Промокший лист, история на Нобель

Промокший лист, история на Нобель

       Ни один город не может уснуть  без уличных фонарей, оставленных в помощь своим отпрыскам. Продолжая изо всех сил крутить педали, Тай съехала с дороги на мелкую брусчатку тротуара. Из-за  неровностей старые детали велосипеда истерично зазвенели. Самый короткий путь к дому пролегал через латинский квартал. Днём здесь шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на снующих группами студентов, а вот  ночью это место становилось безлюдным, и всякий парижанин старался его избегать. И как это часто бывает с историческими культурными местами, с заходом солнца здесь любил собираться всякий некультурный люд. 
Тай намеревалась проскочить этот район как можно быстрее, как внезапно наперерез под колёса бросилась чёрная кошка - то ли исполняла роль приметы, то ли вправду намеревалась свести жизнь с концами. Тай едва успела вильнуть рулём влево, спасая пушистую нечисть, как распластавшийся у лавочки пьяница едва не попал под колёса. Тетрадь, зажатая под её рукой, выпала и смачно плюхнулась в единственную на дороге лужу. Тай остановилась, чтобы подобрать её. Оглянувшись назад, она уже не видела никакой кошки. Зато, потревоженный бродяга уставился на её нагие стройные ноги и с ехидством проголосил: «Ты раздвинь по шире ножки, я засуну туда бошку!». После громко и раскидисто заржал, повторяя эту фразу; будучи в восторге от собственного сочинительства. Тай вытерла о подол юбки старую разбухшую от влаги тетрадь и поспешила продолжить путь.    
Госпожа сидела возле готического окна спальни. Снаружи при свете луны её можно было принять за приведение. Женщина с сухим, покрытым морщинами и язвами лицом, бледной как её ночная пижама кожа,  в неестественном коротком парике, неподвижно смотрела в чёрные воды канала. Несмотря на бальзаковский возраст, она выглядела много старше и была похожа на тех, что сидят на лавочках возле  домов престарелых. Лучевая болезнь прогрессировала уже много лет, заставляя воспитанную  ровную осанку всё больше и больше сгибаться. Ни один французский школьник не узнал бы в ней ту стройную кудрявую учёную, удостоенную двух нобелевских премий, чья фамилия напечатана в каждом учебнике по физике. Слава - величина непостоянная, несмотря ни на какие успехи. 
Однако, глаза у неё сохранились такими же уставшими и добрыми, как когда-то их запечатлели фотоаппараты. И как в былые годы,  ей не спалось по ночам.
Раздались торопливые шаги и скрип открывающейся двери.  Госпожа вернулась из воспоминаний и волнительно пошла на звуки.
-Пьер! Пьер!  Ты вернулся! Я так тебя ждала, о Пьер!  Пьер?
-Госпожа это не Пьер, это я!  Ваша служанка.  –  сказала Тай, снимая сандалии.
-Тай, как же ты быстро! Ты привезла мне, что я тебя просила?
-Да, только случилось  кое-что по дороге.  Я уронила её в лужу. Простите меня!
-Кажется, я тебе не раз уже говорила, что любые документы нужно носить в папке? Впрочем, уже поздно тебя ругать. Давай сюда тетрадь и проходи ко мне в комнату как будешь готова.
Тай давно заметила, что помимо тяжёлого прогрессирующего физического недуга, душевное состояние Госпожи тоже начало давать сбой. Госпожа время от времени чудила. То без всякой причины начинала испытывать лютую ненависть,  причитала о том, что Франция нерезиновая, и нечего всяким иностранцам  здесь околачиваться. То наоборот пропитывалась к Тай необъятной заботой и любовью. Учила грамотному французскому письму, рассказывала про манеры в высоко светском обществе, и вообще относилась, как к своей дочке и даже иногда называла её именем, Ирен. Бывало же и так, что давала необычные указания. Например, последнее, захотелось ей посреди ночи прочитать один из её личных дневников. Тай пришлось прокатить на велосипеде половину ночного Парижа, потому что её дочь, Госпожа Ирен, велела выполнять любую прихоть матери.
