Правосудие

Правосудие

Закат наползает змеёю на небо и тревожно делается в сердце Родики. Ей и прежде покоя не было, всю дорогу до окраины леса оглядывалась и боялась, а как закат кроваво расчертил небо, так и вовсе не стало даже тени самообладания. Испугалась Родика, глянула на идущую впереди бодрую и уверенную подругу свою, но решилась и позвала:

–Талэй…

Талэй с Родикой не ровня. Род Талэй богаче всех в Долине, отец её три мельницы имеет здесь и две за Переделом, корабли снаряжает на ярмарку в саму столицу! Да и мать её известна – в прошлом довелось ей саму королев у обшивать. Богатый род, сильный, крепкий. И Талэй – дочь единственная, отрада и гордость семьи, хоть и юна ещё, а характер уже проявляет, красу свою и ценность точно знает, в обиду себя не даёт и прихлебателей подле не терпит. Смешлива, конечно, заносит её по молодости, но тем и славна молодость…

А у Родики за плечами тень. Мать и отец годами работали в поле, кое-как семью тянули, отец прошлой весною ушёл, мать ослабела ныне, и без помощи старших братьев и сестёр не справилась бы Родика, но и у тех же семьи свои уже, им невозможно неотлучно быть и помогать. В доме Родики сырость, в доме крыша протекает, но тут хочешь иль не хочешь, а помощи придётся просить, мать против была, заявляла:

–Мы бедные, но гордые! Нас унижать не надо. До осени дотянем, а там Фейно поможет.

Родика кивала, а сама смотрела на сероватую от сырости кожу матери, слышала кашель, что раздирал ей горло, и думала, что гордость того не стоит. Да и Фейно – старший брат Родики, хоть и бывал в доме матери чаще других, а всё же и дела свои имел, и жену молодую, и обещался взяться за починку крыши с весны.

Решилась тогда Родика, решилась грех на себя взять, пошла против матери, явилась к Талэй – та её всегда принимала, единственную из долины звала подругой, ничего не требовала и ничем не унижала, всегда встречала её ласково и родители её также – всё норовили если не кусок сунуть, то хотя бы накормить плотнее и вкуснее, как могли. Родика рада была дружбе – Талэй была доброй, хоть и буйной в выходках, смешливой, но друзей у Родики больше не было, держалась она Талэй, никогда ни о чём не прося.

Жали туфли ноги, сарафан пришлось уже три раза латать, но Родика молчала. Лишь раз не сдержалась, пришла, выложила всё как на духу и закраснелась – устыдилась, поняла, что сейчас Талэй решит, будто она с ней дружна только из-за богатств семьи.

Но Талэй хоть и смешлива, а всё-таки добра. Помолчала, затем сказала:

–Твоя мать добрая женщина, но если узнает она, что ты помощи у меня просила, разозлится на тебя. Ты, вот что…иди к себе обратно, ни о чём ей не говори. К обеду отец мой придёт, я его упрошу. Он заметит, что там с крышей, сам предложит помощь, мать твою уговорит. Не станет она с ним спорить, понимаешь?

Диво! Родика бы и не додумалась до такого. Закивала, в благодарностях рассыпалась. Неумелые слова, неловкие, а горячие, от сердца идут, этим и ценны.

–Да брось! – отмахнулась Талэй, – мы же подруги!

–Да я…я всё для тебя сделаю! – заверила Родика.

–Да ничего…– начала было Талэй, но вдруг осеклась и изменившимся голосом спросила, – сделаешь, правда?

Родика снова закивала.

–Знаешь, – Талэй понизила голос до шёпота, – ты, вот что…приходи ко мне завтра, после полудня, сможешь? Отлично. Я кое-что сделать хочу, но одна боюсь. Если поможешь, просто со мною сходишь, буду благодарна.

Как откажешь? Согласилась Родика, а до вечера металась, переживала, думала, что и как, и даже визит отца Талэй, и его возмущение по поводу крыши и обещание её починить, и радость матери – всё это прошло мимо Родики.

–Не перевелись ещё добрые люди в Долине! – радовалась мать, а Родика хмурилась. Её фантазии не хватало на то, чтобы предположить хотя бы чего захочет Талэй. Да и такого, чтобы ей было страшно! Родика-то ещё трусливее всегда была, но что делать?

Наступил новый день, дождалась Родика Талэй у её дома, ждать пришлось дольше назначенного, но вот появилась подруга, собранная, серьёзная:

–Прости, вырваться было сложно. Всё хотели узнать куда я пошла.

–А куда ты…мы пошли? – Родики не нравилась серьёзность Талэй и вся ситуация, но что она могла уже сделать? Если пришла, будь добра идти дальше.

–На окраину леса, – спокойно отозвалась Талэй, но спокойствие это давалось и ей с трудом.

Глаза Родики расширились от ужаса мгновенно. Окраина леса – это плохо. Даже нет – это очень плохо. Окраина леса – запрет для детей и женщин, конечно, некоторые ходят на свой страх и риск, тайком, крадучись, но не все возвращаются. А иные и возвращаются, да только лиц на них нет.

Живёт на окраине леса ведьма – Вадома. Родика её в глаза не видала, ей и в лес-то запрещено было одной ходить, а уж уходить в его глубины и подавно. Но питается будто бы та ведьма душами и плотью младенцев, имеет длинные когти и клыки…

–Не дури, – Талэй, видя испуг подруги, стала сама собою, – все к ней ходят тайком, и женщины, и мужчины. И моя мать бывала. От неё и знаю, где она живёт – подслушала. Не ест она никого. Плату берёт, это да, но у меня есть чем заплатить.

–Но зачем?..– Родику трясло. Она боялась ведьм, воспитывалась на сказках про них и знала, что ведьма – это страшно.

–Отец меня выдаёт за столичного женишка, – Талэй помрачнела, – хочу узнать, как быть.

–Выдаёт? – Родика затрясла головой, – подожди…а ты его видела?

Талэй взглянула на подругу с жалостью, ответила:

–Видела. Поэтому и хочу знать, что будет и как быть. Но тебя с собою не тяну, не хочешь если, то не ходи, а мне спешить надо!

Не дожидаясь ответа, Талэй повернулась и пошла по направлению к лесу, гордая, насмешливая, твёрдая в своём решении. Родика ещё поколебалась – страх и вместе с ним любопытство и чувство благодарности за обещание её отца по поводу крыши в их с матерью доме, заставили её засеменить следом.

Так далеко Родика никогда в лес не заходила, и от этого шелесты леса, треск сучьев и ветер, влетавший в крону деревьев, всё это было страшноватым для неё. Но первое время она мужественно держалась, и только когда лес не прекращался, а напротив, всё сгущался, становясь темнее и жёстче в листве, в сучьях и в плетении кореньев, а по небу, висевшему где-то совсем далеко, почти скрытому за мощной кроной тёмной листвы, мазнуло кровью заката, сдалась: