната превратилась чуть ли не в тюремную камеру: решетки и ставни из толстых дубовых досок на окнах, такая же тяжелая дубовая дверь на прочном внешнем запоре.  Однажды я увидел, как отец кладет на ночь под подушку пистолет, заряженный серебряными пулями. Тот самый пистолет, которым он убил ТОГО оборотня. На мой вопрос – зачем это, он только неопределенно хмыкнул и сердито отправил меня в свою комнату. 

Мне запретили общаться с другими ребятами и забрали из школы. Теперь моим обучением занялась мать. Я видел – как тяжело ей дается общение со мной, но ничего не мог понять.  Подобное поведение родителей очень обижало меня. Вспышки немотивированного отцовского гнева и постоянные слезы в глазах матери… Я стал запираться в своей комнате уже добровольно и читал. Читал, читал.… Вскоре в доме не осталось ни одной книги из огромной отцовской библиотеки, которую бы я не знал от корки до корки. Я научился размышлять. И в тринадцать лет мыслил, как уже взрослый человек.  Но и тогда я не понимал причин поведения родителей.

Как-то раз я случайно услышал обрывок их разговора. Резко и с болью в голосе отец говорил: - Он растет. Скоро он станет опасен для окружающих.

Что ответила мать, я так и не расслышал, говорила она тихо и жалобно. Дверь, к которой я прислонился, скрипнула, и мне пришлось быстро скрыться, чтобы не попасть на глаза рассерженному отцу. 

 Так продолжалось лет пять или шесть – оторванность от окружающего мира, опасливые взгляды родных, кошмарные приступы….  А однажды отец забыл запереть мою дверь…

Очнулся я уже на следующий день где-то в глухом переулке.  Раненое плечо сильно кровоточило. На губах ощущался металлический привкус крови. Я до сих пор не знаю – успел ли отец выстрелить до того, как я бросился к матери.  Надеюсь, что да. Бегство из города было стремительным. Я бежал от преступления, которого, может, и не совершал, от своего страха.

Затем потянулось время странствий. Три года…пять лет.… Скоро мало кто мог похвастаться таким знанием магического мира, как я. Мне нравилось путешествовать. Города, небольшие деревни, места, где никто и никогда не бывал – все это я знал, как свои пять пальцев. Но никогда больше я не возвращался в город моего детства, тот город, где произошло то, что полностью перевернуло мою жизнь. 

*  *  *

Со временем я сильно изменился. От напуганного и неуверенного в себе паренька не осталось и следа. Я научился давать отпор тем, от кого мог ожидать неприятностей, стал спокойнее относиться к самому себе и более-менее научился самоконтролю при приближении процесса. Но по-прежнему сторонился людей.  И, останавливаясь волей случая в том или ином городе или деревне, я старался подобрать жилье в малолюдном месте. Теперь пришло понимание слов, сказанных когда-то отцом: «Он становится опасным для окружающих». И страшнее всего было то, что он оказался прав…

Странно, но тот раз я запомнил очень отчетливо. Возможно ощущение первой жертвы, первой крови стало столь шокирующим открытием для звериного сознания, что проникло гораздо глубже и смогло затронуть человеческий разум. 

В те дни я зарабатывал себе на жизнь тем, что помогал одному деревенскому кузнецу. Он изготавливал мечи для короля одной небольшой страны; а я накладывал на оружие простейшие заклинания.  За день до полнолуния я попросил своего временного хозяина пару дней отдыха, сославшись на некое недомогание. Ни о чем не подозревающий кузнец согласился. Как всегда в такое время, я ушел подальше от людей и направился в лес, заранее подготовленному логову.