-Как идут дела у твоей дочки, её ведь Майами зовут, так? – говорила Госпожа, стоя спиной и заправляя лист чистой бумаги в печатную машинку. 
-У неё всё хорошо. Ей недавно исполнилось шестнадцать. В школе учиться ещё один год, а она ещё всё ещё не знает, кем хочет быть.
-Сколько вы уже не виделись, два года? – одев пенсне, она выравнивала поля страницы.
-Три года. Я очень по ней скучаю.
-Ничего, летом меня повезут на лечение в Санселльмоз. Французские Альпы и всё такое. Я поговорю с Ирен, в том санатории есть прислуга, и возможно тебе дадут  возможность съездить домой. А сейчас будем переписывать промокшую часть дневника. Садись за печатную машинку, я буду диктовать медленно.
-Но Госпожа, мой французский ещё не настолько силён, будут ошибки. 
-Поэтому после того, как напишешь, возьмёшь словарь и исправишь их. Помнишь, как я тебе говорила о том, как важно знать язык той страны, где живёшь. Ты же не хочешь всю жизнь проработать домохозяйкой у вредной старухи?  
-Вы вовсе не вредная… И вовсе не старуха! – поспешила добавить Тай!
-То-то же. Давно хотела привести свои каракули в читабельный вид. Ведь когда я совсем выйду из ума, кто-то должен напомнить, какой я была раньше. Лучше меня самой этого никто не сделает. Начнём. Заглавие: Париж 1897 год. Осень.  
***
Мы шли, взявшись под руки, вымеривая каждый шаг по бульвару Сен-Дени. Вокруг бегали мальчишки, предлагая кавалерам купить цветы для своих дам. Несмотря на цветущий октябрь, выражение на наших лицах было схоже со студентами, идущими сдавать экзамен в свою первую сессию; тревожное и вместе с тем апатичная гримаса после бессонной ночи за книгой. Когда не знаешь, остались ли хоть какие-то знания в голове  или же потеряны безвозвратно. И так до тех пор, пока не увидишь билет. Наш билет уже  ждал нас в кабаке, выбранным для нашей инкогнито-встречи. Название того места не столь важно, такие заведения шли один за другим вдоль улицы, обстановка и кухня в них была приблизительно одинакова. Когда мы вошли внутрь, то увидели его уже подшофе, целующего руки официантке.  
-А вот и господа алхимики пожаловали! Деточка, принеси нам  ещё пива и три порции устриц. Сам сочных устриц, какие у вас остались! – Он проводил взглядом её бёдра, свернув голову на все сто восемьдесят градусов, и вернулся к нам.
-Раз уж на то пошло, то не алхимики, а скорее алфизики!
-Какой же ты зануда, Пьер. Познакомь уже меня со своей женой. – он наклонился и поцеловал мне руку. - Dobry wiecz;r, prosz; pani. Nazywam si; Amadeo. Mi;o mi Pana pozna;.
-Dobry wiecz;r, panie Amadeo. Marie, ja te; mi;o ci; pozna;. Откуда такие великолепные познания. Приходилось когда-то бывать в Польше?
-Нет. Просто не так давно у меня был заказ, нарисовать портрет девочки из аристократической польской семьи. Я быстро усваиваю новые слова. Польский очень красивый язык. 
-Так значит, передо мной действительно тот самый итальянский художник, чьи пьяные погромы знает весь Париж.
-Он самый, а ещё мы с Пьером коллекционируем бабочек. 
-Не мы  коллекционируем бабочек, а я даю тебе заказы, и ты мне их приносишь.
-Я же говорил, твой муж, зануда. Хотя тут он возможно прав, мне больше нравится процесс ловли, а Пьеру умерщвление и приколачивание к стенке.
-Но в этот раз мы собрались не бабочек обсуждать. 
-Да. Да. Мадам Мари, Пьер передал мне вашу записку. Она очень заинтересовала меня. Но прежде чем перейдём к обсуждению деталей, у меня есть пару вопросов.   Скажите честно, вся эта затея, никак не связана с личными счётами с Анри?
