Поющие над облаками

Поющие над облаками

Я открываю глаза. За окном серое утро ещё только вступает в свои права, но Виналдон, жемчужина королевства, давно смирился с бессонницей. Скоро и мне надо будет открывать лавку. Час сна на рассвете - ничтожный отдых для человека, но мне хватает. Вполне достаточно, чтобы забыть себя и себя вспомнить. Не одеваясь, встаю с постели и иду на задний двор. Живу я одна, а за высокими глухими стенами, какими принято обносить жилища в наших краях, посторонних взглядов стесняться нечего. Теперь, не давая себе времени испугаться, прыгаю в бассейн. Брр! Кожа сразу покрывается мурашками, голову покалывает тысяча маленьких иголочек, зато настроение резко идёт вверх. Я не слишком богата, но бассейн - не роскошь, а способ выживания. Иначе можно кончить, как Марили, моя подруга детства: отречься от себя, позволить какому-то недалёкому уроду внушить, что быть не такой, как все - преступление, и задохнуться в пыли будничных забот. Утро всегда несёт тягостные мысли, но вода спасала нас тысячу лет назад, спасает и сейчас, давая телу и духу новую жизнь. Теперь и до первой звезды я - Йюки Ляри, хозяйка маленькой, но популярной лавочки, торгующей всем подряд - от рукописей философов Тинтарета, до сушёных экзотических фруктов из самого Прхаваля где, говорят, на улицах до сих пор можно встретить демона или бога. Впрочем, местных товаров тоже хватает. Виналдон славится своими искусствами и ремёслами. Например, редкий турист, заглянув ко мне, удержится от покупки веера из перьев тиифи - крохотной радужной птички - расшитого самыми настоящими, хоть и мелкими, рубинами, изумрудами и сапфирами. А сама я по вечерам люблю мастерить подвески из раковин и самоцветов, откликающиеся нежными голосами на малейшее дуновение ветра. Открываю лавку, когда солнце только начинает поднимать голову над верхушками деревьев горного леса. Город наш находится в долине, со всех сторон окружённой невысокими древними горами, давно оплывшими и спрятавшими свои базальтовые клыки под плодородной почвой, дающей жизнь как исполинам - дубам и кедрам, так и многочисленным кустарникам и травам подлеска. С рассветами Виналдона по красоте могут соперничать разве что его же закаты. Все туристы узнают об этом ещё у себя на родине, а потому стараются обязательно хоть раз насладиться этим зрелищем, чтобы по возвращении не ударить в грязь лицом. Вскоре они потянутся в лавки и закусочные, в парки и на площади. А вот и первый клиент! Когда он резко распахнул дверь, та возмущённо зазвенела всеми колокольчиками. Обычно её открывали совсем не так, а бережно и порою даже робко. Но этот высокий мужчина, похоже, то ли знает, как обманчива хрупкость наших витражей, то ли ему просто наплевать. Варвар? На вид похож. Светлые волосы посерели от дорожной пыли и слиплись от пота, лицо он умыл, похоже, только что в одном из фонтанов - но загар, какой оставляет лишь постоянное нахождение на солнце, так легко не смоешь. Серые глаза, не останавливаясь на убранстве лавки, пытливо вглядываются мне в лицо.... Не варвар. Гонец. - Я имею честь видеть Сфаами Тархо, дочь Силеми Тархо, верховной жрицы народа Тэр Ко? В груди что-то мелко задрожало, готовое оборваться, но я ответила, как должно: - Должно быть, вы обознались, человек издалека. Меня зовут Йюки Ляри, и ни о каком народе Тэр Ко я никогда не слышала. Вам нужно обратиться в магистратуру, хотя не могу обещать, что там смогут помочь. В его глазах я на миг увидела бешенство, и успела испугаться. Днём я была перед ним абсолютно беззащитна. Однако он сразу взял себя в руки и даже улыбнулся. Лично я не видела повода для улыбки. Кем бы он ни был, его появление было трагедией. - Возможно, госпожа, вашу память освежит напоминание, что Сфаами Тархо в детстве звали Фиалкой за то, что она любила украшать себя этими цветами? Этого я уже не могла выдержать. ...