Последний орк

Последний орк

ПОСЛЕДНИЙ ОРК

Если ударить кулаком в камень изо всех сил, становится легче. Ненадолго. Но как только боль проходит, перед глазами снова встает мучительный взгляд Ранхгарк, пронзенной сразу пятью стрелами. И последний рык капитана: "Крадд! Удержи пролом!" А дальше - только перекошенные лица эльфийских воинов, распахнутые в крике рты... И болью отдающиеся в усталых руках удары топоров, крушащих шлемы, наплечники и ринграфы, украшенные лиственными узорами. Потом только яркий голубой свет - и призрачная птица, сорвавшаяся в лицо с рук эльфийской магички.

Я опускаюсь на пол и лежу, прижавшись щекой к каменной плите. Мысли уже не мечутся так, как в первые дни заточения. Ярость, бывшая неотъемлемой частью моей сущности, куда-то пропала. Я не сдался, нет. Не покорился. Но ярости, ярости – больше нет. Только боль. Все, кого я знал, мертвы. Я - последний из Народа. Народа вольных степей и буйных трав. Народа величественных цитаделей и могучих воинов. Действительно могучих. Ни один эльф из их воинства никогда не мог сравниться со слабейшим из нас. Один к пяти, вот каков всегда был счет. Пять эльфов на одного нашего.

Я поднимаю голову и смотрю на свою зеленокожую ладонь. На мозоли, которые были у меня, сколько себя помню. Я представитель уже четвертого поколения воинов в своей семье. И уже четыре поколения шла эта война. Первое время мы даже побеждали. Сила и ярость брали верх.

Я переворачиваюсь на спину, закладываю руки за голову и смотрю в потолок. С чего начался наш путь к поражению? С магии. Эти трусы, когда поняли, что не смогут взять нас ни числом, ни воинским умением, пригнали своих магов. И мы не устояли. Шаманы не справились. Боги отвернулись от них.

Провожу руками по голове и усмехаюсь. Уже зарастаю. Бриться, естественно, нечем. Скоро буду как пастух из кочевых кланов, простоволосым. Никакого воинского хвоста на чисто выскобленной голове... Да и походить не на кого. Все пастухи давно взяли в руки оружие и уже давно мертвы. Потом снова вспоминаю их неряшливый вид и невесело усмехаюсь. Вряд ли у меня будет возможность зарасти до такой степени. Ведь все случится завтра.

Я встаю и подхожу к окошку, перечеркнутому крепкой стальной решеткой. Это сооружение находится прямо посреди площади. Странно. Раса, считающая себя такой утонченной, создает такие грубые и примитивные устройства для казни. То, что плотники возвели на выложенной замысловатым узором и украшенной разноцветными изразцами брусчатке, представляет собой целый комплекс пыточных удовольствий. Через несколько мгновений разглядывания того, что высится передо мной, я понимаю, что все это скопировано у нас. Разжимаю руки и сажусь, прижимаясь спиной к теплой, нагретой солнцем, стене.

Мне на ум приходят странные мысли. Ради чего мы воевали? Последние десятилетия это была уже война на выживание, дураку понятно. А раньше? Война за территорию? Остроухие носа не высовывали из своих лесов, им бурелом и чаща были милей открытых всем ветрам степей. Или война велась из-за природной агрессии нашего народа? Но ведь возможность помахать топором была всегда. Сам видел, да и отец рассказывал, что кланы резались между собой испокон веков. За пастбища, за колодцы, за женщин. Да просто так! Что же мы с остроухими не поделили? Или они с нами?

Мне удивительны эти мысли. Они не свойственны мне. Эльфы всегда были просто врагами. Врагами, которых надо убить как можно больше, потому что иначе они убьют тебя. Потом - врагами, убившими семью и выжегшими родные шатры дотла. Потом врагами, убивавшими товарищей, бившихся рядом с тобой. Теперь врагами, державшими меня в этой каменной клетке и готовившими для меня же целый пыточный ряд. Врагами, только ради которых я не разбил голову о стены своей тюрьмы. Потому что у меня есть неплохие шансы забрать в Вечную Степь еще нескольких, в довесок к тем сотням, которых я уже поразил. Поднимаю руку и кидаю взгляд на испещренное шрамами предплечье. Каждый шрам - это эльфийский воин. Помню, рукояти топоров порой было даже некогда отмыть от крови.

Новая мысль заставляет меня хмуриться в бессильной злобе. А если они снова применят магию? Что если пресекут любую попытку к сопротивлению? Как в последних боях, когда наши воины вдруг опускали руки и безвольно ждали смертельного удара, бессильно вращая налитыми кровью глазами? Что тогда? Подыхать, как тупому быку, которого режет мясник? Только не это.

Вдруг я настораживаюсь. Что-то не так. В камере стало светлее. И не от окна. В противоположном углу, прямо напротив обитой толстым железом двери разгорается голубое сияние. Магия! Я вскакиваю на ноги, смотрю на дверь. Неужели началось? В очередной раз напрягаю бугрящиеся от усилия мускулы, пытаясь разорвать цепь, которой скованы руки. Все напрасно. Тогда... Я покажу им, как умеет умирать плененный обманом последний орк! Но дверь неподвижна. Стражи негромко переговариваются, как ни в чем не бывало, на замечая сияния. которое меня лично уже слепит. Прикрываю глаза руками.

Сияние гаснет, и я бросаюсь на мага. На магичку. На...

Рука, занесенная для смертельного удара, останавливается.

Это ребенок. Будь я проклят. Нет, конечно, я убивал детей в захваченных поселениях. Убивал будущих воинов ненавистного народа. Вынужденно. Но теперь... Теперь я не хочу, чтобы последнего орка запомнили детоубийцей. Кровожадным чудовищем. Я воин! Я умру, пытаясь убить вражеских солдат, а не беззащитное дитя. Эти ублюдки должны запомнить меня не лишенным воинской чести.

Эльфиечка - крохотная. Думаю, я мог бы одним ударом кулака превратить её в кровавую кашицу на полу. Но не хочу. Пусть проклянут меня души всех, кто погиб, но - не хочу.