Пропасть

Она стояла на узком каменном мосту посреди огромной известняковой пещеры. Над бездонной пропастью. Её красное платье шевелили струи сквозняка, кудрявые черные волосы ниспадали до лопаток. С потолка и стен свисали толстые корни, за один из которых она держалась рукой. Яркий дневной свет слепил, но пути к нему не было. Там далеко - на воле, зеленела трава и возвышались деревья, некоторые попавшиеся её взору, были сухими и крючковатыми, но всё же это были деревья… ДЕРЕВЬЯ!

К которым так давно не касались её руки.

Лысые серые камни казались пустыми глазницами на лицах полян. Они сонно смотрели из-под век травы в небесную бесконечность. Вниз упало немного песка, стрелка сделала несколько оборотов, свет перестал быть ярким. Биссектрису, берущую начало в её переносице, огромная полная луна превратила в отрезок. Щупальца сухих веток, окружавшие отрезок, завораживали своей мистической красотой. Между нею и луной пролетела стая черных птиц. Она молча опустила голову и, уже было собралась уходить обратно в свою вечную клетку, но луна бесшумно ухватилась пучком лучей за невысокую периллу моста и заговорчески подмигнула узнице.

Шаг вперед, сулящий либо свободу, либо смерть, или привычный шаг назад, в давно ставшую домом ржавеющую клетку? Неизвестность дарила надежду, но и неизменность, ставшая комфортом, не отпускала…

Ей хотелось счастья, но она боялась перемен.

Она закрыла глаза. Она отбросила сомнения и коснулась ступнёй гладкой поверхности лунной тропинки. Она ушла.

Он мог бы её остановить, но не стал. Упершись рукой в стекло своей стены, он застыл, так и оставшись безмолвным призраком, с грустью наблюдающим за многочисленными каплями, рисующими вертикальные полосы на гладкой, холодной поверхности.

Поднялся густой туман и скрыл её силуэт. Эпоха «вместе» умерла.

Та часть сознания (или чувств), которая умирает последней, забилась в конвульсиях. Он ударил в стекло кулаком. От досады. Не пытаясь разбить.

Она не обернулась.

Тьма и мгла смешались, переплелись и окутали длинную узкую улицу, по которой шла она. Пещера осталась далеко позади. Где-то в прошлой жизни… Тусклый свет фонарей не давал нужного эффекта, она шла почти вслепую. Он не мог этого видеть.

Слишком мало я давал ей, или слишком много?

Кто-то вверху засмеялся, но он не мог этого слышать…

Она шла.

«Любовь – страх одиночества! – утверждала она сама себе, – иллюзия, не более того! Свобода – вот что имеет смысл!»

Он прижимался лицом к стеклу и смотрел в никуда. В пропасть.

Пропасть дарила ему картинки, которые его мозг расценивал, как истину в последней инстанции. Она уже с другим! Если бы стекло было чуть мягче, его ногти оставили бы на нем длинные царапины.

Она шла …

Он достал из нагрудного кармана часы, цепочка предательски выскользнула из его ладони, стекло, покрывавшее циферблат, ударилось об стальную пряжку и усеялось трещинами. Стрелка сделала шаг.

Слишком много, или слишком мало?

Он ударил в стекло сильнее, оно не поддалось. Он хотел сдаться, но не мог себе этого позволить. Он ударил стекло со всей (нет, не силой) яростью! Кожа на кулаке лопнула, проступила кровь, но и стекло сдалось… Каждый новый удар приносил боль рукам, но приближал к…

Стрелка сделала оборот, щепотка песка упала вниз, тысячи острых, прозрачных осколков полетели на дно известняковой пещеры.

Внутри него все пылало, он пошел вперед. Луна давно убрала свою тропу, и ему пришлось идти к выходу по воздуху. Пропасть пыталась утащить его на свое дно, но он презрительно плюнул в неё. Оказавшись вне пещеры, он плюнул ещё раз, но уже в сторону той, которая…

Когда, разочаровавшись во всем, чем грезила, она вернулась, то застала только осколки стены, казавшейся несокрушимой. И одиночество…

Стрелка на циферблате застыла навсегда.

Застыла, сразу после того, как она шагнула в пропасть…

Два пустующих кресла ждали кого-то, окунувшись ножками в темную воду вечернего озера, но никто не садился на них. Ночной город, пытался бороться с темнотой одинокими горящими окнами, но тщетно. Туман снова поднимался. Прогнившая деревянная лодка коснулась дна озера, со временем упали и кресла.

Один бокал разбился наполовину пустым, второй – наполовину полным.

Никто так ничего и не осознал. Они были сверхзаняты поиском самооправданий, саможалений и невнятных обвинений кого-то в чем-то.

Довольной осталась только пропасть, глотающая сверхзанятых…

Но, даже в пропасти может зацвести ромашка…