Проклятие

Пролог

Томасу не спалось. Редко такое бывает, когда всё время работаешь: допрашиваешь, читаешь доносы, занимаешься инспекцией. Да и день сегодня выдался утомительно-жаркий, трудно от такого не устать. Впрочем, сон всё равно не шёл, а потому инквизитор резко сел на кровати и протёр глаза, вновь готовясь приняться за бумаги. Что-то беспокоило его, но Торквемада никак не мог понять, что. То ли подозрительная тишина в камерах, то ли полубезумная женщина, которую привели к нему утром. Она смеялась ему в лицо и клялась сатаной, что она ведьма. Раньше так не делал никто и никогда, иначе бы он запомнил. Раньше никто никогда не подписывал себе смертный приговор без пыток.

      Буквы плыли перед глазами, то и дело исчезая в неровном месте свечи. Тень от пламени плясала на стенах кельи, в небольшое оконце залетал прохладный ночной ветер. Томас сидел, склонившись над пергаментом, и не мог разобрать ни слова. Ему чудилось, что кто-то то и дело смотрит на него из огня, казалось, что кто-то шепчет на ухо на непонятном языке, больше похожим на иврит. Голова наливалась свинцом, глаза слипались, но сон это был больной и колдовской, Торквемада отчаянно боролся с ним, пытаясь отогнать, но в итоге дурман победил, и инквизитор уснул, задев свечу. Пламя перекинулось на книги, на одеяние, на деревянный стол…
 

***

      — Ваше Святейшество, Ваше Святейшество, как вы? — Томас открыл глаза и тут же поморщился от сильной боли по всему телу. Что же случилось… Он не мог заснуть, принялся работать, кажется, уснул… нет, вспомнить было невозможно, голова раскалывалась от боли, а перед глазами снова плыло.

      — Ваше Святейшество? — он поднял взгляд и увидел перед самой своего помощника, Хуана Марию, протягивающего ему кубок с водой. Торквемада усилием воли заставил себя сесть и принял питьё, тяжело дыша.

      — Что произошло? — тихо спросил он, не глядя на ученика. — Хуан?

      — Вас сильно ожгло, Ваше Святейшество, пол-лица, руку левую, чуть бок, вас едва спасли из кельи. Ей Богу, дьявольщина какая-то случилась. Как огонь занялся, начался переполох, и из тюрем бежали двое или трое, из новых. Среди них та женщина, что давеча называла себя ведьмой, — отвечал Хуан, потупив взгляд. — Мы не смогли их поймать.

      — Господь вас, конечно, простит, а вот я ещё подумаю, — коротко ответил инквизитор. — Подай одежду, дела не ждут. Ещё бы в городе объяснить это. Как, говоришь, огонь занялся?

      — Из подвалов, снизу. В вашей-то келье пламя быстро потушили и вас спасли, а там…

      — Погоди-ка. Это что, поджог? — Томас резко обернулся и гневно посмотрел на помощника. — Хуан, я тебя спрашиваю!

      — М-может, — мальчишка вжал голову в плечи. — Я не знаю, я не видел. Я вас из огня пытался вытянуть. Едва смог. Простите.

      — Да ладно, и на том спасибо, — Томас взъерошил ему волосы. — Пойдём, надо работать.

      — Конечно, — парень засеменил за ним, зачем-то оправляя сутану на груди. — Дел и впрямь невпроворот. Тут, понимаете ли, что случилось… в городе убийство.

      — Каждый день бывает, сам говоришь, в городе, не в деревне ведь, — пожал плечами Торквемада. — Ещё новости? Ты сегодня сам не свой.

      — Да дело не в том, что убийство… — Хуан перекрестился. — А в том, что убийство очень… плохое. Там кто-то начертил звезду…

      — Пентаграмму, — поправил Томас, хмуря брови. — И?

      — И там всё кровью, огарки свечей, ещё что-то… я не дослушал, что на рынке говорили, — признался ученик. — Ну, мы можем сходить и посмотреть. Если вы в состоянии.

      — Ничего, Господь на кресте терпел, и я потерплю, — буднично ответил Великий инквизитор. — Показывай. Как нарочно, и поджог, и это, и я имел удовольствие почувствовать то, что чувствуют все те, кого я обвинил.

      — К счастью, не до конца, — пискнул Хуан, снова поправляя сутану.

      — Действительно, есть повод для радости, — Торквемада всё-таки позволил себя улыбку. — Однако надо со всем этим разобраться. И всё-таки, мне очень интересно.

      — Что? — удивился юноша, стараясь не отставать от своего учителя.

      — Почему та женщина сама сказала, что она ведьма, — отозвался Томас. — Идём, время не ждёт.