Силеми Тархо, прекраснейшая из Тэр Ко, парящая над облаками - она доносила до всех нас волю богов, милостивых богов ночи, так несхожих с суровыми дневными богами. Жрицы должны быть молоды и прекрасны, ведь они говорят с теми, кому неведомы ни старость, ни болезни, ни смерть; поэтому наступает день, когда они уходят. Уходят до того, как их красота увянет. В чужой стране за горами правят другие боги, и никогда больше бывшей жрице не парить над облаками, не петь священных песен... не увидеть никого из прежних соплеменников. И когда смерть уведёт её дальше, в новую страну за самые высокие горы, весть об этом не должна омрачить танец Тэр Ко. Но Силеми нарушила закон, не сумев отказать своей малышке, своей Фиалочке в последнем привете. Когда спазм немного отпустил горло, а слёзы, оказавшиеся сильнее воли, смыла благословенная вода, я снова вышла в переднюю комнату. Вестник, по всей видимости, не ощущал ни малейшей неловкости. Он с умеренным интересом разглядывал товар, как будто дело, с которым его послали, было полнейшим пустяком, и ему вовсе не пришлось преодолеть бесчисленные лиги для исполнения порученного. Может быть, с запозданием, но мне вдруг пришло в голову: а вдруг он и не знает, что мы только что дважды нарушили закон? Конечно, формально я ни в чём не виновата. Я не говорила вслух ни о своей Сущности, ни об Ушедшей. Но фактически - выдала себя с головой. Теперь мой единственный шанс - уговорить его покинуть город до ночи, до того, как он сменит облик и моё племя опознает в нём чужака. Даже в этот момент, сама совершив преступление, я не допустила мысли, что мать могла доверить нашу тайну не тэру, а человеку, или эльфу, или... я не очень хорошо знала всех, населяющих наш мир. С такими мыслями я и продолжила наш разговор. - Я благодарю вас, незнакомец, за те жертвы, что вам пришлось принести, чтобы приехать сюда. Думаю, вам не терпится вернуться к своим соплеменникам? Разумеется, после того, как получите должное вознаграждение. У меня есть несколько превосходных сапфиров, которым наверняка обрадуется ваша возлюбленная. По правде говоря, я не пожалела бы и бриллиантов, лишь бы это ускорило его отъезд. Тогда до самого заката я смогу скорбеть о матери, кроме которой у меня никого не было в этой огромной вселенной. Раньше я порой представляла, что даже там, в стране изгнания, она слышит в лунные ночи мой голос, когда я пою богам наши древние песни. Мне мечталось, что она гордится мной - ведь я, как и она, стала голосом своего народа. Теперь это в прошлом. Но, как ни странно, вместо облегчения от возможности получить награду и отправиться домой, на лице вестника вновь явно отразилось неодобрение. - И вам совсем не интересно, как ваша мать провела все эти годы? Вы даже не пригласите меня переночевать в своём доме? В этот момент я поняла: он не тэр. Любой тэр знает, как ревностно каждое племя хранит свои секреты, ведь чужак может ненароком привести за собой охотников. И уж конечно, ни один из нас не пригласит незнакомца переночевать в своём доме! Признаюсь, мне стало страшно. Это мог быть охотник, под пыткой узнавший у матери моё имя и детское прозвище. Но уже в следующую секунду я отмела эти мысли. Даже под пыткой мама не обрекла бы меня на смерть. Она доверяла этому незнакомцу. А значит - в известных пределах - ему могу доверять и я. - Кажется, нам действительно следует поговорить. Может быть, для начала представитесь? Какое отношение вы имеете к моей матери, и что вам нужно от меня, если деньги вас не интересуют? Ночь приближалась к апогею. Полную луну окружала радужная дымка, а легкие перистые облака только подчёркивали глубину неба. Скоро начнётся пора звездопадов, когда на горизонте полыхают зарницы, а пары кружатся над деревьями, опьянённые ароматом цветов. Это пора свадеб. Я надеялась, что в этом году тоже наконец-то найду себе друга, который не побоится связать свою судьбу с жрицей или хотя бы подарить ей ребёнка. И это ещё может случиться! Посторонние мысли не мешали мне кружиться в общем танце. Мои туманные крылья трепетали, неся меня по кругу, а руки сплелись с руками двух совсем молоденьких девочек, впервые принятых в хоровод этой весной. Люди, вздумайся им вглядеться в ночное небо, увидели бы разве что прихотливо завивающиеся клочья тумана. Но я видела смеющиеся лица соплеменников: внутренний круг, в котором жрицы направляли танец неопытных учениц, срединный, в котором кружились зрелые женщины, цвет племени, и внешний, составленный мужчинами и теми из почтенных дам, кто ещё чувствовал стремление выплеснуть себя в танце. Остальные - пожилые женщины, их мужья и малыши-внуки - парили над самыми вершинами деревьев, время от времени опускаясь передохнуть на ветви. Малыши забавлялись, меняя цвет и форму своих эфирных тел. Взрослые