Последняя ночь

Последняя ночь

Что есть истина, как жить на свете, — до этого каждый должен дойти сам, из книг этого не вычитаешь.

«Кнульп»

Герман Гессе

Жизнь каждого человека есть путь к самому себе, попытка пути, намек на тропу. Ни один человек никогда не был самим собой целиком и полностью

«Демиан»

Герман Гессе

За бирюзовым сосновым лесом почти на самом краю отвесной скалы, под которой тоже простирался сосновый лес, стоял дом. В зимнюю пору он то и дело почти полностью был скрыт от мира толщей снега, но жаждущий видеть хоть немного света хозяин терпеливо тратил целые часы на уборку. Единственный обитатель этого домика был будто судьбою послан существовать бездомным странником, а сейчас он живёт в доме, такая несостыковка кажется немного напрягает его.

Он был уже не молод, но и не совсем уж дряхлый старикашка. Смотря на его высеченные ветром морщинам можно сказать что ему лет шестьдесят. С самого детства что-то не задалось и единственное что захотелось ему тогда, стать свободным скитальцем, жить без дома, без якоря, без семьи, без обязательств. Он всегда был вежлив, красив, его манеры изящны, он приносил людям удовольствие и радость своим присутствием рядом, да только вскоре они оставались дальше в своём уюте, а он снова был в пути. Он не знал ни одного ремесла, но разбирался почти во всём. Друзья и знакомые шутя намекали ему на то, что пора бы тебе осесть, посмотри, как хорошо жить в своём доме с женой и детьми! Как хорошо иметь своё дело! Возможно что эти похвалы своей жизни были для них лишь попыткой убедить себя в том, что у них всё лучше чем у этого бродяги, а в действительности завидовали его лёгкости и понимали — им такого не дано, у каждого в жизни свой путь. Так и этот, теперь одинокий старик, шёл по вечному пути к себе через скитания.

Ещё до пришествия нашего героя в эти край, сей дом стоял уже по крайней мере лет двести. В последствий он перешёл во временное владение одного лесника, который там не жил, а лишь искал кого бы туда поселить. Бродяга через невыносимую боль в ногах, в сердце и кашель добрался до этих мест, странно, но не знакомый с тяжёлым трудом странник, всю жизнь проведший под небом, особо крепким здоровьем не отличался, по крайней мере лет после тридцати пяти уж точно.

Многое повидавший старик смог найти для себя подходящее ремесло: лепил глиняные горшки, а летом рисовал картины. Он ещё и стихи слагал, и песни, но делиться этим с другими совсем не хотелось, для него это была частичка души, то, что было с ним всю его жизнь. Из развлечений у него оставалось лишь чтение книг, купленных у странствующих торговцев, да небольшие прогулки по окрестностям, далеко уже возраст не позволяет.

Это был наверно уже его десятый или девятый одинокий новый год в этом доме, но вряд ли этот день для него вообще особо сильно отличается от других, сегодня разве что посидит перед камином, поглядит на свою ёлку (она маленькая и стоит у него в горшке, через какое то время он посадит её в лесу), да поест печёных яблок, там и спать уже можно будет. Впрочем, в соседней деревне будут запускать фейерверки, скорее всего и отсюда можно будет поглядеть.

Наверное часов в девять старик вышел из дома поглядеть на по-особенному яркую сегодня луну. Во дворе стояла сделанная им самим небольшая скамейка, он подул на стакан с горячим глинтвейном и закутался в тулуп получше. Пожилой бродяга уставился на звёзды и луну, и растворился во тьме.

Через некоторое время однако шорох и редкий треск веток за спиной вернули его в реальность. Обернувшись он к своему удивлению увидел вроде как человека. Тот только что вышел из леса, шарф зацепился за ветку и там остался, тот этого не заметил. Его зимняя, но выглядящая хлипкой шинель была всюду облеплена снегом, а вот только что ещё и порыв ветра сдул шапку с головы незадачливого искателя приключений. Старик секунду другую был в замешательстве, но решив по растерянному виду гостя, что тот вряд ли пришёл сюда специально и тем более со злым умыслом, схватил его за руку и поволок к себе домой. Тот почти волочился за хозяином дома и совсем не сопротивлялся.

Через пять минут гость, закутавшись покрепче в плед, уже сидел перед камином и маленькими глотками отпивал глинтвейн щедро заправленный особо крупной порцией лимона и корицы. Как только лесной незнакомец разлепил глаза, старик тут же спросил его в своей привычной манере (по молодости он знавал очень многих и порой приходилось таким образом намекать им на то, что они знакомы).

— Слушайте, а мы с вами случайно не знакомы? Не с вами ли мы лет 20 назад провели весну, лето и осень в поисках приключений и мест созерцания где-то между Лейпцигом и Нюрнбергом?

Гостя гораздо крепче глинтвейна согрели воспоминания о тех былых временах, старые приятели сердечно обнялись и ещё долгие часы уходящего года общались, вспоминая то, что мы вряд ли вообще поймём.

Друг рассказал о том, что пару лет назад умерла жена, а сыновья выросли и этим лето отправились на ученье в города побольше: старший в Гамбург, младший в Майнц.

— Сыновья пообещали отправить меня в Италию или Грецию на старость лет, — говорил гость слегка усмехаясь, — не дожил бы я до того если бы не ты.

Этим же летом он переехал сюда в деревню, оставаться в тех местах, где бродит лик умирающей жены, уже было не в его силах. До этого он не решался на такое лишь из-за того, что не хотел резко менять обстановку для детей, уж пусть доучатся. Сегодня, дырявая голова, не сразу вспомнил про ёлку, собрались ставить одну общую вместе с соседями, он был ответственный так как был новеньким. Странный принцип, ведь он совсем не ориентировался в здешних лесах, а сам он был тем ещё максималистом да перфекционистом, в поисках лучшей зашёл чересчур далеко, вот и заплутал.

Кукушка выскочила из часов, гость глянул на них и уж было засобирался домой.