-Ни в коем случае. Этот гусь запретил мне преподавать в Сорбонне, отказал в защите докторской, публично заявив о второсортности женского пола, и лично добавил, что Польша, это вообще жалкий трусливый народ, прогнувшийся под Российскую Империю, - разве всё это может быть достаточным для личной вражды?! Я действую только во благо науки.
-В таком случае, я не понимаю, почему нельзя купить   уранинит на чёрном рынке? 
-Потому что, это тебе не героин, по три франка за грамм, и даже не бабочка с Шри Ланки. Это полученный, в результате многолетней работы материал! 
-Да. Жаль что это не героин. Его бы я вам достал. Но это ведь твой друг, Пьер!
-Я работал с Анри целых пять лет рука об руку. И мы действительно долго были друзьями.  Мы оба защитили научную диссертацию по флюоресценции, но сейчас он решил присвоить всё к своим рукам. Выгнал нас из лаборатории, а потом ещё запретил работать в институтской кладовке.
-При всём при этом, сам он завис в научных исследованиях. Радиоактивность невозможно изучить одному. Ты только сделаешь  великий вклад в науку, если поможешь нам украсть у него нами же открытый уранинит.
 -Спасибо, что заботитесь о моей совести, господа учёные. Я ведь не понимаю половину из того, что вы говорите. Почему же вы обратились ко мне?
-Я сказала мужу, нам нужен человек, который не знает что такое «нельзя» и любит ввязываться в авантюры. Он сразу назвал тебя. 
-Что ж, надеюсь, ты Пьер не забыл упомянуть, что бедный художник не может себе позволить работать задаром.
-Да, мы готовы заплатить сумму, которую ты скажешь?
-В таких делах деньги меня не интересуют. Два условия! Первое, если в будущем вы сделаете открытие, то назовёте его в честь меня, Амадеий или Модильяний.
-Если всё получится, первое открытие назло Анри, будет названо в честь Польши.
-Национальное чувство, уважаю. Тогда первое условие отпадает. Остаётся второе, Пьер возвращает мне бабочку «Цикарис»!
-Ах ты дрянь, ты же сам подарил мне её, а теперь хочешь  забрать обратно.
-Во-первых, не подарил, а отдал бесплатно. Во-вторых, теперь нашёлся покупатель. Это условие единственное и потому не обсуждается. – официантка вернулась с заказом. Художник вновь переключил всё внимание на неё. Когда девушка поставила поднос, он взял её за руку и написал место и время где хочет её нарисовать. Та в ответ усмехнулась, но было это отказом или согласием осталось непонятным. Мы подняли стаканы и, зазвенев ими, ознаменовали заключение сделки.
-Завтра в девять встречаемся пот триумфальной аркой. Заранее выспитесь, это будет длинная ночь.
***
-Я просил вас одеться как нищие, а не как сутенёр с проституткой. Вон посмотрите на тех сеньоров  - он указал на трёх бездомных. Те спали на расстеленных газетах вокруг костра. - берите с них пример. Мари, надеваешь эту повязку, будто у тебя нет глаза. Пьер, у тебя вместо руки крюк. 
- К чему этот маскарад! Мы же идём грабить лабораторию!
-Давай, покричи об этом на весь Париж! В латинском квартале полицаи бродят на каждом шагу. К калекам они никогда не пристают! Делайте, как я говорю. Пьер, дай мне свои часы.
-Зачем тебе они?
-Я подойду к тем сеньорам у помойки и обменяю их на одежду для вас. Разумеется на время, как закончим дело, всё вернём. – переодевшись по указаниям Амадео, мы побрели в латинский квартал. Для пущей убедительности, он заставил нас распить с ним вино.  Недопитые остатки  были вылиты на одежду. От подступившего хмеля войти в роль было ещё проще. Хотя меня постоянно тошнило от  запахов взятой под залог одежды, и когда я тяжело глотала ртом воздух, это была не игра!  