вели себя солиднее, только изредка позволяя себе клубами дыма растечься по воздуху, чтобы немного передохнуть. Но вот танец изменил свой рисунок. Круги стали одной огромной спиралью, поднимающейся высоко в небо - к самому диску луны. А на вершине этой спирали была я. Все посторонние мысли разом вылетели у меня из головы, когда, воспарив высоко-высоко, я услышала медленную и торжественную музыку сфер. Я вобрала в себя весь свет луны и далёких звёзд, как люди набирают полную грудь воздуха, и запела. Каждый раз это была новая песня, рождавшаяся в тот же момент, когда я дарила её богам. В ней были все радости и горести нашего народа, все его надежды и чаяния. Порой в песне звучала боль, но всегда превыше всего была радость того, что мы живём, и благодарность богам за подаренную ими возможность парить каждую ночь в сияющем небе. Сегодня был первый раз, когда я не смогла полностью отдаться собственной песне. Первый раз, когда я почувствовала, что в нашей жизни что-то неправильно. А виноват в этом был он! В тот самый момент, когда я спросила странного гонца о его имени, непонятно откуда вдруг послышалось хныканье. Сначала я подумала было, что звук доносится с улицы, но он был слишком явственным. Однако моё замешательство длилось недолго. Мой странный собеседник снял со спины тючок, в котором, как я думала, были его дорожные вещи. Конечно, кому же придёт в голову, что молодой мужчина в одиночку потащит младенца в далёкое путешествие, трудное даже для него самого? - Меня зовут Лан Грост. Я ваш сводный брат. - Сказал он, откидывая с переносной колыбели ткань, защищавшую ребёнка от палящего солнца. - А это - наша общая сестра, Стиами Грост. Надеюсь, хотя бы ей найдётся место в вашем доме? Силеми Тархо, будучи верховной жрицей, не сумела найти в родном племени мужчину, преданного ей настолько, чтобы разделить ждущее её изгнание. Долгие годы единственным утешением Силеми была дочь, но и с ней она неизбежно должна была расстаться, когда на её лице появятся первые морщины. Тэры стареют медленнее людей, но всё же стареют, и вот этот день настал. Отправляясь в первое и последнее далёкое путешествие в своей жизни, Силеми считала свою жизнь конченой. Однако оказалось, что по другую сторону гор ей предстоит не просто тихо доживать оставшиеся - тоже немалые - годы. Браки людей и тэров не были чем-то невероятным, однако считались большой редкостью. Люди в большинстве своём и не догадывались о существовании этого народа, а те немногие, которые узнавали, порой проникались ненавистью к существам, так похожим на них самих, но всё же иным. Некоторые из них даже становились охотниками, выслеживавшими и убивавшими "оборотней", тем более что днём у тех не было никаких преимуществ перед обычными горожанами. Мало того, человеческие тела тэров обычно оказывались даже более хрупкими и уязвимыми, чем у их соседей. Практически никто из них не мог сопротивляться охотникам. Поэтому племена жили обособлено, в обстановке строжайшей секретности. Если же кто-то хотел рискнуть и связать свою жизнь с человеком, он должен был навсегда уйти из племени и забыть о существовании себе подобных. Видар Грост не был таким, как другие люди. Силеми поняла это уже тогда, когда увидела на улице высокого светловолосого мужчину, продающего свои картины. Если бы она не знала доподлинно, что перед ней человек - все тэры в округе были ей к тому времени известны - она бы поклялась, что так видеть мир могут только её соплеменники во время полёта. Женщина не устояла перед искушением рассмотреть полотна поближе. Никаких иных устремлений, кроме любопытства, у неё в тот момент не было. Даже не будь у бывшей жрицы, прекрасно знавшей историю своего племени, предубеждения против браков с людьми, её лучшие годы были позади, и она даже не думала, что ещё способна вызвать интерес мужчины. Однако художник увидел вовсе не старуху, а красивую женщину, может быть, не столь свежую, как розовый бутон, но первые морщины возле глаз только добавляли её взгляду глубины, а осанка выдавала внутреннюю силу. Обсуждение картин постепенно перешло в беседу за стаканом вина на террасе дома художника, а потом Видар пригласил Силеми поужинать с ним и его сыном. Всего через месяц она стала его женой. Лану было тогда десять лет. Матери он не помнил - она бросила его отца, "никчёмного