Приключения величайшего пирата

Месть в виде принципа

Скрипучая дверь распахнулась, безутешными вдовами заскрипели ржавые петли. Свет, словно божественное благословение, проник на мгновенье в царство теней старой таверны. Тысячью маленьких галактик засияла пыль в золотистом свечении.

Галактики пришли в движение, закрутились, взвились спиралями, сопряжением далекого неба и грязной тверди. Расступились в ужасе, как перед древними богами безвременья, пропуская в помещение нового посетителя.

Еще миг – и свет померк, похотливым победителем полумрак сорвал с пыли наносной блеск, обратил прежней серой грязью.

Прогрохотали по рассохшимся доскам тяжелые шаги, запрыгали по полу стайки мелких рыбок-окурков, дрогнули величавые горы костей. Сонное царство встрепенулось, растревоженное полуденным гостем.

В полутемном зале переглянулись двое посетителей, сидевших за разными столами. Здоровенный толстый бугай в цветастом жилете тревожно посмотрел на напарника, взгляд забегал по залу, избегая вновь прибывшего, жирные, вывернутые губы глупо приоткрылись, пальцы-сардельки сомкнулись на шершавой рукояти кривого кинжала. Забегал взгляд, заметался вспугнутой крысой, успокоился, вновь вернулся, как на крючок, подцепленный к взгляду напарника. Голубые глаза, холодные, смотрят спокойно, уверенно, сам обладатель худой как щепка, даже не пошевелился, не посмотрел на пистоль, хищным дулом на кругляше стола скалящийся, мельком впился в глаза товарища, как в душу заглянул, и тот сразу успокоился. Приободрился, начал опять обрезком бархатным клинок полировать. А второй впился в волнении внутреннем в спину пришельца, виду не подал, но мысленно оценил новичка, приметил.

Тяжелая походка у новичка, прямая, дерганая, будто пьян или с непривычки не заметил – не по палубе в шторм вышагивает, а меряет ботфортами с бронзовыми набойками половицы портовой едальни-пивальни.

Непростой посетитель. Вся одежда – кожа да грубое сукно, мужская одежда, без излишеств, вместо канта золотого да позументов блестят свежим маслом ремни и портупеи. А там, дело ясное – ножи, пистолеты, вместо хозяина говорить привычные. А на поясе в ножнах добрых скалится зубастым черепом яблока морской палаш, не серебряный, стальной. И глаза у черепа из авантюрина черного, с рубинами мелкими в центре, будто дьявол смотрит.

Добрый клинок, по ножнам видно. В полторы ладони шириной, тяжелее обычного, пожалуй, вдвое, через кости – как через масло, сквозь броню – как сквозь лист бумажный.

А на голове у головореза, а по всему видать, что головорез, диво-дивное. Треуголка из драконьей кожи, такую ни один пират носить не станет, только если сам дракона не прикончил и шкуру с него не содрал на радость шляпнику.

Непростой человек заглянул с думой тяжкой на челе суровом в таверну портовую «Блудное счастье», ох, непростой.

Гость остановился у барной стойки. Взгляд серо-стальных, как зимнее небо, глаз принялся неспешно изучать бутылки на полках, особо задержался на дорогом пойле за стеклянными дверцами шкафа черного дерева, ртутью неспешно перетек на бармена.

Бармен, а также владелец заведения, рослый, крепкий блондин, с копной заботливо зачесанных назад, уложенных прядка к прядке салом волос, одетый вычурно и богато, лучезарно улыбнулся новому клиенту, будто снова солнце скользнуло в зал, минуя назойливый бастион двери. Крепким, белым, ровным зубам мог позавидовать и герцогский сын.

–  Чем могу помочь, странник? – голос ровный, густой, только на сцене героев-любовников играть, в водянистых как дождевая лужа глазах виднеется хитринка и что-то еще, липкое, мерзкое.

– Нальешь? – улыбается гость в ответ, за тонкими, будто старые шрамы, губами – зубы-скалы, кривые, но твердые, с мощными клыками, будто волк или тигр проник в таверну, в человеческую личину перекинувшись. Голос мрачный, хриплый, пропитой, прокуренный, но сильный. Не привыкший из уважения к клубящейся под потолком тьме вполсилы звучать, уместный скорее в лихой сече, среди пушечной пальбы и ружейного треска, приказы отдавать. За стальной броней глаз ничего не разберешь, не прорвешься.

– Если клиент состоятельный, при деньгах, – еще пуще ухмыляется бармен, оценивая наметанным оком боевые пистолеты гостя, простые, но ценные надежностью, кинжалы доброй стали, рубины в глазах черепа на палаше, – отчего ж не налить.

– С этим заминка, – мрачнеет гость, на суровом, широком лице пролегают хмурые складки. – Банкрот я сегодня. Утопленник. Все что имею – все на мне. Посудина моя затонула в миле от берега вчера. Море мамкой старушке.

– И чего ж ты приперся тогда? – смеется владелец «Блудного счастья». – У нас в порту нищим не подают, самим бы прокормиться, – сильные пальцы поправляют золотую пуговицу на шелковой рубахе.

– Выходит, не утолить жажды в твоем заведении честному моряку, – печально вздыхает потерпевший кораблекрушение, и в печали той звон клинков и хрипы умирающих.

– Отчего же, – хитро улыбается бармен. – Я вижу, ты человек бывалый, битый, тертый, морской воды вдоволь хлебнувший. Видно, направил тебя ко мне кто-то, или удача, подлая стерва, решила тебе за корабль долг вернуть, малой толикой. Так уж вышло – я большой любитель добрых баек, историй морских, правд и небылиц, что с людьми на волнах и берегах случаются. Развлеки меня, порадуй мою публику рассказом интересным. А я уж сушу в твоей глотке разгоню.