Предназначение. Коротаева О. и Поперняк М.

Предназначение. Коротаева О. и Поперняк М.

Он пытался вспомнить свое имя. Настоящее имя. Мудрецы говорят, что человек все знает до тех пор, пока не выйдет из утробы матери. С первым криком боги запечатывают ребенку уста и стирают память.

   Он чувствовал ошибку. Он не ведал о святотатстве, поэтому верил в то, что ему было известно имя до рождения, и снова и снова пытался преодолеть пропасть незнания. Он изо всех сил старался построить хрупкий мост версий. Ветхие дощечки фактов переплетались тонкими нитями догадок и должны были вернуть память, а вместе с ней Имя.

   Он не уповал на внезапное озарение. Он думал и ждал.

   День за днем. Неделю за неделей. Месяц за месяцем. Год за годом.

   Едва придя в себя после очередной порки, сплевывая сгустки крови после драки, замерзая под ветхим одеялом, недоедая и недосыпая, он снова и снова пытался вспомнить свое имя. Настоящее имя.

   ***

   Сколько ни спрашивал, Сохос так и не узнал, как он появился на свет. Нет, мальчик прекрасно понимал, что означают сопение и хриплые стоны, раздающееся по ночам с чердака. Сохос спал на верхней полати, почти у самого потолка, поэтому отчетливо слышал все, что происходило под крышей. Ладно бы только охи-вздохи, приглушенный смех и громкий шепот. Можно было бы смириться и с ритмичным скрипом половиц, но самое неудобное - это труха и солома, которые мелкой взвесью кружились в воздухе, оседая же, норовили забраться прямо под старую рогожку - одеяло или того хуже - в нос. Тогда раздавалось либо яростное почесывание, будто все блохи разом покинули шелудивых собак в городе и накинулись на тощее мальчишеское тело, либо оглушительный чих. Возня на миг прекращалась, застигнутые врасплох любовники на мгновение затихали, чтобы чуть погодя, наверстывая упущенное, с утроенной силой раскачивать доски. Что-что, а как появляются на свет дети, Сохос прочувствовал на собственной шкуре. А вот кто был его родителями, мальчик не знал.

   Ранее того дня, как щуплое тельце, завернутое в мягкую тряпицу, нашли в псарне, нет ничего, никаких сведений. Из рассказов Сохос понял, что не случись ему закричать, он мог бы еще долго кормиться от тяжелых сосцов ощенившейся суки. Барон устроил охоту, и егеря отправили свору загонять дичь. Кормилицу подкидыша в лес не взяли, поэтому она тоскливо поскуливала, стоя у дверей псарни. Собака совершенно забыла о своих щенках. Проголодавшийся младенец истошно завопил и был обнаружен проходившей мимо молочницей. Истории о своем появлении в городе Сохос слышал неоднократно. Конюшенные мальчики, служки на кухне и уборщики, тараща глаза, шептали друг другу страшные истории, объясняющие появление в городе подкидыша. Однажды зимней ночью, когда под стенами города завывали волки, вторя неистовству метели, а в очаге догорали угли, Сохос краем уха уловил, как окрестили его отца - Мастер отражений.

   "Что это, имя? Чудное какое-то. Нет, так человека не могут назвать. Тогда что?" - размышлял мальчик.

   Никто не знал, вернее не хотел отвечать. Старшие отводили глаза и перекрещивали пальцы в суеверном ужасе, младшие же отшучивались, мол, дурак ты дураком, таких простых вещей не знаешь. Сохос довольно быстро догадался, что история о Мастере отражений передается из поколения в поколение, от отца к сыну, от матери к дочери. Даже сироты были в более выгодном положении - они слушали рассказы воспитателей, которые заменяли детям родителей. Сохос же пришел в этот мир один одинешенек, сиротский приют - и тот был для него закрыт - вот и некому было рассказать ему прописные истины. Никто не видел этого таинственного Мастера, но мальчик почему-то уверился, что не могущественные боги, а именно он правит всем.

   Сохос рос замкнутым, засыпая и просыпаясь с мыслями о таинственном Мастере. Он искренне надеялся, что рано или поздно найдет разгадку, и тогда... на фантазии о том, что будет после, просто не оставалось времени: уборка и вынос мусора, чистка котлов и мытье посуды отнимали все свободное время. Так прошли первые шесть лет. Несмотря на вынужденное одиночество, воспоминания о тех годах постепенно стали такими ясными и настолько подробными, что буквально отпечатались в сознании Сохоса. Годы спустя он часто задумывался, а ему ли они принадлежат. Он слышал о себе и своих поступках из стольких уст, что вызывал в памяти эти рассказы, как собственное восприятие.

   Самостоятельное ощущение "я" пришло, когда Сохос впервые направлялся на Ратушную площадь не за снедью, а для участия в празднике Лунного отражения. Он вышел из барака для слуг не с утренней зорькой, а после того, как село солнце. Сколько раз мальчишка настраивался на спокойный лад, сколько раз говорил себе, что не стоит волноваться, но, приближаясь кривыми улочками к центру города, он все равно переживал. Сердце изношенным часовым механизмом колотилось в груди, соперничая в громкости с глухим стуком деревянных башмаков. Не доходя пары кварталов до площади, юный Сохос, будто немощный старик, тяжело привалился к кованой ограде дворянского дома и, задыхаясь, судорожно сглотнул слюну. Он понял, что встречает приближение праздника с незнакомым до сих пор чувством. Чувством страха. Ни побои, ни драки, ни голод и холод не могли устрашить мальчика. Слишком привычными спутниками стали эти понятия, чтобы их бояться...

   ***

   Участники игр выстроились по росту лицом к восходящей луне, спиной к Ратуше. Стояла самая короткая ночь в году. С первыми лучами солнца юные горожане становились на год старше. Так велели традиции, бережно хранимые и передаваемые из поколения в поколение от самого сотворения мира.

   Для галдящих, словно драчливые воробьи, мальчишек это ночь была знаменательной. Главной изюминкой праздника испокон веку являлся выбор. Всю предыдущую неделю кандидаты в ученики участвовали в разнообразных, подчас нелепых соревнованиях. Сохос понимал, что кулачный бой и борьба - для будущих стражников, а бег и прыжки в длину - для курьеров, но зачем при этом чистить коней, пасти коз, резать деревянные ложки, месить тесто или, например, гнуть тонкие полоски железа - если ему и так каждый день приходится выполнять какие-то из этих обязанностей?