мечтателя", когда мальчику не исполнилось и года. Поэтому называть мамой Силеми, с первого дня привязавшуюся к мальчику, было для него естественно. К тому же он хотел братика или сестричку. Однако долгое время его мечты оставались мечтами. Только год назад Силеми удивила мужа и приёмного сына, давно переставших на что-то надеяться, объявив о своей беременности. Ещё больше удивлена была она сама: до этого не было известно ни одного случая, чтобы у тэров и людей рождались совместные дети. Возможно, потому, что браки редко длились достаточно долго, ведь женщины - тэры редко производят на свет больше двух детей за всю свою долгую жизнь. Однако радость от рождения малышки Стиами была недолгой. Охотники напали среди бела дня. Они всегда нападают днём, потому что ночью их оружие опасно тэрам не больше, чем порыв ветра. Соседи ничем не помогли Видару и Силеми, с которыми ежедневно раскланивались на улице: все они были простыми мирными людьми, а охотники не щадили никого, кто пытался им помешать. За несколько месяцев до этого они выследили племя тэр-нар, и кто-то из пленных под пыткой рассказал, что жрицы, самые ненавистные для охотников, "ведьмы", уходят доживать свой век в захолустный уголок, ранее не привлекавший ничьего внимания. "Ведьмовское кубло" было найдено и уничтожено. Но прежде чем убить любую из жриц, её заставляли назвать всех ей подобных. Так охотники подстраховывались, чтобы никто не ушёл. Лан как раз пошёл гулять с сестричкой, когда на их дом напали. Соседи, хотя и побоялись открыто вмешиваться, всё же предупредили его, что домой возвращаться не стоит. Будь он один, он бы вернулся! И пусть в доме ждала бы засада! Не сумей даже победить всех убийц, он наверняка прихватил бы с собой во тьму одного-двух подлецов, способных расправляться с беззащитными женщинами. Но с ним была маленькая сестра, которую он не мог оставить совсем одну в этом мире, на милость чужих людей. Значит, нужно было бежать. Вот только куда? Он укрылся в лесу, не решившись просить помощи у знакомых, ведь те, кто напал на их дом, могли искать его и Стиами. А ночью к нему пришёл призрак. Когда Силеми поняла, что на их дом напали не обычные бандиты, первая её мысль была о дочерях. Она знала: под пыткой говорят все. В соседней комнате её муж ещё сдерживал нападающих, но она знала, что долго это продолжаться не может. Однако он давал ей время, которого не было у остальных жриц - время совершить ритуал, дарующий ещё одну ночь её эфирному телу. К счастью, на туалетном столике лежал нож для фруктов. Конечно, ему далеко до ритуального кинжала, но к счастью, орудие не было принципиально важно. Ворвавшиеся в комнату через пару минут охотники застали только последние судороги женщины, лежавшей навзничь на широкой кровати. Кровь из перерезанного горла уже не хлестала, а еле сочилась, на лице же застыло такое торжество, что глава отряда даже не выругался, а только плюнул себе под ноги. Оставалась ещё надежда на соседей, но он уже чувствовал, что найти ведьмино отродье и позор людского рода - её сводного брата - будет нелегко. Силеми проснулась, когда на небе загорелись первые звёзды. В первую минуту она привычно потянулась вверх, под облака, где каждую ночь танцевала с подругами. Однако крыши, которая обычно, словно шёлковый полог, который надо откинуть, замедляла её полёт, не было. Вместо аромата цветов воздух был наполнен едкой вонью пожарища. Тогда память вдруг разом вернулась к ней. Её человеческое тело мертво, а эфирное, в которое она вложила всю нерастраченную жизненную силу, продержится только до рассвета. Ей нужно срочно найти Лана. Пусть он человек, но за столько лет он стал почти родным ей. Он должен услышать то, что она ему скажет. Найти Лана не составило труда, ведь с ним была Стиами, а свою дочь Силеми почувствовала бы даже через каменные стены. Бывшая жрица умела сгущать своё эфирное тело так, что оно казалось почти как человеческое - только вот ноги при ходьбе не касались земли. Но Лан не испугался. Разве пристало мужчине бояться призрака той, кто двадцать лет была его матерью? Её голос звучал, словно шелест дождя в лесу, но он всё расслышал верно. - Не бойся, мама, я сделаю, как ты велишь. Они никогда нас не найдут. Силеми, никогда не чувствовавшая себя в полной безопасности, много лет назад припрятала часть