Поворот не туда

Поворот не туда

— Пина, что с тобой?

— Со мной уже давно ничего…

— Нет, ну это-то понятно. Ой. Я не это хотела сказать… Ну, т.е. я знаю тебя отчислили и уволили из-за тех фотографий, но сейчас посмотри на себя!

— Не хочу.

— Да посмотри же!

Напуганная Ралла насильно подняла Пинну с кровати и повела её к зеркалу. Шагать Пинне пришлось почему-то задом, хотя зеркало было впереди. «Что нового я могу там увидеть? — промелькнуло у неё в сознании. — Не снимаемые чёрные штаны, ещё более чёрная водолазка, в которой по горло утонула шея, поникший хвост русых дредов. Он давно не велял и не распушался. Радоваться последний год было совершенно нечему.»

Но новое было. И ещё какое.

Пинна посмотрела себе в глаза, потом себе в лицо, себе на лопатки. Лопатки! Голова Пинны повернулась на сто восемьдесят градусов. Теперь лицо смотрело в одну сторону со спиной.

— Когда тебя так… развернуло? — сквозь зубы процедила Ралла.

Пинна ничего не отвечала, она просто смотрела на себя. На глазах проступили слёзы, не то от того, что Пинна не моргала, не то от того, что в жизнь пришла очередная «потрясающая» новость.

Полтора года назад некогда любимый Раслав прислал сообщение, которое изменило жизнь: «Теперь все увидят, какая ты на самом деле, правильная моя».

Три фото. Полуобнажённая Пинна в стрингах и чокере с шипами. Нож. Кровь. Растерзанные кошка и голубь. Последние элементы были сфабрикованы. Изувеченные животные — картинки из интернета. Развратный наряд – правда. Раслав одел, Раслав заснял, Раслав после этого поимел.

Без насилия. Всё было добровольно. Но Пинна не знала куда потом фото будут отправлены…

Раслав имеет Пинну до сих пор. Но уже не физически, а морально. Ведь после того, как она отрезвевшая в истерике убежала из его дома со словами «Извращенец грёбанный», эти три фото появились в каждой группе города, в личных сообщениях у каждого знакомого Пинны.

Отчисление, увольнение, игнорирование. Пинну исключили отовсюду. Даже из собственной семьи. Мама, папа, сестра резко стали очень занятыми и перестали выходить на связь. Всё, что осталось, это пособие по безработице и соседка по квартире Ралла.

Слёзы катились теперь уже в открытую. «Ещё и инвалидка» — пролетела мысль. Пина отпрянула от зеркала как рука от кипятка. Она посмотрела на ноги и неуклюже попятилась назад, ноги медленно подошли к стулу и остановились. «Как теперь сидеть?»

— Стой здесь, ничего с собой не делай, умоляю. Я не переношу вид трупов. У меня знакомая, спец по таким вот… ненормальным… паранормальным… в общем странным вещам. Сейчас я её приведу, а ты стой. Стой!

Последние слова Ралла прокричала из коридора. Дверь захлопнулась. Пина осталась.

«Ты чмо, настоящее чмо», «Не даром говорят в тихом омуте…», «Чокнутая», «Как земля таких вообще носит» — почему-то один за другим вспомнились комментарии, которые оставили под фотографиями в интернете. Такой катастрофой закончилось невинное предложение Раслава: «Давай поиграем».

Красавец оказался чудовищем. А каким он был красавцем… Брюнет, карие глаза, длинные чёрные ресницы. Когда его метр восемьдесят садился за синтезатор казалось даже воздух в комнате подпевает в такт. Пинна училась играть у него. Он мягко клал свои пальцы поверх её и резво вёл их по верным клавишам. Познакомились на музыкальном фестивале. Спелись. У него голос и синтезатор, у неё гитара и стихи. Такими тёплыми были эти зимние ежедневные прогулки. Потом стали ходить друг другу в гости. Весной, в марте, прозвучала их первая серенада любви в обнажённых объятиях друг друга. В мае, двадцатого числа они стали врагами.

— Зачем ты это сделал?

— Чтобы запомнила меня навсегда.

Запомнила. Пинна действительно запомнила его.

— Вон её комната, утром в неё зашла, смотрю, она лежит… лежит вроде на животе, а голова лицом смотрит вверх, будто лежит на спине… я чуть разума не лишилась.

Ралла уже вела свою знакомую по коридору. Дверь комнаты Пинны открылась и стало понятно, что за специалист странных явлений пришёл.

Сестра Раслава. Он называл её Готиха. Белые волосы до поясницы, сбритые брови, карие глаза, спрятанные под голубыми линзами. Её рука в белой перчатке прикоснулась к шее Пинны. Красные губы начали шевелиться. Зазвучал тихий голос.

— Брат изгнанный, я изгонная, родители открестились от нас. Мне открылся путь света, дарю благо отцам и матушкам моей духовной семинарии. Брат же не нашёл своего соратника, который бы навел его на правильную дорогу. Не терпит он, когда его не принимают и бросают, яд вскипает из недр его души в такие моменты, всё нечистое выливается наружу. Не прошу тебя его понять, тем более простить. Но сказать правду мой долг. Сожалеет он о проделанном, покаяться яд и гордость не дают.

— Мне всё равно, грубо отрезала Пинна.

Слеза на щеке показала, что совсем не всё равно.

— Знаю, что не равно. Так теперь о тебе…

— Что с ней, Гита? — Ралла уже взрывалась от нетерпения.

Гита будто не услышав слов Раллы, продолжила говорить, посмотрев Пине в глаза.

— Тело твоё под душу подстроилось. Слишком часто назад смотришь, окунаешь разум в прошлое снова и снова. Вижу, что вперёд смотреть тебе и некуда. Лишь пустота.