Приворотное зелье

Приворотное зелье

И что за гадкое слово-то - вдова! Никогда бы Марта не подумала, что ей выпадет остаться вдовой, а почитай уже десятый год мыкается! Странно порой судит судьба: поманит одних, одарит полною чашей, улыбнется другим, вручит чашу поменьше, ну а третьим, несмотря на посулы да ласки, даст все, окромя самого желанного, того к чему человек душой стремится, рвется, бьется, а цель заветная - через пальцы дым. Детки у Марты - загляденье, мамина радость, в огороде все так и прет из земли, изба крепкая, просторная, резные наличники на окнах, флюгер-петушок на крыше, а расшитым вдовой скатертям деревенским умелицам только и остается, что позавидовать. Да толку с этих вышивок! Не мужика же на них приваживать!

Всякому при взгляде на Марту становилось ясно, что она не создана для одиночества: у женщины было миловидное лицо, пшеничная коса до пояса, фигура крепкая и ладная, тонкая в талии, полная в груди, с крутыми бедрами и аккуратными маленькими стопами, при ходьбе кокетливо выглядывающими из-под сарафана. Мало изменило Марту рождение двоих детей, и время было милостиво к вдове, хотя старшей ее дочери уже сравнялось одиннадцать зим, и второй год запасала Змейка себе приданое да вместе с матерью вывешивала его на забор по весне - якобы для просушки, а на деле, чтобы показать деревенским, какая она мастерица.

Глядя на дочкины старания, Марта не торопилась ее огорчать. К чему объяснять, что невесту не жених, а родители жениховы выбирают, да не по внешности или умению рукодельничать, а все больше по тому, дом у нее каков и велико ли приданое. А у Змейки приданого с гулькин нос - много ли могут две бабы добра скопить!

Сама Марта рано осознала себя женщиной. Третья по старшинству, прежде своих сестриц она начала подводить углем брови и красить щеки клюквенным соком. К счастью, Творец наделил ее той красотой, которую нельзя было испортить ни черными бровями, ни лихорадочным румянцем. Замуж Марта тоже вышла рано, ей едва пятнадцать сравнялось, и уже через год нянчила Змейку. Трех лет дочке не исполнилось, когда муж Марты, помогая соседям рубить избу, сорвался с крыши и испустил дух, так и не придя в сознание. Марта, носившая под сердцем второго ребенка, с горя разродилась прежде срока. Повитуха боялась, что ребенок не выживет, но мальчонка оказался крепким. Назвали по отцу - Талем. Марта надеялась, что при взгляде на сына она будет чаще вспоминать мужа. Получилось иначе. Облик супруга растворился в веренице прожитых лет, и теперь Марта, позабывшая даже мужнюю улыбку, могла лишь надеяться, что черты Таля-младшего хранят черты Таля-старшего.

Со смертью супруга стало тяжко. Марта и за детьми ходила, и за скотиной, и огород сажала, и в лес за хворостом бегала. Много премудростей пришлось освоить молодой хозяйке. Подновить забор или подправить покосившийся ставень уже не доставало сил. Так и жила все эти годы, точно в полусне - везде успевала, да себя забывала. А нынешней весной вдруг проснулась, стиснула кулаки, глядя, как дочь входит в пору девичества. Не будет у нее счастья, даже тех кратких промелькнувших едином мигом лет, что солнышком согрели молодость Марты.

Марта пошла бы замуж во второй раз, да разве кто возьмет вдову с двумя ртами, когда вокруг полно девиц? Она согласилась бы пойти и за пришлого, окажись он человеком хорошим, но деревня лежала вдали от больших городов да торговых путей, и чужаки бывали здесь редко.

Когда человек сталкивается с непреодолимыми трудностями, в голове его появляются шальные мысли и хуже того, появившись, они укореняются и спустя некоторое время кажутся единственно верными.

- И как же я раньше-то не догадалась! - воскликнула Марта и подобрав юбки опрометью кинулась со двора в избу. Там из тайника под половицей вынула она тряпицу с заветными сбереженьями и принялась пересчитывать монеты: горстка меди да четыре серебряных кругляшка - маленьких, истертых, размером с ноготь мизинца.

- Змейка! - крикнула Марта, натягивая полушубок и прикрывая платком косу. - За Талем пригляди, я скоро.

Хорошо это или дурно, но все мы когда-нибудь поддаемся безрассудным порывам, вот и Марта, понимая безрассудство задуманного, уже не могла остановиться.

Вдова бежала через лес. Через молоденькие осины, стоявшие сплошным частоколом, через светлые плакучие березы, по зарослям ольхи и ивняка. Лес полнился голосами птиц, что на свой лад приветствовали весну: трещали сороки, тенькали синицы, из чащи доносилась частая дробь дятла, по опушкам громко и глухо бормотали косачи, призывая свою пару.

Месяц древорост разлился талой водой: дорогу преграждали то бегущие ручьи, то стоячие болотца, отражавшие синь небес, то попросту лужи - мутные, с плавающими в них сережками ольхи и прошлогодней прелью. Пока бежала, Марта исцарапалась и начерпала полные ботинки воды. Подол юбки отяжелел и больно колотил по лодыжкам, мокрое полотнище липло к ногам, мешало идти. Марте виделись в том колдовские происки. "Небось, нарочно в такую-то глухомань запрятался, - костерила она чародея. - Так у любого желание обращаться с просьбами пропадет!"

Весна добралась и до лесной чащи. Ее присутствие ощущалась в прикосновении теплого ветра к лицу, в шуме древесного сока, поднимавшегося от корней к почкам, готовым вот-вот раскрыться первыми клейкими листочками. На обсохших бугорках, где снег сошел прежде всего, бурое покрывало прошлогодней травы прорывали цветки мать-и-мачехи.

Из надломленной березки капал сок. Марта остановилась, отогнала сползшихся на нечаянный пир муравьев, приникла к стволу, слизывая сладость. После бега через пробуждавшийся лес она и сама стала похожей на дитя весны: щеки ее заалелись, в косе запутались сухие листья, одежда перепачкалась древесным соком и пыльцой верб. Марта часто дышала, и казалось ей, будто воздух в лесу по-особому чист.

Она миновала широкий ручей, через который наведены были мостки. К жилищу чародея местность начала постепенно повышаться. Сделалось суше, раскисшая земля сменилась песчаником, вместо ивняка и ольхи поднялись сосны-великаны. Их кроны мерно раскачивались над головой, вторя песне ветра.