Природа вещей

Природа вещей

Часть 1. Мир двух одиночек

Лиза Ахмадулина всегда была другой.

Мы выросли на одной улице. Выше, проворнее остальных ребят, она первой добегала до финиша, лучше всех пряталась и отыскивала, лепила самые ровные и гладкие куличи в песочнице. Она научила нас возвращать выпавших птенцов в гнёзда, вытаскивать улиток из луж и запретила солить слизняков — им больно. Вместо соли мы вооружались лопатами и разрезали их пополам, а потом долго рассматривали.

Рядом с нашим городом был лесок и две речки. Однажды всей оравой мы отправились на мост, плевали в воду, потом спустились к влажному берегу кидать камни.

По грязной поверхности плыл котёнок. Каким образом он умудрился продержаться на воде и не утонуть — неизвестно. Лиза прыгнула за ним прямо в одежде, ударилась ногами. Их унесло течением далеко — мы следом бежали по грязи, догоняли её и плакали, потому что боялись, что Лиза утонет. Я плакал громче всех.

Котёнок долго болел, но вычухался и вырос в здоровенного кота Моисея, душившего крыс.

Как-то раз мы с Лизой сидели на дереве и смотрели на небо. Она сказала, что в облаках живут чистые души, и что оттуда на неё смотрит бабушка. Я кивнул, хотя ничего не понял. Тогда Лиза отодвинула воротник и достала серебряный крест.

— Это Сын Божий, — сказала она. — А Бог всё сотворил. И дерево, и тебя, и меня. И небо, и души. Мы в его мире гости, так считает батюшка. Когда-нибудь мы умрём, и тогда нас похоронят в гробу, наше тело. А душа полетит в облако. И нам будет тепло и весело там.

Я пережил Лизу. Она до последних дней оставалась доброй и славной старухой. Зима в тот год выдалась трескучая, снежная. Земля была твёрдой-твёрдой, насквозь вымерзшей, так что могилу копали долго. Но я помнил: переживать не следует, потому что там, на белом облаке, Лизе тепло.

Ну а пока мы были ещё детьми. Вместе пошли в первый класс, вместе подарили Оксане Семёновне по букету белых лилий. Лиза была умной и схватывала всё на лету. Ей было скучно за партой, зато на уроках физкультуры нравилось. Она по-прежнему оставалась выше и проворнее остальных. Я стоял последним из мальчиков, а Лиза — первой из девочек, и я едва дотягивался макушкой до её плеча.

Я боялся Оксаны Семёновны и поэтому был рассеянным. Моя мама, вечерами разговаривая с мамой Лизы, жаловалась на мою успеваемость и удивлялась Лизиным успехам. Мама Лизы дёргала плечами: она не занималась с дочкой, её учил старый дед-профессор.

Зимой дни короткие. Из школы меня никто не забирал, а за Лизой всегда приходил этот славный, похожий на звездочёта дедушка Саша. Одним вечером он высмотрел в толпе и меня.

— Пойдём, — сказал он тоном, не терпящим возражений. — Чего одному по темени шарахаться? Мы люди добрые, не укусим.

И потом, неизвестно как, я очутился у Лизы Ахмадулиной в гостях.

Дедушка Саша налил нам крепкого чаю, намазал хлеб маслом и посыпал солью. Поставил на стол банку алтайского мёда, сам сел на табурет, стал жевать баранки с маком. Лиза болтала с ним, не стесняясь меня — она, казалось, вообще меня не замечала. Речь шла о глупом однокласснике Генке — его Лиза легко называла дураком. Дед Саша улыбался и приговаривал: «Ай-ай-ай».

У деда Саши никого, кроме Лизы, не было. Лизина бабушка смотрела за ними с небес. Мама Лизы и папа даже не спустились к нам, и мне показалось, что их мир тёмный и холодный и отделён от мира чудес лестницей.

А внизу было светло, шумно и весело, пахло сладостями, даже чай казался вкуснее. Тут мне нравилось. Наверное, живи я с Лизиным дедом, слушай я его доброе «Ай-ай-ай» и ешь такие бутерброды, я бы вырос другим человеком.

Так шли дни, недели, месяцы. Изредка дед Саша забирал меня в гости по вечерам, готовил нам ужин, читал удивительные рассказы о пиратах и ругал за кривые палочки в прописях. Потом, когда люди спрашивали у меня, что такое любовь, я вспоминал деда и внучку и его лучистую улыбку, пока Лиза рассказывала о школе с набитым ртом.

Лиза выросла очень красивой девушкой, насмешницей. Татарская кровь даровала ей ярко-синие, почти васильковые глаза и чёрные волосы.

Она долго плакала, когда умер дед Саша.

«Лиза ничего не ест», — шептала её мать моей матери, выходя на улицу. И вправду, Лиза била тарелки и кружки, если их оставляли у двери; казалось, что Лиза совсем обезумела от горя и только рыдает.

Я хотел постучаться к ним домой и приготовить бутерброды с маслом и с солью, но испугался.

Потом, когда наступило наше шестнадцатое лето и Лиза сняла траур, мы сидели на лавочке и смотрели на закат. Лиза показала на ярко-белое, будто изнутри светящееся облако и снова расплакалась, сжимая в ладони серебряный крест.

— Понимаешь, Даня, — прошептала она, — я одна на свете осталась.

Я потянул носом и коснулся её руки. Лиза вытерла слёзы ладонью и сказала жёстче:

— Надеюсь, что хоть он там не скучает и встретил бабушку.

С тех пор она очень повзрослела. Я замечал, что она стала тенить глаза и подкручивать ресницы и уже не бегала к речке по утрам. Она вообще редко выходила из дома.

Так закончилось беспечное детство Лизы Ахмадулиной.

Часть 2. Саша Табакова

Что это было — не знаю.

С ней — зеленоглазой гимнасткой — мы познакомились у общих друзей. Всё само собой получилось.

Осень выдалась свежей, оранжево-красной. Мы шли домой, шурша листьями, ели сладкую вату и говорили о поэзии.

Саша была загадкой. Она почти не рассказывала о своём прошлом: откуда приехала, кто её родители, какие фильмы ей нравились в детстве и какая кукла была любимой. Зато она любила вспоминать истории с соревнований.

Она всегда была нежной, чуть медлительной, но ловкой, как кошка. Ни разу Саша не повысила голос от недовольства. Она ходила полушажочками, будто подпрыгивая, тянула носок по старой привычке. Она была сама одухотворённость.

Но горело в этих светлых глазах что-то беспокойное. Как будто с самого начала Саша разгадывала загадку, долгими ночами искала ответ, который смог бы спасти всё человечество.