Приключения несчастливой пятерки

Приключения несчастливой пятерки

Решил записать мой первый контракт, ибо подробности уже начали стираться из памяти. Если кому случится прочитать эту рукопись, имейте в виду, это не фантастический роман, а почти личный дневник, и не стоит потом цитировать отсюда места, тем более в разговоре со мной. (Папа, если ты не понял, то последнее – это тебе).

...

Здоровый детский сон от заката и до рассвета, игры с друзьями на свежем воздухе, выслеживание насекомых на пустыре между родовым кладбищем и парком, море ягод на огородах и парное молоко каждый день. Увлечение космическими кораблями, выдуманное собственное государство со своей картой, указами и законами, начало боевой подготовки. Первая любовь, по-юношески пафосные размышления о смысле жизни, новые друзья по кадетской учебке. Занятия по вождению и пилотированию, счастье управлять тяжелой железной махиной, резво слушающейся твоего руля. Ежедневная практика по стрельбе – на точность, на быстроту, из любого положения, прицельно, навскидку, с бедра, вслепую. Рукопашный бой до седьмого пота, когда в раздевалку становится невозможно войти без противогаза.

Все было прекрасно до тех пор, пока мне не стукнуло двадцать лет. На следующий день после шумного празднования, когда друзья наконец проснулись и обрели достаточно сил, чтобы убраться восвояси, отец пригласил меня в свой кабинет.

Я знал, что он скажет.

- Марк, - мягко сказал он. – Тебе исполнилось двадцать лет.

Это высказывание не прибавило мне энтузиазма. Тем более в состоянии того юношеского похмелья, когда твоя печень еще слишком мала, чтобы принять весь удар на себя и защитить мозг.

- Ты знаешь традиции нашего рода.

Да знаю, знаю.

Отец посмотрел на стену, где висели реликвии наших предков.

- Каждый Дэлвис должен пройти через это.

В его голосе чувствовалось волнение, но он старался скрыть его. И хорошо, потому что я сам готов был зарыдать, как ребенок. Потому что мне очень не хотелось всего, что должно было последовать – хотя я долгие годы ждал этого момента и даже иногда мечтал о нем.

- Я учил тебя всему, что умею и знаю. Сумел ли научить… посмотрим.

В моем мозгу завертелись имена моих старших братьев. Но я промолчал.

И жалел об этом… нет, жалею до сих пор.

Да, я был достаточно ленив в учебе, признаю. Уходя на пустырь якобы для тренировок, я оставлял оружие в кустах и часами ползал по песчаным барханам, разглядывая почти неразличимых в их пестроте четырехруких богомолов, а то и просто валялся, глядя в небо, и мечтал. Но теперь уже поздно было раскаиваться – не поможет.

- Ты знаешь, что делать, сынок. Дай я тебя обниму.

От чего именно меня тошнило в этот момент, понять было невозможно.

Он прижал меня к своей груди, и я почувствовал, как бьется его сердце.

- Прими от меня эту винтовку. Пусть она послужит тебе так же, как послужила мне. Может быть, ты выберешь потом другое оружие, но в любом случае сохрани ее. Я прошел с ней тридцать с лишним лет. Она мне очень дорога.

Я прижал к себе "Златоглазку", потом продел руку в ремень и забросил ее на спину. Тяжеловата, зато надежна, как все, что делали на Курутсе сорок лет назад.

- Все. Ступай, сынок.

Он обнял меня еще раз, развернул и подтолкнул к двери.

Я хотел сказать что-то, но спазмы душили горло.

По лестнице я спустился на первый этаж, к дверям, у которых меня ждала мать. Как и следовало, она держала в руках рюкзак – сменная одежда и белье, нож, аптечка, патроны и сухпай на два дня.

Все остальное было в моих руках.

Лицо матери было торжественным и скорбным. Бог отнял у нее всех детей, кроме меня. Погибну и я – тогда род Дэлвисов прервется.

Но такова будет воля Всевышнего, и никто не будет роптать. Так было заведено испокон веков, и не нам менять этот порядок. Ведь именно благодаря ему из человеческой руды выковалась благородная сталь аристократии, часть которой – мы, Дэлвисы.

- Прощай, мама. – Я чмокнул ее теплую щеку и отвернулся, чтобы не заплакать.

- До свидания, сынок.

Проклятье, быстрее прочь из этих до тошноты родных стен, быстрее, чтобы не успеть разрыдаться.

Холодный ветер, гулявший за воротами нашего замка, высушил мои слезы, я вскоре успокоился (почти) и перевел дыхание.

Черный "гарран" такси ждал меня на обочине.

- Рынок наемников, - сказал я как можно более спокойным, твердым и низким голосом.

Водитель понимающе кивнул и утопил газ.

Полчаса дороги мы провели в молчании. Когда машина остановилась, я традиционно протянул серебряный баунт, и водитель традиционно отклонил мою руку со словами:

- Не надо, грех.

Конечно грех, мама же небось уже заплатила втридорога – на счастье. Ох уж эта женская самодеятельность.