Правила выживания

Пролог. Глава 1

   По коридору я кралась тихо. По крайней мере старалась. Страх,  постоянный мой попутчик и верный помощник. Последние дни только он помогает мне избежать неприятности. Последние дни... Да нет,  недели. Долгие и мучительные. То,  что попасть домой в скором времени мне не светит я поняла быстро. Легче, конечно,  от этого не стало,  но желания жить не убило. Так что, по коридору крадусь медленно.
   Сейчас мне надо попасть на кухню. Вернее в то помещение,  которое в этом мире его заменяет. Быть наказанной в который раз за строптивость не хочется. А если быть честной,  то страшно. Ведь первое же наказание станет трагедией. Я потеряю все,  что ценно для меня здесь и сейчас. Своего ребенка. Пускай еще не родившегося,  но уже растущего под моим сердцем. 
   Ребенок. Непозволенная роскошь для меня и мне подобным здесь. И поэтому я по коридору крадусь тихо. 

   Глава 1

   Раннее утро. Серое и безмолвное. Суровое в каждом своем проявлении. Но оно каждый раз радует тем,  что малыш будит меня своим шевелением. 
   Каждый раз я благодарю бога за то,  что в этом мире мне досталось тело не стройной красавицы-блондинки (как оказалось это модно не только на Земле), а крепко сбитой смуглянки-поселянки. Вот и не видно пока мое интересное положение. 
   А вот и кухня. Заглянула в бак. Ну конечно,  воды нет. Через семь десятин появится старший кухарь и первое, что он сделает это сунется к баку за водой. Так что, беру ведра и начинаю носить воду из колодца. Вода чистая,  студеная. Цвет у нее только зеленоватый,  но вкус приятный. Видно поэтому даже простая пища получается вкусной,  а что уж говорить о деликатесах для хозяйского стола. 
   Воду ношу понемногу. Ну а что поделать то. Не хочется вредить своему сокровищу. Да и колодец недалеко. За три десятины бак заполнен. Вот теперь и начинаю делать то, за что я и отвечаю по всей, так сказать, строгости: протираю все столы и печи, выкладываю рядами доски,  ножи, просматриваю кастрюльки, противни, сковороды. И наконец, ставлю опару для хлеба и сдобы. Еще две десятины. И вот теперь пора и крупу перебрать и овощи начистить. Когда  прошло две с половиной десятины появился старший кухарь.  Опять чем-то недовольный. Ну-ну... Я все успела. И те пол десятины,  на которые он припозднился,  я использовала по максимуму. Крупа отмокает в миске,  опара подходит,  остались овощи только. Вот и сижу, нацепив на себя маску недалекой смазливой кухарки, работаю. 
   Место на кухне мне терять нельзя. И тому много причин. Во-первых, тепло и сытно. А для женщины, ждущей ребенка, это важно. Во-вторых,  старший кухарь хоть суров,  но мужик справедливый. Вот и сейчас он развернулся ко мне спиной и делает вид,  что не видит как я время от времени тихонько срезаю чуток морковки и быстренько  съедаю. А что?! Витамины нужны. В-третьих,  униформа кухарки,  особенно широкая и длинная юбка и фартук, помогают скрыть намечающийся живот. А платок прячет волосы, не отросшие пока до нужной длины. Короткие волосы - позор, оскорбление. Женщина с короткими волосами априори изгой. И не дай бог, что с косой случится!!! Все,  назад ходу не будет. Отвернутся все. И родители,  и знакомые,  и друзья. Не найти тогда ни работы,  ни приюта. Разве что в придорожных борделях и только. Не будет ни дома, ни семьи. Суровый мир здесь, жестокий. Европейское средневековье ХVII века  в чистом виде. Даже инквизиция в наличии. Поэтому берегу платок как зеницу ока. Не положено  мне такой роскоши как ошибка,  не положено. Ну и самое главное,  здесь меня никто не видит. Да и зачем хозяевам на кухню заходить. Вызовут в столовую старшего кухаря,  а там, или похвалят за вкусный обед,  или пожурят,  если что не по нраву пришлось. А уж потом мастер Астан или промолчит, или взгреет всех не различая кто провинился, а кто нет. Но лучше уж так, на задворках княжеских.
