Проклятые

25

Мирза чувствовал, как адреналин переполняет его легкие. Накаченные руки болтались в воздухе, готовясь отразить удар.

Сначала вышел один грузный мужчина, затем из-за его спины возник второй. Затем третий. Мирза нахмурился. В какие игры ты играешь, Ерисептий? Но было слишком поздно отказываться от сделки. Он не мог показать перед всеми этими людьми, как йота страха пробежала где-то между ребер, сводясь в тугой узел внизу живота.

Занял боевую стойку, обращая насмешливые глаза на своих огромных противников. Ну, давайте! Покажите, на что вы способны! Не дожидаясь их движений, первым нанес оглушительный удар по громиле номер один, тем самым подтверждая свое участие в поединке на таких неравных условиях.

- Ты – покойник! – Злорадно выкрикнул первый воин. Обтер разбитую губу, но тут же пошатнулся от нового удара. Гнев ослепил глаза, он ринулся на противника, который ловко укрывался от грузного натиска, то и дело, сбивая громиле бока.

- И это – лучший боец Ерисептия? – Мирза холодно рассмеялся во весь голос, заглядывая на бледнеющего хозяина арены. Тот, видя его насмешливый бесстрашный оскал, махнул головой, призывая оставшихся двух людей включиться в «игру».

Видят боги, Ерисептий не хотел того, что сейчас произойдет. Глупый Мирза сам спровоцировал дать отпор его насмехательствам, тем самым выполняя приказ Повелителя. Он потеряет все поставленные деньги, потеряет уважение к своей персоне от многочисленной знати Секудериума… Возможно, даже потеряет эту арену, не предназначенную для смертельных поединков, но он смоет эту самодовольную нахальную усмешку с лица гордого песиица. Сегодня Мирза падет.

***

Ария вжалась в перила, пытаясь удержаться, когда после очередного удара, толпа пришла в движение, возбужденная видом крови. Медленно становилось дурно от количества нарастающих избиений, которые Мирза получал, не проронив не слова. Ей хотелось кричать к этим людям, призывая остановить вопиющую несправедливость. Но в их горящих глазах была всего одна жажда: продолжение. И битва продолжалась.

Мирза интенсивно размахивал кулаками, но это было скорее вслепую, потому что глаза слиплись от крови. Сердце колотилось, призывая к новым выпадам. Иногда он попадал в цель, слыша новые ругательства противников, однако, чаще из их уст изрыгались смешки, приводящие публику в восторг. Он не мог позволить над собой смеяться, поэтому в какой-то момент вовсе перестал защищаться, отдавая последние силы яростным нападениям.

Арена заполнилась свежей кровью, стекающей из открытых ран четырех бойцов. Но никто из них не думал прекращать бойню, всецело отдаваясь битве, стремительно движущейся к своему трагическому завершению.

Ериспетий глазами искал лица Шаха, чтобы понять, есть ли шанс, что Повелитель поменял свое решение. Он видел, как с суровым лицом на безопасном расстоянии от ненасытной черни тот наблюдал за происходящим. От каждого удара, врезавшегося в плоть богатого песиица, Шах хмурился еще сильнее. Хозяин арены надеялся, что он передумает. Весь Секудериум знал об особой расположенности Господина к ловкому Мирзе, которому тем самым открылись двери во все лучшие Дома Шахства. Что заставило эту дружбу превратиться в ненависть?

Размышление прервал звук ломающейся кости.

Мирза не выдержал боли и сдавлено застонал, склоняясь на правое колено. Из носа хлестала кровь, растекаясь по всему лицу. Разбитые руки дрожали, когда он неуклюже попытался закрыться ими, ослабляя очередной удар, впечатавшийся в правую скулу. В этот момент в осознании прошла вспышка горького предчувствия, что они не собираются останавливаться. Все вдруг стало так болезненно похоже на конец. Его собственный жалкий конец.

Во имя чего он жил эти годы? Ради какого имени сейчас умрет? В памяти возникли различные силуэты каких-то людей, но он мог вспомнить ни одного лица. Панический страх заполнил легкие, парализуя, не давая возможность дышать. Губы интенсивно открывались и закрывались в попытке заглотить в себя воздух, но точный удар по быстро вздымающимся ребрам заставил его остановиться.

Подавился вкусом собственной крови, которую выкашлять не было сил. Поднял глаза, чтобы в последний раз посмотреть на мир, который уже расплывался под его невидящим взглядом, и, наконец, смог разглядеть лицо. Эта белая кожа, не тронутая солнцем, такая же, как у нее. Весь он – отражение Лисветы Селлиус, которая впилась в его память, как удушливый прощальный поцелуй смерти, который сейчас мешал кислороду поступать в его трепещущие легкие.

Зато теперь, за несколько секунд до гибели, Мирза точно мог ответить на два главных вопроса: жил и трудился он во имя собственных интересов и амбициозных идей, граничащих с высокими идеалами, которые долгие годы ему услужливо рисовали. Но умирал все же не ради своих мечтаний – с именем черноволосой дикой с синими глазами. Мог ли он о чем-то сожалеть? Нет, он не жалел. Не раскаивался ни в одном содеянном поступке. Поэтому даже подобная смерть с шепотом имени Лисветы Селлиус на разбитых губах не казалась ему чем-то ужасным и не уместным. Пусть ей расскажут о его деяниях. Пусть доложат, что он умер, как шут, развлекая беснующуюся толпу, но погиб храбрецом. Пусть следующие поколения последуют по пути, которой он, таким образом, проложил: быть умнее общепринятой системы, сражаться против несправедливости, жить в свое удовольствие, умереть не трусом.

***

Затем что-то случилось. Какой-то крик, ругательства, но не от его слабых ударов, а от самой настоящей звенящей боли, заставшей только что ударившего Мирзу по ребрам противника врасплох. Зал вдруг угомонился и замер, наблюдая за душещипательной картиной, когда молодой человек соскочил с арены и, не думая, ринулся в бой на защиту павшего воина.

Ария взвизгнула, когда поняла, что Габриэль появился из неоткуда. Даже не посмотрел на нее – сразу бросился в пекло, без раздумий над последствиями. Он открыто нарушал условия сделки, нарушал ход соревнования и вообще не имел права ступать на кровавый песок арены.