Прочерк

Часть 1. Глава 3

Было поздно, но назавтра был выходной, поэтому я полезла в интернет. Поначалу я просто смотрела смешные картинки, потом попробовала найти Кая, но поиск мне выдал кучу каких-то корейско-японских женоподобных мальчиков, совсем не похожих на моего сегодняшнего знакомца.

Потом я начала искать что-нибудь для души. Так и ввела.

Ох, Шура, как жаль, что я не была подростком.

Я набрела на какой-то форум, где народ писал посты о том, что их задело за живое. Там было все: картинки, стихи, музыка, гифки, отрывки из фильмов. В основном, конечно, все такое сопливо-слащавое, но на мое состояние зашло отличненько.

Представь меня, Саша, в пижаме, с ноутом на коленях, в час ночи. Играет СПЛИН. Я зациклила вот эту песню «Романс», ты наверняка ее знаешь:

И лампа не горит,

И врут календари,

И если ты давно хотела что-то мне сказать,

То говори.

Любой обманчив звук,

Страшнее - тишина,

Когда в самый разгар веселья падает из рук

Бокал вина.

И черный кабинет,

И ждет в стволе патрон,

Так тихо, что я слышу, как идет на глубине

Вагон метро.

На улице полки,

Темно в конце строки,

И в телефонной трубке, эти много лет спустя,

Одни гудки.

И где-то хлопнет дверь,

И дрогнут провода,

«Привет! Мы будем счастливы теперь

И навсегда».

«Привет! Мы будем счастливы теперь

И навсегда».

Я сидела и пела ее по кругу, пока не выучила наизусть. Мне кажется, она про нас с тобой, а может, и нет, может про всех, кто чего-то ищет, но не находит. Не знаю, это сложно, а мне тебе еще столько всего надо рассказать.

Я так и заснула с включенной музыкой и с ноутом на коленях. А утром проснулась отдохнувшая и с полной решимостью, найти этого паренька и выяснить, что же это за музыка такая была удивительная. Хотя, скажу честно, атака романсом меня немножечко переключила.

Я поехала на Сенную. Было еще достаточно рано, но парень, явно с похмелья (может ты и прав был насчет него, подумалось мне еще), уже расставлял свои вещи. Потом взял скрипку и начал играть. И, представляешь, Саша, он заиграл ту вчерашнюю песню. Боже ж ты мой, меня снова подхватило, закрутило, понесло. Я закрыла глаза, и облокотилась на стенку. И слушала, слушала. А потом мелодия закончилась, но полилась другая. Тоже классная, но не такая как предыдущая.

Я еще минут десять собиралась с духом и в тот момент, когда парень закончил очередной мотив, обратилась к нему:

- Извините, пожалуйста.

Хмурый взгляд исподлобья. Глаза большие, светло-голубые, ресницы и брови темные с рыжиной. Было ясно, что он ничего не скажет, но ждет от меня продолжения.

- Что вы играли в самом начале?

- Не понял?

- Меня интересует мелодия, которую вы играли, когда только сюда пришли.

- Мелодия, - он фыркнул, - это вам не тра-ля-ля, девушка. Это, между прочим, Петр Ильич Чайковский, ария из оперы Евгений Онегин, - он лукаво взглянул на меня и, видимо, чтобы смягчить грубость улыбнулся, а потом нежным и очень приятным голосом запел, - «Мечтам и годам нет возврата, ах нет возврата, не обновлю души моей…»

Мои глаза сами собой закрылись, со словами эта музыка была еще лучше. Но он не допел.

- Вам плохо?

- Нет, наоборот, очень хорошо. Можно вас попросить сыграть ее еще раз? Я заплачу.

Он внимательно на меня посмотрел, потом протянул руку и сказал:

- Степа. Будем знакомы.

- Маша, - ответила я, и почему-то почувствовала, что мои щеки запылали от смущения. Поэтому, чтобы сгладить неловкость, я полезла за кошельком, - сыграйте еще раз, пожалуйста, сколько вы за это хотите?

Его брови изогнулись ровными дугами, а только что светлые глаза вдруг потемнели.

- Значится так, Маша, - он сделал паузу, - я тут, чтобы сеять разумное, доброе, вечное, - смешок и лукавый взгляд в мою сторону, - так что давай без оплаты.

Я совсем засмущалась, поэтому в ответ только кивнула, не поднимая головы, и изучая собственные кроссовки. Кроссовки кстати были очень грязными, и я не могла припомнить, где я их так испачкала и почему не помыла.

Он взял скрипку и выключил усилок:

- Я буду сейчас играть только для тебя, подойди поближе.

Я послушалась, и он снова начал играть. Звуки инструмента сразу же перестали быть громкими и нападающими, они стали нежными, мягкими. Их немного заглушал шум приезжающих и отъезжающих поездов, шарканье ног, невнятный говор проходящих мимо. Я стояла от Степы на расстоянии вытянутой руки и внимательно его рассматривала. Глаза он закрыл сразу как только начал играть, губы его слегка шевелились и было очевидно, что он напевает арию очень-очень тихо, видимо, она и ему нравилась. Я уже говорила, что он был весь какой-то помятый и потасканный, но в общем и целом производил приятное впечатление. Да, и отнесся он ко мне вполне по-человечески.