Морковь и лук дочистила, пошла свекла, а вот картошка не радует. Здесь у нее кожица твердая,  но не это огорчает. Она мелкая как каштан и времени на нее уходит много. Так что картошку чищу в последнюю очередь. 
   - Маяна,  - слышу голос старшего кухаря  за спиной,  - сними пробу.
   Я застываю с ножом в руках. Нет,  этого просто не может быть. Приподнимаю голову и недоверчиво смотрю на старшего кухаря. Но он уже развернулся к печи и колдует дальше. А на столе в тарелке лежат два оладика. 
   Сижу я и смотрю на них. Правда,  я не знаю как быть. Как быть то?  
   -Что смотришь? Ждешь когда все придут?  А ну давай быстрей. 
    Я поднимаюсь со своей скамеечки,  кладу нож и иду к рукомойнику смыть грязь с рук.
   - Сметану возьми. Скажешь если кислит.
Удивительно. Я тихо подошла к столу, вытерла руки фартуком и беру ложку. Сметана свежайшая и не кислит. Оладьи бесподобные.
   - Ну как? 
   - Сметана не кислит. Она свежая. Наверно вечером только сняли. В оладьи б патоку что ли  доложить. Хозяин послаще любит. 
Старший кухарь хмурит брови,  кивает головой и начинает оглядываться ища нужную банку. Я иду к шкафам и возвращаюсь с искомым. 
   - Вот, мастер. Только не делайте все сладкими. Хозяйка фигуру бережет, не оценит. 
   И мы продолжаем дальше. Мастер Астан печет оладьи,  а я чищу картошку.  Чищу и думаю над тем,  что сейчас это такое было. Никогда, никогда старший кухарь так не поступал. Да, ругался. Бывало, что даже сковородки летали в нерадивых младших кухарей,  но чтоб позвал и накормил как сейчас. Такого не было. По крайней мере пока я здесь точно. А здесь я по земным меркам месяца четыре. У них вообще не неделя а декада – десять дней. В месяце декад тоже четыре. И в году-весне  десять месяцев. Время меряют десятинами – что-то вроде десяти минут. А вот час у них пятидесятник.
   Когда я закончила возиться с картошкой наконец стали подтягиваться и другие. Два кухаря и четыре кухаренка. А вот где мучница?! 
Опара подошла. Пора хлеб замешивать,  да и булочки к завтраку печь самое время.
   - Где Лаира? Кто видел эту негодницу?
На кухне тихо. Только слышно как шипят оладьи на сковороде. 
   - Нет ее,  мастер. Мы в комнату к ней стучали. Она не отозвалась,  - рыжий кухаренок  быстро  протараторил и как ветер вылетел в подсобку.
   - Сбежала таки,  дура! Дурааааа!!!
Все быстро зашевелилась,  забегали. А что поделать?! Старший кухарь гневается. Да и как тут не гневаться ему,  ведь Лаира его племянница. Дочь единственного брата, покойного нынче. Да,  гонял ее мастер,  ругал,  держал в строгости. Но ведь все для ее ж блага. Да вот только нравилось племяннице старшего кухаря совсем другое. Уж слишком охоча до мужского внимания да ласки была Лаира. Все мечтала охомутать богатого женишка и заиметь свой дом,  слуг. 
   - Маяна!!!
   Я застыла опять.
   - Что стоишь?!  Быстро за сдобу принимайся, а мне еще  кашу варить. Или думаешь не знаю,  что ты Лаире помогала. Хлеб после пойдет.
   Ну вот и тебе и доброе утро. Ладно,  чего уж там. Младшие кухарята и так знали,  что чаще всего сдобу за Лаиру пекла я. Она хлебом то и занималась потому,  что и проще, и быстрее. 
