Как же приятно холодным зимним вечером вдруг очутиться в светлой и теплой комнате. Дом цыганского барона, с виду хлипкий и неказистый, внутри мог соревноваться с дворцом по красоте убранства. Пушистые белоснежные ковры с алыми цветами и ягодами, словно кем-то небрежно брошенным на мягкий ворс, маленькие диванчики, обитые красным бархатом и в тон им тяжелые портьеры, повязанные золоченными лентами с большими кистями. Пока она раскрыв рот от восторга, разглядывала это великолепие, Мануш насупив черные густые брови думал, как же ему поступить.
+
— Что делать мне с тобой, мать? — басом спросил он у старухи.
В ответ ему она лишь беспомощно пожала плечами.
— Как же ты в такой час оказалась на улице?! Да еще с ребенком. И документов никаких нет ни на тебя, ни на мальца. Наверно, я должен поступить по закону и обратиться в полицию.
Мануш усмехнулся про себя. Цыгане и закон — вещи не совместимые. Но старуха испугалась. Влажно заблестели темно-синие глаза женщины. Она крепче сжала узловатыми пальцами руку мальчика.
— Не делай этого, прошу тебя. Ведь и его заберут.
Ее голос звучал тихо и ровно. В эту минуту Мануш ее зауважал. И в сердце его даже зашевелилось сострадание. Стареет барон, стареет.
После слов старухи мальчик прильнул к ней и начал жалобно канючить:
— Нет, дядя, пожалуйста, не отдавайте меня. Я буду только с бабушкой.
Мануш потер подбородок и позвал свою жену Зару. Он велел отвести гостей на кухню и накормить их как следует.
Без лишних слов красивая рослая цыганка в цветастой юбке проводила старуху и мальчика в маленькую уютную кухню. На небольшой, но добротный деревянный стол она поставила две глубокие миски и щедро наполнила их ароматным горячим пловом. Также она налила чай, предварительно опустив на дно граненных стаканов по замороженной сливе.
— Это вкусно, — пояснила Зара. — Наша традиция. Правда, сливы должны быть свежими, но за окном зима. Пока так. И не беспокойтесь, Мануш что-нибудь придумает. Он человек добрый.
У старухи сразу же отлегло от сердца. Она ей поверила. Кто знает, а вдруг им и правда посчастливилось встретить доброго цыганского барона. Только вера у нее и есть. Она понимала, что больна. Ведь она ничего не помнит. Может, у нее есть дом и близкие, которые сейчас разыскивают их с Сережкой, и надо просто немного продержаться. Ей было сложно восстановить ход событий даже текущего дня. На нее словно нашло затмение, а когда она очнулась, они уже шли с мальчиком по дороге. Вокруг не было видно домов и вообще никаких следов цивилизации. Было так холодно. От мороза у нее онемели и лицо, и руки, и ноги. Сережка в своей жалкой одежонке замерз не меньше, но терпеливо топал рядом. Было жутко. Темно, холодно, пусто. Финал казался неизбежным. «Господи, спаси нас», — с отчаянием взмолилась женщина. И вдруг впереди замелькали огоньки, вскоре путники увидели россыпь небольших деревянных домишек. Так они оказались в цыганском таборе.
Она не помнила, как ее зовут, как жила, даже с трудом представляла свою внешность. Но она знала мальчика. Она помнила его с рождения, с самого первого крика. Помнила, как он подрастал, как делал первые шаги. Старуха не помнила людей, окружающих его, не помнила обстановки, в которой он рос. Она видела только его. За свою короткую жизнь малыш успел познать одиночество и несправедливость, холод и недоедание, страх и боль. Она любила его всем сердцем, всей душой. Он был центром ее вселенной. Если его заберут, то она исчезнет. Ей не за чем будет жить.
Старуха с тоской смотрела, как ребенок жадно ест. Он такой худенький, бледный.
— Кушайте, — сказала Зара, придвинув к ней простую глиняную тарелку.
А ведь и, правда, она голодна. Один только запах плова сводил ее с ума так, что кружилась голова. Старуха зачерпнула ложкой рис с мясом и отправила ее содержимое в рот. Даже не смотря на то, что она тут же обожгла язык, ей удалось прочувствовать всю гамму вкуса. Острые пряности, сладость мяса и тушеных овощей. Несколько секунд она перекатывала на языке круглые рисинки, наслаждаясь их водянистым привкусом и идеальной текстурой. Старуха побаловала себя еще парой ложек и придвинула свою тарелку ребенку, потрепав его белокурую головку.
— Ешьте, — настаивала Зара. — Я положу ему еще.
Они согрелись, были сыты. Только за это нужно поблагодарить Бога, что и сделала старуха. Она мыслями углубилась в молитву и даже не услышала, как Зара позвала их в комнату, где Мануш должен огласить свое решение.
Скрестив руки на груди, цыганский барон еще раз окинул взглядом стоящих перед ним женщину и ребенка. Более слабую и беззащитную компанию он не мог представить. Сгорбленная старуха, страшная как смерть, одному Богу известно, сколько лет она уже бродит по бренной земле. И ребенок, тоненький, белокурый, голубоглазый, как с картинки, совсем маленький, лет 5 не больше. С него и решил начать Мануш.
— Как зовут тебя, малец?
— Сергей, — звонко ответил мальчик.
— А тебя, мать?
— Рада…
— Рада? — перебил Мануш. — Хорошее имя. Мать мою так звали. Разве ты цыганка?
Старуха растерянно покачала головой. Она хотела сказать, что рада бы назвать свое имя, да не помнит. Он же счел, что зовут ее Рада. Пусть будет так. Теперь у нее есть имя.
— Объясните толком, где ваши родственники?
— Мы потерялись, — незамедлительно ответил Сережка. — Мы сели не на тот поезд, а потом нас обокрали.
Он лгал. Рада отчетливо это слышала. Тембр его голоса изменился. Стал писклявым и противным.
— Стало быть и родители у тебя имеются?
— Имеются. Они наверно ищут нас.
Мануш несколько секунд пристально разглядывал ребенка, а затем разразился громким хохотом.
— Ох и фантазер ты, парень. Врешь как цыган.
Сережка густо покраснел.
— Остановитесь пока у Лулу. Она вдова, почтенная женщина. Так что не беспокойтесь сами и не беспокойте ее. Содержать мне вас как-то надо. Ты мать такая дряхлая, что годишься только в попрошайки. Будешь просить милостыню, чтобы хоть частично покрыть мои расходы. Тебе сколько лет, Сергей?