Профессор Декарт начинает все заново

1

Женева, начало октября 1872 г.

– Сначала банк, а потом улица Руссель, дом два, пожалуйста.

Кучер окинул удивленным взглядом человека, который только что сошел с парижского поезда. На искателя приключений пассажир не походил. Приличный господин в тонких золотых очках, отлично сшитом пальто и шляпе-котелке, с дорогим кожаным чемоданом, на котором вытиснены инициалы «М.Д.», – что ему могло понадобиться в этом квартале дешевых ночлежек? Он едва удержался от совета беречь карманы, но решил, что раз пассажир называет адрес таким уверенным тоном, видимо, знает что делает.

Максимилиан забрался в экипаж, протер носовым платком запотевшее окно и стал смотреть на улицу. Через полчаса его охватило беспокойство. Парки, нарядные променады, солидные дома и конторы остались позади, замелькали кварталы победнее, а они все ехали и ехали. Он понимал, что Фредерику сейчас по средствам только самое скромное жилье, и все-таки не мог осознать, до какой же степени оно скромное, пока не увидел его своими глазами.

Улица Руссель действительно находилась в самом унылом и мрачном районе Женевы, и все-таки в этом городе даже квартал, населенный бедняками и людьми, имеющими проблемы с законом, выглядел не столько жалким или опасным, сколько суровым и настороженным. Дом номер два оказался, конечно, меблированными комнатами, причем явно из разряда самых дешевых. Но обшарпанный фасад с полуколоннами не давал никому забыть о том, что дом знавал и лучшие времена.

– Вас подождать, мсье? – спросил кучер.

– Нет, я остаюсь.

Возница пожал плечами. Он взял вожжи, но не спешил их натягивать – сначала посмотрел, как господин в котелке со своим чемоданом пересек тротуар, поднялся на крыльцо, повернул голову направо и налево в поисках дверного молотка. Не нашел и потянул дверь на себя. В это же мгновение окно на четвертом, мансардном этаже открылось и смуглая женщина, похожая на цыганку, выплеснула прямо на улицу ведро с помоями. Господин в котелке едва успел отскочить. Тотчас распахнулось окно на третьем этаже, и оттуда послышались визгливые ругательства сразу на двух языках – французском и итальянском. Женщина на четвертом этаже не осталась в долгу и стала кричать еще громче. На улицу выбежал консьерж, задрал голову и заорал, обращаясь к скандалистам: «Опять за свое? Я немедленно зову полицию!» Кучер раздумал досматривать спектакль до конца и пустил лошадь вон из этого места куда более быстрым шагом, чем собирался. 

Максимилиан вступил в тесный, темный вестибюль. Запыхавшийся консьерж догнал его, спросил фамилию жильца, сделал неопределенный жест рукой: «Туда» и опять куда-то умчался. Посетитель прошел вдоль первого этажа, потом второго, и там обнаружил дверь с приколотой карточкой: «Г-н Декарт». Максимилиан сразу отметил, что после фамилии нет привычного «доктор филологии, профессор». Зато под ней карандашом кто-то (уж конечно, не Фредерик!) размашисто нацарапал: «Подвергай все сомнению!» В скважине замка белела свернутая трубочкой бумажка. Максимилиан развернул ее, чиркнул спичкой, чтобы разглядеть слова в темноте коридора, и узнал почерк брата. «Ключ у соседа слева, г-на Пети. Он предупрежден. Располагайся. Ф.»

Господин Пети оказался лохматым неопрятным верзилой со внешностью вечного студента. Он как будто дежурил под дверью: с готовностью открыл после первого же стука. «Вы брат господина Декарта? Что-то непохожи», – принялся он бесцеремонно разглядывать Максимилиана. «Паспорт показать?» – «Пожалуй, это не лишнее». Младший брат Фредерика со вздохом раздражения полез в бумажник, достал паспорт, поднес к самому носу господина Пети. «Ладно, не обижайтесь, – сказал сосед, – знаете, сколько шпиков здесь шныряет? Вот ваш ключ. Господин Декарт сейчас в редакции».

Из жилища господина Пети несло испорченной едой и давно не стиранной одеждой, так что Максимилиан и от квартиры Фредерика ожидал если не такого же беспорядка, то, по крайней мере, запустения и убожества. Однако всегда аккуратный брат и тут остался верен себе. Комната с потрескавшейся штукатуркой на стенах и с желтыми разводами на потолке – совсем маленькая, места в ней хватает только для кровати, комода, стола и стула. И все-таки пыль вытерта, на полу ни соринки, ни одного предмета одежды и ни одной бумаги не валяется на виду. Пожелтевшие от старости гардины, явно купленные на благотворительной распродаже, раздернуты и не мешают единственному окну пропускать в комнату скудный свет. Мебель дешевая, уродливая, но не поломанная. Стул и стол не качаются, стоят твердо, причем стул носит следы ремонта (Максимилиан так и слышал насмешливый голос Фредерика: «Одного хромого в этом доме вполне достаточно»). В комнате есть камин, и хотя его, похоже, давно не разжигали, топливо для него запасено – в крошечной прихожей Максимилиан наткнулся на мешок с углем. Кровать накрыта очень ветхим, но чистым пикейным покрывалом. На высоком комоде стоит белая мейсенская ваза, доставшаяся брату в наследство от бабушки Шендельс. Максимилиан даже глазам не поверил, подошел ближе, протянул руку, потрогал тонкие фарфоровые лепестки – да, это она. И как только Фредерик не боится оставлять на виду такую ценность? Благоразумнее было бы ее спрятать, а еще лучше – отдать на хранение надежным людям. Надо будет предложить увезти ее во Францию.

За комодом на подоконнике теснились маленькая спиртовка, жестяной чайник, фаянсовый умывальный таз, кувшин и раскрытый несессер с бритвенными принадлежностями. Дверца под окном указывала на то, что там устроен шкаф для продуктов. Гость заглянул в этот шкаф и обнаружил хлеб, полбутылки молока, початую коробку сливового джема «Гран-Маман», запас кофейных зерен, мельницу, кухонный нож, ложку, большую бутылку винного спирта, чтобы заправлять спиртовку. Больше ничего. Тарелка и чашка были вымыты и протерты. На полу стояло ведро с чистой водой под крышкой, а рядом еще одно ведро, тоже под крышкой, но пустое – видимо, для сточной воды. Водопровода здесь, конечно, нет, жильцы сами ходят за водой на колонку: Максимилиан выглянул из окна и как раз увидел женщину, входящую в дом с черного хода с полными ведрами.