  План ограбления придумали мы с Пьером. Но одни мы бы никогда его не осуществили. Лаборатория в Сорбонне находилась на втором этаже.  Уборщица в вечерней смене из-за низкого роста никогда не могла закрыть одно верхнее окно. Это был единственный свободный путь. Проблема заключалась в том, чтобы дождаться, когда никого не будет вокруг. Сев на брусчатке, мы с Пьером изображали калек, а Модильяни крутился вокруг нас с банджо, напевая итальянские песни прохожим, требуя милостыню на лечение юродивым.  Те, отшатываясь в испуге, кидали  ему в шляпу мелочь, лишь бы тот отстал. Полицейские патрули вначале каждые десять минут, потом всё реже проходили рядом. Презрительно  рассматривали нас, но спросить документы или прогнать не решались. Больше всего я боялась, что меня узнает кто-нибудь из студентов. Но маскировка сработала превосходно. Те, кто может и замечал какие-либо сходства, всё равно  никогда бы не верил, что это могу быть я.
Когда минуло два часа ночи и вокруг ни стало ни единой живой души. Пьер встал под окном, я забралась ему на плечи, держась за водосточную трубу. А уже забравшись по мне, наступив на голову в окно лаборатории пролез Амадео. Изначально я требовала быть во главе этой пирамиды, но наш итальянский предводитель заявил, что сверху должен быть самый маленький и лёгкий.  Когда итальянец уже забрался, случилось то, чего мы не могли учесть. Художник посетил лабораторию первый раз в жизни.  
-Мари, я нигде не могу найти, как он вообще выглядит, этот твой уранинит?
-В вытяжном шкафу, в треугольной колбе. Давай быстрее.
-А как выглядит вытяжной шкаф?
-Такой большой зелёный, там много реактивов внутри.
-Каких ещё реактивов? Говори яснее, зелёный шкаф. Может вот это?!
-Здесь же написано марганец, тупица, смотри лучше. 
-Не кричи, на меня, здесь и так темно и страшно. Может вот он? – разглядеть, что же  у него  в руках, я не успела. Яркий свет ударил в глаза. Три свистка разом завопили на всю улицу. В соседских окнах напротив вспыхнули лампы. Пьер ловко поймал меня, поставил на ноги, и мы бросились бежать в разные стороны. Модильяни с криками «Viva Florence» принялся кидать в полисменов всем подручным лабораторным материалом. Наша затея с треском провалилась. Пьер, будучи прекрасным пловцом, ушёл от преследования, переплыв Сену. Амадео как выяснилось позже, сумел договориться с вахтёром, и тот спрятал его в обмен на обнажённые картины. Одна лишь я так ничего и не смогла придумать, и на выходе с бульвара Сен-Мишель, меня уже ждала полицейская карета, с распахнутой дверью.   
***
Камера, в которую меня  поместили, была насквозь пропитана тошнотворной туалетной вонью. Я выбрала самая дальнее от писсуаров место и присела на лавочку.  Рядом лежала упоённая опиатным сном девочка лет шестнадцати. Точечные зрачки равнодушно уставились в потолок. Губы радостно шептали не связанные по смыслу слова. Две дамочки с намалёванными лицами и с синяками под глазами, сидели напротив, поглядывая и что-то между собой обсуждая. Главной  заводилой в камере была карлица, так же  надушенная и накрашенная она то и дело стучала по решёткам, требуя, чтоб её выпустили. Когда дежуривший полицейский окрикивал её, она со словами: «пошёл в…»  демонстративно задирала юбку, давая всем увидеть свои маленькие неприкрытые промежности. Окажись я тут по иному поводу, уже не выдержала и зарыдала бы от царившего вокруг зоопарка. Но мысли мои тогда были уже в завтрашнем дне. Для Анри это был просто подарок на день рождения. Единственный сотрудник-женщина в Сорбонне оказалась воровкой. «Очередной пример, доказывающий миру, что женщине не место в современной науке» - Анри на такую тему не побрезгует даже прочитать лекцию студентам. Хотя волновалась я тогда не за встречу с профессорским составом, и даже не за то, как испугается маленькая Ирен, когда проснётся утром без мамы.  Больше всего я боялась реакции отца, когда он узнает о том, что меня уволили из Университета, и нет другого выбора, кроме как  вернуться  в Варшаву.