сбережений в скалах, за пару лиг от города. Так что Лану не пришлось возвращаться туда, где его вполне могли поджидать. В том же тайнике он нашёл подробнейшую карту, на которой были отмечены не только главные дороги и крупные поселения, но и каждая тропка, каждая ферма на пути в Виналдон. К счастью, дети тэров обретают способность к перевоплощению только с пятилетнего возраста, поэтому он мог спокойно просить о ночлеге, не опасаясь, что Стиами выдаст свою истинную природу. И вот они здесь. Но если Сфаами, или как там она себя называет, не хочет иметь с ними ничего общего - он найдёт другой дом для своей сестры. Весь этот рассказ, разумеется, я выслушала уже не лавке, а в столовой собственного дома, за завтраком. Полугодовалая Стиами проявила неплохой аппетит, высосав через тряпку целую бутыль подогретого молока. Её брат, напротив, ел мало, хотя в пути ему явно пришлось несладко. Усталость и беспокойство не слишком способствовали хорошему аппетиту. Наш разговор, начавшись утром, затянулся до полудня, хотя Лан и старался быть кратким. Мне и хотелось, и не хотелось расспросить его подробнее. Да, узнать о том, как жила мама все эти годы вдали от меня - сильное искушение. Но то, как она умерла, всё перечеркнуло. За моей сестрой, которую я впервые увидела сегодня утром, и этим грубоватым парнем, называющим себя моим сводным братом, идёт охота. Если выследят их, то схватят и меня, а тем самым под ударом окажется весь мой народ. Я могла отправить их восвояси. Однако если кто-то расскажет охотникам, что они были в моём доме - результат будет тот же как если бы они остались здесь. Я могла уйти с ними. Взять самое ценное. Забыть о своей природе. В конце концов, мы с Ланом могли бы представляться мужем и женой, а Стиами выдавать за нашу дочь. Я с новым интересом взглянула на Лана. Если ему придётся по душе эта идея, я, пожалуй, вышла бы за него по-настоящему. Он был привлекателен и не боялся неведомого. Со временем я, наверно, влюбилась бы в него без памяти. Вот только... Я любила летать. Я любила наши танцы и песни под луной. И я хочу, чтобы мои дети знали всё это. Неужели они будут вынуждены летать, довольствуясь компанией друг друга? Или, того хуже, не смогут делать этого вовсе? Солнце уже клонилось к закату, а я так и не решила, что должна делать. К счастью, Лан слишком устал, чтобы требовать немедленного ответа. Утомление даже приглушило в нём страх быть обнаруженным. Впрочем, он ведь и не жил с этим страхом всю жизнь, как жили мы. Я допела свою песню. Похоже, никто из соплеменников не почувствовал, что на этот раз в ней не звучало обычного восторга. Танец закружился вновь, на этот раз по нисходящей, пока в самый тёмный предрассветный час общий хоровод не распался на отдельные группы, уже не столько танцующие, сколько беседующие. Почувствовав, что возбуждение ритуала окончательно ушло, я издала высокую трель, призывающую всех тэров к вниманию. Вокруг меня быстро собрался плотный круг слегка недоумевающих и даже встревоженных слушателей: жрицы редко пользовались своим правом говорить перед всем племенем. Я, как в начале песни, вновь вдохнула в себя весь окружающий мир: звёзды и аромат цветов, далёкие огни города, который днём был и нашим, который мы и люди строили сообща. Я вспомнила мать, нашедшую счастье с человеком и погибшую вместе с ним. Моя новая песня была не такой, как прежде. Впервые я обращалась не к богам, а к себе подобным. А когда музыка, звучавшая в моей крови, закончилась, я сказала то, что обычно тэры говорят только тем, кого любят: я назвала своё дневное имя. На следующий день, на площади, я обратилась к людям. Ночная музыка не могла помочь мне при свете солнца, но грозные отзвуки большого колокола, созвавшего народ, напоминали о судьбе, которая могла ждать не только меня и мне подобных, но любого, кому просто не посчастливилось жить по соседству. Рядом со мной стоял Лан, и в глазах его я видела восхищение. А на руках у меня улыбалась маленькая Стиами. Возможно, охотники и нашли нас. Но в городе, где люди с нетерпением ждут полнолуния, чтобы полюбоваться священным танцем тэров и услышать песню их верховной жрицы, у них не было шансов. Пройдут, может быть, сотни лет, но однажды все жители города смогут участвовать в этом танце. Это говорю я, Сфаами Тархо, верховная жрица народа Тэр Ко.