Потерянный рай

Потерянный рай

Кремовые камни набережной отдавали перламутром на фоне пасмурного неба и моря, между которыми размылась граница. Приближался шторм. Волны с грохотом разбивались о прибрежные ограждения, а вдали предупреждающе горел красный огонек маяка.

Я прислонился к камням городской стены, еще теплым от недавнего солнца, и наблюдал за одинокой женской фигурой на набережной Пореча. Мягкая юбка и рубашка свободно развивались на ней, словно кусок тончайшей ткани на ветке дерева. Широкополая шляпа качалась на влажном ветру. Женщина стояла, чуть согнувшись и обхватив свои худые плечи руками. Глядела вдаль, не пытаясь или не желая скрыться от приближающегося шторма. Я знал почему - в своей подавленности и печали она не замечала ничего. Если ее смоет волной в море, она и этого не заметит.

* * *

Я узнал её два часа назад. Ей было сорок пять лет, и звали Лаура. Я подсел к ней за столик в ресторане "Риальто" после недвусмысленных переглядываний и кивков. Мы ели мидий и пасту с трюфелями, пили белое вино, а крупные чайки нагло толкались возле столика в ожидании кормежки.

Теперь я знал все о Лауре - венецианке из старой аристократической династии, её семья владела сетью палаццо по водной части Венеции. Несколько зданий сдали в аренду отелям, а в одном палаццо когда-то жила сама Лаура.

Она рассказывала:

"...окна моего дома выходили на Гранд-канал. Многим такое расположение казалось шумным и неудобным, но моя спальня находилась довольно высоко над уровнем воды, шум проходящих по каналу лодок или вапоретто меня не беспокоил. Просыпаясь среди ночи - а я страдала бессонницей - я часами слушала шелест воды, перемешанный с музыкой спящего города. Влажный бриз перебирал мои кружевные занавески на распахнутых окнах, и мне слышалась Венеция разных эпох, но чаще всего - эпоха Возрождения. Когда заново родилось римское искусство, когда свобода мысли и слова пропитывали жаркий ночной воздух - его вдыхали лучшие поэты, художники и куртизанки тех времен, стоя на балконе палаццо во время светских вечеров".

В то время Лаура была свободна и богата. Управляемый отцом семейный бизнес приносил баснословные деньги. Молодая девушка жила в роскоши и одурманенной вином вседозволенности. Она училась в одном из лучших университетов Венеции, играла в театре, регулярно посещала светские вечера, куда её привозил собственный гондольер.

В ее личном палаццо находилась роскошная библиотека и не менее роскошная картинная галерея лучших художников современности и эпохи Возрождения, включая работы талантливых предков Лауры.

"...ночами я только и делала, что бродила по своей галерее с бокалом вина. Вдохновлялась настолько, что сама пыталась рисовать, но дар моей пра-прабабки ко мне не перешёл. Я все бросала и уезжала в театр, зализывать раны и декларировать героинь Шекспира. Но я не жалею о своей бездарности в живописи, для вдохновения мне хватало собственной жизни - красивой и поэтичной, которую нельзя запечатлеть на бумаге. Жизнь, которой веришь настолько, что даже представить не можешь ее конец.

И что ты думаешь? Она-таки закончилась. Отец, когда напивался, много играл в казино, и однажды ему не повезло. Он проиграл все наше состояние и меня саму, обрекая стать домашней рабыней какого-то наркодилера. Придя в себя, он попытался наладить ситуацию, откупиться деньгами или угрозами - итальянская мафия работала на него. Но не успел - его застрелили в лабиринте улиц Венеции, тело же бросили в Гранд-канал. Когда папу нашли, я прорыдала всю ночь, а на рассвете собрала чемоданы и вместе со своим гондольером отправилась в порт, где была пришвартована семейная яхта.

Мы отправились в Хорватию, ближайшее безопасное для нас место. Паренцо показался мне закрытым и нерадушным со своими массивными стенами вокруг города, глухими улицами, по которым гулял только холодный средиземноморский ветер. Редкие прохожие сторонились нас - тогда я не догадывалась, что выглядели мы как два утопленника с опухшими глазами и синеватыми лицами.

Нам было все равно. Мы поселились в частных апартаментах в старом городе, держась за руки от усталости и страха за свое будущее. В ту ночь мы переспали. Его звали Армандо, моего гондольера. Он всегда любил меня, поэтому и отправился вместе в неизвестность. Я часто наблюдала болезненную ревность в его глазах, когда он вез меня и моего очередного любовника в палаццо. А на утро я заставала его с мешками под глазами и запахом перегара,но ничего не говорила - меня это забавляло. А теперь я стала от него зависима, как никогда.

Не скажу, что Армандо был ангелом и не вспоминал моего прошлого и свои унижения. Говорил, кричал, грозился бросить меня и вернуться в Венецию. Но это были, конечно же, пустые угрозы. Мы не женились, но прожили как муж и жена почти двадцать лет. Год назад его не стало - утонул в море на очередной рыбалке. В тот день еще с утра штормило, мы поругались, и Армандо назло ушел в море. Навсегда.

Все эти годы мне казалось, что я никогда не любила его, но потом стала часто видеть в беспокойных снах. Силуэт Армандо, уходящего в море, превратился в назойливый мираж, стоило мне только взглянуть на морскую гладь. Я много думала об этом и, наконец, поняла: я любила его за Венецию. За ту жизнь, о которой он всегда мне напоминал, и которую я потеряла. Жизнь, которую я любила больше отца, друзей, своего палаццо и театра, в котором играла. Больше всего. Армандо это чувствовал, как чувствовал и боль от собственного бессилия вернуть мне желаемое.

А теперь его не стало. Не осталось ни единой ниточки, связывающей меня с Венецией. Я думала о возвращении, но отбросила эту идею. Я не хочу вернуться в мой потерянный рай постаревшим, разбитым жизнью существом. Да и нынешняя Венеция уже другая, не наполненная свободой, роскошью, театром и вином. Той Венеции для меня больше не существует".

* * *

Шторм усиливался, и подкатившаяся волна с силой ударила о прибрежные камни, окатив меня мутной водой. Я подскочил со скамейки, на которой уснул. Увидел удаляющуюся женскую фигуру в развивающихся одеждах и шляпе. Волна окатила меня еще раз, выбив последние капли спиртного из моей головы.