В соседнем коридоре послышались грузные тяжёлые шаги. Дверь распахнулась. Дежурный охранник встал по стойке смирно. Медленно и уверено перекрываемый решётками вдоль камеры прошёлся человек  в чёрном плаще с трубкой во рту. Отрезвляющий густой табачный дым ударил всем в нос. Дойдя до середины  он сверкнул своим орденом и жёстко произнёс:
-Разведывательная префектура Парижа. Это женщину я забираю с собой для допроса. Приготовьте мне все бумаги, какие у вас есть.
-Комиссар, при всём уважении, я не могу выпустить  без письменного разрешения.
-Эта Мадам, на самом деле польская шпионка. Стоит вопрос  национальной безопасности. Давайте мне ключи, у вас есть две минуты, чтобы всё приготовить.
-Да, комиссар. Как скажите.   
Едва мы сели в экипаж, как комиссар поспешил расстегнуть мне наручники. Трубку же он потушил и спрятал в карман. Густая чёрная борода, хмурые брови и шрам на щеке, - всё оказалось накладным. Мы никогда не встречались раньше, и тем не менее его лицо нельзя было не узнать.                
-Не люблю столицы. При всей концентрации таланта, гордость и предубеждение здесь перекрывают все добрые побуждения. Другое дело милый сердцу Страсбург. Тот же университет, та же наука, только всё гораздо скромнее, что ничуть не умоляет таланта. Мой вам совет Мари, берите Пьера, и перебирайтесь отсюда в более спокойное местечко.
-Я подумаю над вашим предложением. Что вы здесь делаете?
-Спасаю вашу карьеру! – сказал он, демонстративно разрывая полицейские записи, которые на ближайшем мосте были выкинуты в канал.
-Как же вы узнали обо мне? 
-Амадео. Этот бродяга давно грезит нарисовать меня. Я приехал прочитать лекцию в Университете, а он, поджидая, попросил ещё и  растолковать вашу записку.
-Итальяшка! А, я то думала ему можно доверять.
-Не ругайте его Мари, если всё взвесить, вы сами виноваты. Откуда, по-вашему,  художник-самоучка должен знать, что такое флюоресценция или изотопы, или даже тот самый уранинит.
-Да. Это мой промах. В любом случае спасибо за спасение. Я перед вами в долгу.
-Что вы! У вас нет передо мной никакого долга. Это ведь я навёл на вас полицию.
-В таком случае я вас не понимаю.
-Я объясню цепочку своих мыслей. В начале, я хотел остановить вас и предупредил полицию. Потом, подумал, что мне нужны приемники. Анри хороший парень и в будущем станет великим учёным, уверен. Но в отличие от вас, он не способен идти до конца. А вот вы, если ради цели идёте на преступление, способны.
-Так что же теперь?
-А сейчас, глядя на вас, я думаю, будет справедливо, если вы сами примите решение. – и он вынул из кармана заветный мешочек с уранинитом. – Это то, что вы ищите. Но прежде чем я передам его, позвольте в последний раз попытаться отговорить вас.
-Отговорить? Что ж, я внимательно слушаю.
-В последние годы у меня выпали почти все волосы. Постоянное давление, проблемы с сердцем. Не могу пройти и лестничный пролёт, как начинаю задыхаться. Вдобавок ко всему жуткие головные боли. Я уже перепробовал все лекарства, кроме морфия, ничего не помогает. Врачи не знают что со мной, но я догадываюсь. Это всё излучение, Мари. То над чем я работал, сейчас убивает меня. Если вы продолжите свои исследования, попомните, вас постигнет та же участь. 
-Я знаю, что это подобно ртути, сколько людей погибло, пока её не научились хранить. Но медицина не стоит на месте, может спустя несколько лет, врачи откроют, в чём причина, и вам, и мне смогут помочь. Если же нет, я, как и вы обязательно найду последователя.
-Вы же не хотите сказать, что отправите свою дочь, по своим стопам.
-Что вы, если такое случиться, это будет лично её решением.
