Падал ядерный снег. Черный, нежный, рассыпающийся под пальцами в невесомую пыль. Пустые улицы, слепые окна, мертвые машины, кирпичные башни потухших труб засыпало медленно, но неуклонно. Следы редких прохожих исчезали, как не бывало. Звуки казались глуше, морозный воздух сделался вязким и усталые легкие с трудом выталкивали его наружу.
К черту! Задернув занавески, доктор Маркин раскашлялся, сплюнул бурым и утер рот. Губы трескались, на пальцах осталась яркая кровь – хорошо. У Марьяши кровь темная, словно снег впитался ей в вены. Мальчики еще держатся – гемокрит помогает. Но скоро лекарство перестанет работать…
Сковорода зашипела, раскаленное масло брызнуло на руку. Маркин отдернул ладонь, по-детски лизнул ожог. Все, яичница готова. Подогреть черствый хлеб минутное дело.
- Парни, завтракать! – нарочито бодро крикнул Маркин и разложил по тарелкам щедрые порции. Еды пока что хватало, но есть никому не хотелось. Долю Марьяши дополняли перышко лука и щепоть петрушки. Привычка жены разводить зелень в горшках оказалась спасительной – свежие витамины нужны как воздух. К столу Марьяша скорее всего не выйдет. И парней придется выманивать - War of Troy им важнее какой-то яичницы.
Кормить жену, делать уколы и обтирать ее покорное, легкое тело оказалось самым трудным из пережитого за последние недели. Раньше Маркин не задумывался, почему врачам запрещают лечить родню. Теперь понял. Страх и гнев охватывали его, болезнь жены ощущалась острее собственной. Сама Марьяша по счастью почти ничего не чувствовала – после Взрыва она слегла, перестала говорить и давно не узнавала ни его ни парней. Она угасала медленно, слабея с каждым днем, волосы выпали, кожа покрылась язвами, грудь обвисла пустыми мешочками. В редкие минуты просветления Марьяша впадала в панику, стонала, плакала, умоляла спасти детей. Приходилось ставить лишний укол – а печень и так еле тянет…
Сегодня жена выглядела спокойной – покорно открывала рот, поворачивалась, поднимала руки и ноги. Кровоподтеков не стало больше, новых язв тоже не появилось. На секунду Маркину показалось, что лекарство наконец-то сработало… Мнимое благополучие лучевой. Доктор видел это на кроликах и мышах – подопытные поднимались на лапки, интересовались едой, начинали обрастать нежным пухом… а потом резкое ухудшение и конец.
В уголке рта жены осталось пятно желтка. Маркин осторожно стер его салфеткой, поцеловал Марьяшу в дряблую щеку, вложил в руки спицы и нитки. Вязание единственное, что развлекало больную, она то выплетала бесконечный шарф, то распускала его и мотала в клубки шерсть, чтобы наутро снова начать низать петли.
Когда Маркин вернулся на кухню, еда уже остыла. Мальчишки так и не встали из-за экрана! Их можно понять – чудом уцелевшая компьютерная игра помогала отвлечься от страшной реальности. Но, зараза, Семену двенадцать, он уже взрослый и должен понимать, что родителям нужна помощь!
В детской было не так уж грязно – несколько игрушек на полу, неаккуратно сложенные учебники, обертка от шоколадки, незастеленные кровати. Маркову хватило.
- Парни, что за бардак, а?! Сколько раз просил – прибирайтесь, уборщиков в доме нет. Завтрак остыл, зря я его готовил? С матерью посидеть надо, лекарства принять, посуду помыть, карточки недельные отоварить, а вы опять у компа штаны просиживаете! Ну-ка встали, оба!
- Пааа… еще пару минуточек! Надо миссию пройти! У нас Елену похитили! – заныл Борька.
- Я сказал – встали и пошли есть. Будете рыпаться – отберу комп и запаролю нафиг.
- Пап, не надо, - не поворачиваясь, буркнул Семен. – Две минуты, долечу до Трои, вызову Париса на бой и все сделаю.
- Сейчас! Встали сейчас, живо! – Маркин повысил голос.
- А мама на нас никогда не кричала, - Борька знал, что рискует, поэтому вжался в кресло, готовый разреветься чуть что. В первые дни после Взрыва сыновьям пару раз прилетали затрещины – и Маркину до сих пор было стыдно, что не сдержался.
- Хорошо, доиграете миссию и марш на кухню. Таблетки на столе, примете после еды. Деньги и карточки там же. Семен, брата оставишь с мамой, спустишься до магазина и сразу домой. Повтори правила!
- Ни с кем не разговаривай, ни у кого ничего не бери, следи, чтобы следом не увязались. Знаю наизусть, па... Есть! Добрались! Ворота закрыть! Восемь минут бонусом и атомные кентавры с нами!
- Уии! – захлопал в ладоши Борька. – Хана Парису!
Какой же он худющий… десны бледные, кожа белая, глаза ввалились. Еще немного и гемокрит перестанет сдерживать лучевую. Нужна больница, переливания крови, чистый воздух и чистая еда. И плохим он, Маркин, будет отцом, если позволит парням мучиться.
- Семен, дай пять. Борька, не куксись, я по делам. Последите за мамой. Пока!
Документы Маркин подготовил заранее. Перестраховщик, он дублировал этапы эксперимента на бумаге, распечатывал и подшивал в папки все данные. В лаборатории над ним посмеивались, называли ретроградом и консерватором. Ни ударной волны, ни радиации ученые конечно же не ожидали… Да и кто б мог подумать, что все четыре реактора станции пойдут вразнос. От лабораторных серверов осталась груда бесполезного металла, погребенная под кучей камней, когда-то бывших Институтом Экспериментальной Медицины. А формула гемокрита лежала теперь в стареньком «дипломате». Промышленное производство лекарства в перспективе спасет десятки тысяч жизней. Начиная с наших, да.
До Большого проспекта не меньше полутора часов ходу – раньше бегал минут за сорок. Машину искать бесполезно – по улицам проезжали лишь редкие бронированные «утюги» миротворцев и фуры с провизией для выживших горожан. Эвакуировать население после Взрыва не успели – или не стали возиться, что вероятнее. Сотни тысяч больных, облученных, опасных даже после смерти людей слишком тяжелая ноша для государства. Конечно же, гуманизм проявили, наладили воду и электричество, заработали целых два госпиталя на девятьсот коек каждый, и с едой перебоев пока что не наблюдалось. Но число выживших таяло как ядерный снег под декабрьским солнцем. Хорошо, хоть труповозки работали без перебоев.