Предатель. Я желаю тебе счастья с другой

Глава 3. Разве мы еще есть?

— Рвите листок, — ласково просит медсестра.

Пальцы слабые и не слушаются. Тонкая белая бумага не поддается мне. Она лишь сминается но не рвется.

Мышцы ослабли во всем теле.

— Ничего страшного, — воркует медсестра и забирает бумагу, — потом обязательно получится.

— Ну, что же, Надежда, — в палату входит энергичный доктор Святослав, а за ним бесшумным шагом следует Михаил.

Слабое сердце пробивает несколько ударов.

— Это чудо, — Святослав улыбается и раскрывает папку, которую принес с собой. — От опухоли ни следа. Анализ крови, конечно, — поднимает на меня хитрый взгляд, — может напугать, но вы вернулись с того света, милая. Восстанавливающая терапия…

Я почти его не слушаю.

Я смотрю на Михаила, который подходит к моей койке и придвигает стул. Садится и берет меня за руку, но это лишь игра для доктора и медсестры. Было бы странно, если бы мой муж, который годами за мной ухаживал, сейчас бы стоял в стороне.

— Ты сегодня получше выглядишь, — говорит Миша и касается моей скулы со лживой улыбкой, — кажется, даже румянец появился.

А я смотрю и смотрю на Мишу. Он одновременно чужой и родной, и от этого больно.

Я — его обуза.

— Еще несколько снимков и анализов, Надежда, и мы, наверное, сможем поговорить о вашей выписке, — пролистывает папку Святослав, а затем поднимает на нас взгляд. Обращается к медсестре, — кажется мы сейчас тут лишние. Пойдем.

Мы остаемся одни в гнетущей тишине. Вот он итог нашего брака и нашей борьбы.

— Я хочу увидеть детей, — хрипло шепчу я.

В глотке все еще першит от пластиковой трубки, которая закачивала в мои легкие кислород.

— Они подросли, — отвечает Михаил.

— Неудивительно, — сиплю, — больше года прошло.

У меня вздрагивают ресницы, и по щеке скатывается предательская слеза, скользит до подбородка и срывается на мою больничную сорочку.

— Сегодня я им скажу, — Михаил не отводит взгляда с моего лица. В голосе нет ни радости, ни нежности. Я бы назвала голос Миши мертвым, — что мама проснулась.

Больше года меня не было с детьми, а до этого они видели меня изможденной, бледной и умирающей.

Я помню, как они храбрились вместе со мной, а потом плакали в объятиях Михаила, который обещал, что мама обязательно вылечится.

Надо только верить.

— Кто она? — сдавленно спрашиваю я, когда Михаил выдергивает и кармана пиджака платок и вытирает мои слезы.

Миша смотрит на меня исподлобья тяжелым и темным взглядом. Ему явно не понравился мой тихий и отчаянный вопрос.

— Твой доктор сказал, что тебе сейчас нельзя нервничать, — тихо, но четко проговаривает он, не спуская с меня мрачного взгляда, — понимаешь?

— Ты должен мне сказать… — судорожно шепчу я через боль, — я имею право знать, Миша… — слезы льются ручьями, — мне все это не приснилось… Я все слышала…

Я четко понимаю, что моя смерть принесла бы моему любимому мужу облегчение, и я не могу винить его за это.

Ему было все это время больно и сложно, и держался хорошо. Он ухаживал за мной, занимался детьми и успевал работать, ведь веселье с врачами стоило очень дорого.

Но мне все равно горько.

Очнуться и потерять мужа, который рьяно боролся за мою жизнь, но он сдался.

— Нам предстоит многое обсудить, милая, — вздыхает он, — но не сейчас. Ты слаба…

Я роняю голову на подушку и закрываю глаза, выпуская новые слезы. Когда меня увозили на операцию я верила, что открою глаза и на меня потоком хлынет радость и любовь, но реальность оказалась жестокой.

— А мои родители?

Может, я найду тепло и ласку в маме и папе?

— Они сегодня должны прилететь, — отстраненно отвечает Михаил. — Они были в отпуске, и я не стал их раньше времени дергать. Вернутся, и все узнают от меня.

Жизнь идет своим чередом.

Я все понимаю.

Никто уже не ждал, что я очнусь, и все просто жили дальше. Да я бы сама не хотела, чтобы все рыдали у моей кровати все это время и лишали себя радостей жизни.

— Не обижайся на них, — Миша вглядывается в мой профиль, — это я их отправил в отпуск, чтобы они отвлеклись. Разве это плохо, Надя?

Случилось чудо, и я выжила, но мне муторно.

Меня ждет долгая реабилитация и, похоже, непростой развод, с мужем. У него новая женщина, а я уже давно перестала быть женой, которую хотят целовать, ласкать и обнимать с игривым шепотом.

Я не имею права его винить, но в груди растекается черная ревность.

Я ведь тоже не виновата в своей болезни, и она мне приносила не счастье и удовольствие, а боль и холодный ужас.

— Надя, — Миша поправляет ворот моей сорочки и тяжело вздыхает, — я тебя очень прошу сейчас сосредоточиться на своем восстановлении и на том, что мы должны поднять тебя на ноги.

— Мы? — медленно поворачиваю лицо к нему. — Разве мы еще есть?

— Ты меня считаешь тем человеком, который сейчас оставит одну, — он вскидывает бровь. — Надюш, тебе действительно потребуется серьезная реабилитация. И не на месяц, и не на два, ты это понимаешь?

— Не надо играть со мной в благородство…

— Ты все еще не пришла в себя, — Михаил встает и одергивает полы пиджака, глядя на меня сверху вниз. — Да, все сложно, Надюш, и все это не решить слезами.

— Это развод, Миш…

— Повторяю, — он смахивает мои слезы с щек, — поговорим позже, — хмурится, — я сейчас поеду за детьми, Надюш, и давай ты встретишь их с улыбкой.