-Тогда, если даже страх смерти вас не останавливает, позвольте открыть вам ещё один секрет. Вы ещё мелкая рыбка в этой стае акул, но если продолжите расти, вами непременно заинтересуются из военного министерства. Откуда по-вашему у меня этот орден? Всё непросто.  На самом деле, наши работы, наши труды направлены не чтобы научиться помогать человеку, а наоборот, чтобы   его уничтожить, как можно быстрее и изящнее. Уничтожение – цель развития! Понимаете? Вам дадут деньги, материал, подсластят жизнь, чтоб вы не чувствовали себя купленной, а потом потребуют работать  исключительно в их военном направлении. Скажу больше, ходят слухи, что скоро в Сорбонну для опытов будут привозить даже людей. И речь не о добровольцах, нет. О сотни тысяч заключённых,  лабораторных крыс. Они найдут вас, когда вы добьётесь успехов. И когда вы с ними встретитесь, пути назад уже не будет. Иначе в один прекрасный день, экипаж не успеет притормозить и переедет вам голову, как несчастный случай. Сохраните себе лицо, Мари, уйдите пока не поздно.
-После таких слов действительно есть над чем задуматься. Впрочем, теперь я понимаю, почему министр Шарль де Фрейсине так часто появляется в Сорбонне. 
-Так было и так будет всегда. Мы, физики, только мним себя свободными.
-Но раз так, какой смысл отказываться. В конце концов, открытые вами лучи сейчас так успешно используются в медицине! Если хотя бы какая-то часть наших работ идёт на пользу, уже стоит за это браться. Вы не смогли меня переубедить, месье Вильгельм, отдайте мне уранинит.  
-Я знал ваш ответ заранее. Берите. Здесь всего сто грамм. Для опытов вам потребуется значительно больше. Не  волнуйтесь, я пришлю вам ещё, если пообещаете впредь не обижать моего Анри. У него очень скверный характер и чересчур много  самолюбия, но всё же это результат жизни в Париже. Если хотите чего-то добиться, нужно держаться вместе, и оставьте в прошлом ваши обиды.  
Экипаж остановился напротив моего дома, я вышла. Уже светало, и над городом навис лёгкий туман. Мой спаситель, помахал мне рукой и уехал вдаль. Наш  Гуру, загадочный и великий. Он был Колумбом, тем кто первый, не желая того сам, открыл завесу неизведанного. Мы учились по его книгам, читали его работы, смотрели на его фотографии в газетах. Но ни один из нас даже представить себе не мог, что все эти годы он  подобно  созерцателю шахматной партии наблюдал за нами. И вмешался в игру лишь однажды, предоставив единственный шанс, которым удалось воспользоваться. Ещё через месяц в подвале лаборатории нам с Пьером и Анри удалось отфильтровать новое вещество; Полоний. Об этом я напишу в другой части дневника. Закончить же хочу тем, что на вручении Нобелевской Премии, во время благодарственной речи, первое слово, слетевшее с моих уст, было – Вильгельм…. 
***
Спустя месяц после смерти Госпожи Тай была вынуждена вернуться обратно в Филиппины. С собой она увезла так и не перепечатанную главу из жизни  Мари  и уже больше никогда не возвращалась во Францию.
   
Пьер – Пьер Кюри, французский учёный-физик, один из первых исследователей радиоактивности, член Французской Академии наук, лауреат Нобелевской премии по физике за 1903 год. 19 апреля 1906 года, переходя в дождливый день улицу в Париже, поскользнулся и попал под экипаж. Колесо телеги раздавило ему голову, смерть наступила мгновенно. 

Анри -  французский физик, лауреат Нобелевской премии по физике и один из первооткрывателей радиоактивности.

Амадео - Амеде;о  Модилья;ни  итальянский художник и скульптор, один из самых известных художников конца XIX — начала XX века, яркий представитель экспрессионизма.

Ирен – Ирен Кюри, французский физик, лауреат Нобелевской премии по химии, совместно с Фредериком Жолио (1935 г).                

Вильгельм - Вильгельм Конрад Рентген (27 марта 1845 года — 10 февраля 1923 г.)