Три десятины проносятся в суете быстрее чем стрелы. 
   Так что, когда хозяйский служака приоткрывает дверь,  все практически готово. Астан поднял голову посмотрел на вошедшего и кивнул головой. Франк ничего не говоря развернулся и быстро удалился. Вот и все. Через десятинку младшие кухарята отнесут подносы в хозяйскую столовую и слуги накроют на стол. 
   Тихо ухожу в подсобку за мукой. Пора заняться хлебом. Но время еще есть и я могу немного передохнуть. В углу стоит перевернутый короб. И я присаживаюсь на него и спиной опираюсь об стену. Закрываю глаза и кладу ладони на живот. И мысленно спрашиваю: как ты мой хороший (или хорошая)? 
   Пара минут мне нужны как воздух. Тихо здесь,  спокойно. Как будто и не было утренней суеты. И все же,  куда Лаира делась  то? Что ж ты наделала глупенькая.
   Дверь негромко скрипнула, я приоткрыла глаза и посмотрела на вошедшего. Мастер. Стоит и хмурит брови.
   - Маяна! Тебе плохо? - голос его тих. 
   - Нет,  мастер Астан. Я сейчас. Не выспалась просто. 
- Маяна,  скажи честно. Ты, ты знаешь где Лаира? 
   Мастер подошел,  пододвинул другой короб и сел напротив меня. Взгляд у него тяжелый. Видно и впрямь переживает. Наблюдаю за ним из-за полуприкрытых век. Черные волосы острижены ежиком,  практически не тронуты сединой,  ровный нос,  серо- зеленые глаза. Кожа светлая, черты лица крупноваты, но не отталкивающие. Мастеру по земным рамкам можно дать лет сорок. А вот сколько в реальности я просто не знаю. Люди живут здесь в среднем лет 150-200. Он сидит и буравит меня взглядом, не хуже рентгеновского аппарата.
   - Нет, мастер. Я не знаю. Мы ведь не особо дружны. Своих тайн она мне не рассказывала. Но скажу честно, я переживаю за нее. Слишком она доверчива.
   - Знаешь, ты бы за себя переживала, - вдруг резко и зло  говорит мастер и поджимает губы, - Лаире я и сам задам жару так, что неделю сидеть не сможет. А ты вот сама такая недоверчивая да правильная, а вляпалась так, что впору тебя саму жалеть. Хорошо,  что мать хозяина про ребенка не в курсе,  даже не знаю, где бы ты сейчас была. 
   Меня накрыло моментом. Сразу и по полной программе. Как?  Откуда он в курсе? Никто ж не знает. Я смотрю на мастера в ужасе и только спустя какое-то время понимаю, что по лицу текут предательские слезы.
   Мастер встал и вышел из кладовки. Вернулся быстро,  с ковшом воды в руках. Сунул в руки и сел на свое место. Я вздрогнула.
   - Не дергайся. Не сдам. Ума у тебя все же  больше чем у Лаиры. Не повезло тебе просто. Но старайся поменьше людям на глаза попадаться. Тяжести не таскай, ребенка пожалей. И юбки начни попышней носить. Придумаем, что-нибудь. 
   Мастер встал со своего импровизированного стула, постоял, пнул его ногой и пошел к двери. Перед тем как открыть ее и выйти,  резко остановился,  о чем то задумался и не смотря мне в глаза сказал:
   - Через пятидесятник опять пойдешь сюда. Сама придумаешь чего не хватает. Поняла? Долго не рассиживайся,  хлеба сами не испекутся.
И не дождавшись моего ответа вышел. А я осталась сидеть на своем коробе с удивленными глазами. Что он этим хотел сказать не знаю? А уж, что задумал тем более. Но прав мастер Астан в одном - хлеба сами не испекутся.
Вставать не хотелось. Желание было лишь свернуться клубочком и затаиться,  спрятаться от всего мира. Но увы,  это невозможно. Он везде,  он окружил меня непреодолимой преградой,  давящей и мрачной,  как  и все,  что здесь меня окружает.