Пробуждение

Пробуждение

Всё началось с того самого дня, когда в монастырь прибыл юный королевский гонец Жак д’Артаньян, – так, по крайней мере, считала Анжелика. Хотя порой ей казалось, что всё началось намного раньше – ещё до смерти отца, когда она проводила дни в трудах и молитвах, а ночи – в мечтаниях о чём-то странном и несбыточном. Анжелика помнила, как удивлён и даже сердит был отец, когда она объявила о своём решении стать монахиней, как пытался переубедить дочь, но у него ничего не вышло. Когда все разумные доводы закончились, Анжелика с истинно портосовским характером сверкнула глазами и объявила, что не мыслит своей жизни вне стен монастыря. На этом спор и закончился, а на следующий день она уехала.

«Когда-то я не мыслила своей жизни вне этих стен, а теперь не представляю, как я смогу жить здесь», – размышляла Анжелика несколько месяцев спустя, то и дело отрываясь от рукоделия и печально поглядывая в окно. Ей было невыносимо скучно, и строгие монастырские обеты легли тяжким грузом на её плечи. Конечно, можно было написать отцу, и он – Анжелика не сомневалась – приехал бы и забрал мятежную дочь домой, но мешала гордость, проклятая гордость! И Анжелика терпела, твердя себе, что скоро она привыкнет, и все прелести монастырской жизни откроются для неё. Но время шло, а прелести не открывались, и ничто – ни строгий пост, ни ежедневный труд, ни беспрестанные молитвы – не могли сломить солнечную, живую и горячую натуру Анжелики. Она уже начала всерьёз подумывать о побеге из клетки, в которую так глупо заперла саму себя, когда явился гонец из Парижа с горестным известием о гибели Портоса.

А после этого жизнь завертелась, закрутилась пёстрым хороводом, увлекла юную баронессу дю Валлон в свой водоворот и выбросила на берег через десять дней – снова без отца, но на этот раз с друзьями и так внезапно обретённым братом. И Анжелика поняла, что после всего пережитого – после пышного бала в королевском дворце, головокружительной погони за сокровищами, схватки в таверне, душного подвала, где её чуть было не сожгли заживо, двух встреч – на пыльной дороге и на берегу, долгого и вместе с тем такого короткого пути назад, ещё одной схватки на ступенях Лувра и ослепительного света, бьющего из окна – совершенно невозможно вернуться в монастырь.

Кроме того, она впервые в жизни влюбилась.

Осознание этого чувства пришло не сразу – когда Анжелика ехала в монастырь, решительная и в то же время трепещущая перед предстоящей встречей с настоятельницей, она вовсе не думала о своей любви. Её страшил разговор с той, которая на некоторое время заменила ей мать; впрочем, всё прошло даже лучше, чем Анжелика могла ожидать.

– Я безмерно уважаю вас и этот монастырь, который стал мне домом, но я не нахожу возможным остаться здесь и в будущем стать монахиней, – проговорила она, злясь на себя за робость. – До вас, должно быть, долетели слухи о последних событиях...

Настоятельница терпеливо выслушала сбивчивое повествование о воскрешении отцов-мушкетёров и их вторичном отбытии на небеса, о возвращении королевских сокровищ и чудесной встрече Анжелики с братом, пожевала тонкими губами и объявила, что всегда знала – из баронессы не выйдет хорошей монахини. Она слишком строптива, суетлива, не умеет подчиняться, предаётся праздности, веселью, чревоугодию (здесь Анжелика стыдливо опустила глаза). Закончив свою суровую отповедь, настоятельница сухо пожелала бывшей подопечной счастья в мирской жизни.

Ещё месяц назад Анжелику бы больно ранили упрёки настоятельницы, теперь же она слушала их как сквозь сон, думая только о том, как она вернётся в Париж, бросится брату на шею и объявит о своей свободе. А потом расскажет обо всём Жаклин, Анри и Раулю... непременно Раулю.

Настоятельница, заметив, что её слова не оказали на Анжелику должного воздействия, вздохнула и отпустила гостью. Вскоре баронесса дю Валлон была окончательно освобождена от уз церкви. Отъезжая от монастыря, она оглянулась, окинув взглядом высокие, кажущиеся неприступными стены, и неожиданно для себя самой рассмеялась.

Этот смех оставался с ней всю дорогу, прибыл в Париж вместе с не по-летнему холодным ветром, проделал долгий путь по узким извилистым улочкам и рассыпался звонким колокольчиком, когда Анжелика с криком «Я свободна!» кинулась обнимать брата, едва вернувшегося после выполнения очередного поручения и шатавшегося от усталости.

«Я свободна!» – шептала она, глядя сияющими глазами на улыбающуюся Жаклин. «Я свободна!» – восклицала она, сжимая руку Анри д’Эрбле. «Я свободна», – повторяла она, заглядывая в глаза Раулю и видя в них свет, который она поначалу приняла за отголосок собственной радости.

Может быть, всё началось именно тогда, когда Анжелика впервые ощутила, что Рауль, граф де Ла Фер, нравится ей не просто как друг. А может, всё началось с первой встречи на одной из парижских улиц, с беседы на дворцовой лестнице, с неловких попыток Рауля поцеловать Анжелике руку, с долгого пути в Англию и не менее долгих дорожных разговоров.

А потом была оглушающая затягивающая чернота, охватившая Анжелику после известия о том, что Рауль погиб, тянущая тоска под сердцем и ослепительная вспышка счастья после того, как она увидела его вновь – бледного, шатающегося, в забрызганном кровью камзоле, но живого.

Тогда, на обратном пути, они не успели перекинуться и парой слов – Рауль был очень измучен, а Анжелика никак не могла прийти в себя после знакомства с братом. Лишь тогда, когда отцы-мушкетёры снова отправились на небеса, на этот раз – окончательно, а бесконечно длинный и безумный день сменился новым, все дети мушкетёров сошлись в одном из укромных уголков Лувра, чтобы по-новому взглянуть друг на друга.