Проклятый район

Проклятый район

Очередной день в моей шараге окончен, и это, пожалуй, лучшая новость за сегодня. Ни звери-преподаватели, ни серое октябрьское небо, ни проклятый противный дождь не располагают к хорошему настроению. К тому же, я забыл свой зонт, блеск.

К черту.

Все, что мне сейчас нужно — это как можно быстрее вернуться домой, залезть в горячий душ и поесть в одиночестве. Да, ежедневный ритуал я сегодня пропускать точно не собираюсь. Не то чтобы мне становилось после этого сильно легче, но после душа и заварной лапши меня сразу валит спать. Потом проснусь часов так в девять и буду залипать на форумах и в соц. сетях до глубокой ночи. Еще пара часов сна — и снова серое утро, серые лица в транспорте и бесконечные лекции старых желчных старикашек, которые ненавидят студентов и свой собственный материал больше, чем мы сами. Гениальный план, нечего сказать. Но, кажется, мне не хватит воли, чтобы что-то изменить.
Меня устраивает, что меня хотя бы не бьют за стенами универа и не дрочат мне в сумку. В этом плане меня можно считать везунчиком. В своем универе я любому изгою — изгой. Наверно, о моем существовании знают только соседи по ряду, у которых вечно теряются ручки, да учителя иногда с приподнятыми бровями натыкаются на мою фамилию в списке. Пришел, отсидел пару и вернулся только под начало следующей. Отнюдь не предмет для гордости, но своим навыкам скрытности я благодарен.

Худи отважно спасает меня от тысяч капель дождевой воды, но и он уже полностью промок. Но остановка уже прямо за углом, поэтому я спокоен. Прошлогодние кроссовки швакают по мокрым узким дорожкам из бетонных плиток. Ноги основательно промокли, и носки мерзко прилипли к ступням, так что теперь я, будто по босиком по грязи, иду с немного сморщенным от неприязни лицом и руками в глубоких карманах. Сквозь музыку до меня донесся еле слышимый звон колокольчика и я повернул голову в его сторону. Из дверей мелкого магазинчика с надписью «Продукты» вышел, вернее, вывалился щетинистый мужик с опухшим лицом, будто он вышел не из продмага, а из улья со шмелями. В руках несменная подруга — Столичная. Опираясь рукой о стены, медленно, на полусогнутых ногах, поковылял в сторону дворов. Он что-то попытался мне сказать, когда я проходил мимо, но наушники-вкладыши надежно уберегли мои уши от невнятного мычания.

На остановке стоит всего лишь пара человек. Скорее всего, недавно проехал 35-й автобус: он едет в центр города и всегда собирает весь народ. Мне же нужно с одной окрайны, где стоит мой полузабытый универ, в другую, в район дешевых многоэтажек-муравейников, где в одном из таких маргинальных рассадников располагается моя съемная квартира. Я зашел под козырек остановки и начал читать рекламу на щитах, которую видел уже сотни раз. Ливень и не думает прекращаться, и щедро поливает газоны стриженной истоптанной травы и заполняет неровности в асфальте широкими лужами. Редкие машины с включенными фарами и дворниками на всех скоростях несутся мимо, орошая тротуары грязными брызгами из луж. В наушниках играет что-то грустное и медленное, что именно — я не разбираю, главное, что барабанные соло и басс-гитары не стучат мне по мозгам.

Когда я чего-то жду, я начинаю наблюдать за людьми. Занятие это весьма интересное, хоть и подозрительное. Но меня это успокаивает, а самое главное — занимает, так что я не стесняюсь им увлекаться.
Вон, на другой стороне дороги, между одноэтажками и газонами, вогнанными в бетонные рамы, девушка-блондинка на каблуках, в красной кожанной курточке и с такой же красной сумкой на плече пытается сбежать от бушующей стихии, прикрываясь какими-то бумагами в плотном файлике и нелепо двигая ногами, обходя лужи и ручьи воды, стекающие по склончику прямо кому-то под голубые крашеные ворота. Вот рядом стоит бабуля, не такая старая, чтобы ставить на ней крест, но уже в возрасте. Миниатюрная старушка, тихо, поджав плечи, стоящая у края козырька и грустно смотряшая вдаль дороги, высматривая свой транспорт. Обе руки держат за лямки свою небольшую кожаную сумочку, старую и потрепанную, как и ее хозяйка. На лавочке, приваренной к остановке, сидит мужик лет сорока, с большими ушами и красным лицом. Сразу видно, что мужик деревенский, эти черты вытянутого лица, эти складки, есть в них что-то, что безошибочно выдает в нем провинциального трудягу. А еще он из тех людей, которые никогда не отведут от тебя взгляд первыми, если ты встретишься с ним глазами. Вот и сейчас, я, искоса глядя на него из-под капюшона свитера и нестриженной челки, встретил его взгляд, мирный и, вроде бы, по-старчески понимающий, но в то же время мертвенно-пустой. На лице не понятно: не то слабая улыбка, не то абсолютно спокойная безэмоциональная гримаса. И он смотрит мне в глаза, пока я делаю то же самое в ответ, будто бы хочет что-то спросить, но не произносит не слова. Пять секунд, десять. И он смотрит, сидя неподвижно, не двигая ни единым мускулом лица, закинув ногу на ногу, молчит. Мне это надоело, и я отвернулся обратно, к струям падающей с крыши остановки воды и серой, с голубоватым оттенком, холодной картине затопляемой улицы.

И вот, из тумана вдалеке, показались два тусклых желтых огонька. Еще секунда, и из серой дымки, кряхтя ржавыми деталями и шумным двигателем, вырвался заветный ПАЗик. Бабуля слабо, с облегчением, вздохнула, мужик опустил вторую ногу на землю. Шумный механический старичок, приближаясь, замедлил ход и, будто бы заботясь о трех своих будущих пассажиров, аккуратно заезжает к остановке, не поднимая при этом волну дождевой воды, что никто не испачкал ноги. В 41-м не горел свет. Не то чтобы уже успело стемнеть, но плотные тучи сегодня не оставляют солнцу ни единого шанса притронуться к земле Степашина своими лучами.

Я, без церемоний, быстро влез в салон, ухватившись за поручень, углядел свое любимое место, недалеко у водителя, у окна, с которого, к тому же, открывается вид на все остальные сидения, к тому же, на мое везение, не занятое. Я плюхнулся на мягкую сидушку, внутрь влезли мужик и старушка. Двери со змеиным шипением закрылись, водила с характерным звуком тронул ручник, и автобус, протяжно прогудев всем своим механическим нутром, медленно, с ритмичным шумом, двинулся с места. Я положил голову на влажное стекло, исполосанное каплями, стекающими сверху. Думать ни о чем не хочется, только грустить. Уверен, если бы я сейчас выключил музыку и прислушался, то услышал бы в салоне только глухие барабанные трели дождя, бьющего в стекло. Душно. Людей не очень много и еще даже есть пара свободных мест, моя остановка недалеко от конечной, но все окна закрыты, а в салоне мучительно жарко, даже несмотря на то, что я до нитки промок. Все ехали тихо, безмолвно, с грустными минами, мужик с остановки закрыл глаза и откинулся назад на сидении, расставив ноги вширь. Кстати, идея заразительная, и мне она нравится. Я закрыл глаза. Придаться дреме минут на двадцать, пока водитель не объявит конечную, я абсолютно не прочь, а очень даже ЗА. Музыка, льющаяся из вкладышей, убаюкивает и становится все тише, и отдавается уже каким-то далеким эхом в голове. Перед глазами уже мелькают размытые пятна моего грядущего сна, а все посторонние звуки замолкают…