Продавец пуговиц

Часть 1

На книжной полке расположился в удобном для обзора месте забавный сувенир, привезенный из-за границы. Диковинную вещицу при продаже окрестили шкатулкой для пуговиц, но положить в нее что-либо было крайне затруднительно. Да и на шкатулку сувенир едва ли походил: невзрачная деревянная бочка, словно для пива или засолки огурцов. Крышка бочки чуть сдвинута в сторону, а на ней маленький, довольно милый, искусно сделанный рукой мастера человечек с густой бородой и в красных башмачках. Гном, да и только. Стоило коснуться его, он сразу проваливался внутрь бочки. Стоило попытаться положить в шкатулку пуговицы — тот же результат. Схватить человечка или успеть поймать (увы!) не удавалось. Как пятидесяти копеечная монетка, брошенная в копилку, он издавал характерный звук и скрывался в темном и непроглядном омуте. Достать человечка или вернуть свою пуговицу не особо получалось, как не тряси бочку или не пытайся выломать крышку ножом.

Делать это было бесполезно, да и не нужно — через несколько месяцев или пару лет, может быть, завершив путешествие по далекой сказочной стране, закончив какие то важные дела, он сам возвращался на место. Так человечек и жил на книжной полке, исчезая и снова появляясь.

К стеллажу с книгами подошла маленькая девочка. Ее оставили в кабинете продавца пуговиц на пару часов, чтобы оградить от присутствия на похоронах отца. Секретарь, которая отвечала за трехлетнюю дочку учредителя магазина Полину Егоровну, не отрывалась от компьютера, а малышка грустила о забытой где-то любимой веревочной прыгалке и пыталась найти новое занятие. Наконец, она увидела заинтересовавшую ее игрушку. Детская ручка еле дотянулась до человечка, и он тут же скрылся в бочке. Крышка закрылась.

1.

Глава 1. Алексей

- Да говорю же тебе — выставка самая выставочная выставка из всех выставок! Никаких причин у тебя быть не может! Не хочу ничего слушать! Хватит уже врать! Про голодную собаку уже было! Я все твои отговорки наизусть выучила. - Аня демонстративно нажала на красную закорючку, отдаленно напоминающую телефонную трубку. Сотовый спешно нырнул с руки в чехол. Завязав шелковую ленточку, молодая женщина убрала его во внутренний карман большой оранжевой сумки и резко застегнула молнию, как-будто говоря: «Что-что а уж телефон мне точно сегодня не понадобится», но понимая, совсем скоро она совершит те же действия в обратном порядке. Обычно с таким видом школьник прячет в портфель дневник, который придется показывать родителям.

Аня хотела спиной прислониться к колонне, но та, как ей показалось, отодвинулась - не закружилась, не отошла, а протанцевала, и сделав изящное па, встала чуть дальше, чем была, дальше примерно на шаг. Молодая женщина медленно оглянулась - глаза расширились, а лицо повторило мимику Барнабаса Коллинза, случайно выпущенного из склепа, где провел два века, и оказавшегося в очень изменившемся мире. Витая колонна в стиле барокко не выглядела пугающе, но спиральные полосы, идущие вверх тремя рядами, подразумевали какое-то вращательное, ввинчивающееся, неприятное движение.

Анюте не на кого было опереться в жизни, рассчитывать приходилось только на себя. Требования к супругу выдвигались несколько нереальные — получай много, обеспечивай так, чтобы я могла наслаждаться роскошью, но при этом не следует добиваться вершин: быть на высоте — привилегия женщины. Анна не понимала, что жить по таким указаниям вряд ли кто-то сможет и надежда снова спрятаться за мужское плечо еще дышала, дышала довольно робко. Аня поежилась и отошла к стене: надеяться на приход Алексея лучше в месте более безопасном и спокойном.

«Вряд ли появится раньше семи, - решила она, посмотрев на часы. Сейчас все ее мысли занимала так похожая на свидание, но отнюдь не являвшееся им, встреча. — Почему всегда я жду мужчин, а не они меня? Ведь договаривались. А если он опять не придет?»

Мимо проходили люди, много людей, толпа, огромная толпа. От каждого человека, проплывающего перед глазами, начинала кружиться голова и подташнивало. В числе многих - молодой парень в темном пиджаке с девицей в красном платье, две пожилые дамы с буклетами выставки в руках, семья с ноющим от раздраженных слов матери: «Зачем мы только тебя взяли с собой? Тут явно детям не место» ребенком, снова парень с девицей, нарушающей громким смехом созданную заметным усилием каждого посетителя музейную тишину.

«По всей вероятности человек никогда не попадет в Красную книгу, - думала, зевая, Анюта, - Люди плодятся и плодятся, размножаются и размножаются, делают детей, следуя благословению. Что бы там не говорили о демографическом кризисе, о снижении рождаемости - нас много; иногда или местами слишком много. Нужно будет взять выходной. От людей».

Пожилой мужчина с тростью и сопровождающая его молодая особа. Молодая особа и сопровождающий ее мужчина с тростью...

«С другой стороны, было бы странно заносить человека в Красную книгу, даже если бы он как вид вымирал. Что бы это дало? Кто будет оберегать нас, если мы окажемся на грани истребления с лица Земли? Интересно, а могут ли «Красную книгу» занести в «Красную книгу», если ее перестанут издавать?»

Ане показалась забавной эта мысль и она улыбнулась.

«Да, что ж это такое!» Из сумки послышались первые приглушенные звуки «Somebody That I Used To Know». Аня сделала вид, что беспокоить ее вроде бы и некому, а отвечать на звонок просто лень.

На строчках «And then change your number, I guess that I don't need that though» она зашипела, втягивая в себя воздух, и, раскрыв сумку, начала искать телефон. Найти недосягаемый тайник было сложно. С левой внутренней стороны его просто не оказалось. Там располагался карман с цветочной вышивкой гладью, непонятно за что наказанный и спрятанный от людских глаз. Чтобы перебраться на другую сторону, необходимо было освободиться от зацепившегося за кольцо с топазом шарфика-снуда, подвинуть нестандартно крупный кошелек с головой бретонского гриффона и, желательно, встряхнуть все содержимое интенсивным движением. Теперь Анюта выбирала из двух найденных одинаковых на ощупь карманов. Сколько бы раз руки не проделывали весь этот путь, заучив когда-то ошибку, они сначала расстегивали не ту молнию, потом почти автоматически застегивали ее обратно, нащупывали другую собачку и, проникнув двумя пальцами в святое-святых, не без усилий вытаскивали дребезжащий и все громче и громче орущий чаще всего песни Готье телефон. Телефон как-будто радовался, что его нашли и, как правило, замолкал. Почти всегда, но не теперь: «I used to know, that I used to know...”